Идешь по указанному адресу, и что же? Предощущение улыбки смыто плавиковой кислотой. Даже не разочарование, а отчаяние охватывает при виде куколки вблизи, без посредничества оптики, передатчика, приемника, оператора, осветителя и невидимых хитростей.
ПРОЧЬ, САТАНА!
С тех пор, уже несколько лет – неразгаданная загадка куколки номер два. Хорошо хоть, жена не знает, кто вырвал мне сердце живьем! Или знает, да не придает значения, делает скидку на характер мужа, маленькие слабости мужчины. Нет, это не маленькая слабость, это тяжелая TV-наркозависимость.
Иной раз думается, если бы в какой-то миг вышел горбатый одноглазый певец с кривыми сабельными зубами, то и у него, благодаря телевидению, появилась бы толпа фанов, жаждущая прикоснуться к его горбу на счастье, когда он лепит горбатого, подобно Горбачеву. Да, именно так.
Отчего это происходит? Разгадки нет, но есть подсказки. Включаю как-то ящик, а телеведущие в честь какого-то своего юбилея друг у друга интервью берут. Ну, вылитые вампиры. Такая у них взаимная неземная любовь! Одна куколка признается другой, что когда зажигается красный глазок телекамеры и ее голова, оторванная от тела, начинает полет на просторах эфира, бедолажка впадает в коматозное состояние: ее распирает изнутри невесомость, пульс наполняется сверхвеществом. Она приобретает НЛО-летучесть. Но летать некогда, работать надо. Слова так и рвутся наружу, за ними не надо лезть в карман, лишь озвучить – то, что нашептывает суфлер из космоса. На что это похоже? Ни на что. Разве что на колдовство, подобное африканскому вуду. И такая с телеэкрана поперла хрень, что только держись. И давай красавицы раздеваться. Кофточки, сняли, блузки, лифчики. Увлеклись колдуньи. И этот позыв передался зрителю, тоже снимаю пижаму. Вот она где, подноготная! Стыдная ломота разлилась в теле.
Но жена вмешалась, нажала на пультик. Будто ушат воды вылила. А сегодня, на берегу не отказался бы от холодного душа. Думаю, она понимает мое состояние, только виду не подает. Бездна такта.
В юности я снимал девушек, не телекамерой, тогда времена были попроще, а фотоаппаратом с портретным объективом, чтобы потом любоваться в укромном месте, стремился понять, чем она, эта красотка, так достает. Вживую стеснялся пялиться.
Не скрою, любил поглазеть и на свое изображение, что-то выискивая в непечатном выражении своих маленьких кабаньих глаз. Впрочем, думается, нет ни одного человека, который бы не любил собственное изображение, будь он двойником гамадрила.
Медвежий край
– Смотри, журавли летят клином.
– Может, косяк забили?
С моря ветер – упругий, густой. Нерпы играют на волнах и на нервах, составляют пищевую конкуренцию рыбакам на лицензионном участке. Пойманная в сеть горбуша тут же лишается головы в нерпичьей гильотине. Ламинария горит в костре с ароматом лекарства. Найденный мертвым крабик не покраснел в пламени, а почернел, обуглился. Пахнет горелым хитином – вот какое оно, жертвокрабоприношение.
Ветер бросает под ноги обрывок газеты. Сообщение в печати, усиленное муссированием и муссонами. Новый начальник рыбной службы носом землю роет, задержал китайцев, занимающихся незаконным выловом минтая, но из-за льдов в Охотском море не смог провести арестованное судно в Магадан, отправился в Петропавловск- на- Камчатке, произвел там фурор.
Говорят, в Поднебесной с нарушителями не церемонятся, расстреливают на площади, и это коробит меня, как и смертная казнь за провоз наркотиков в некоторых странах Юго-Восточной Азии: за годы вселенского бардака мы уже отвыкли от строгостей и каких-либо наказаний за преступления.
Магаданский рыбнадзор, – отчитывается рыбный начальник, – из года в год задерживает одних и тех же браконьеров. В прошлом году у одного изъяли 60 килограмм икры, в этом 80. Без работы не оставят. У них, браконьеров, самые лучшие адвокаты, знают, как улизнуть в дырки законов. Как нерпы сквозь сети, уходят.
Тем временем, – узнаю все из той же газеты, – в Москве образовалось колымское землячество, с филиалом в Киеве. Бывшие северяне, в основном начальники, проживающие в столице как бы в ссылке, собираются у Большого театра, едят икру ложками, носят красные фирменные носки с гербом города и хором тоскуют по Магадану. Слезы льют интенсивно, как зрители индийских фильмов, томятся желанием отразиться в кривом зеркале, пройдя сквозь дырочку объектива. Нашлись спонсоры, оплачивают им и икру, и выпуск похожей на дембельский альбом газеты, чтобы рассказывать оставшимся в Магадане, какие уехавшие хорошие люди и как им вольготно жилось на Севере, да и сегодня им, в общем-то, неплохо, если бы не тоска по второй родине. Заслуженные ветераны, VIP-персоны вспоминают с теплотой и теснением в груди город юности.
Оставшиеся в Магадане этих воспоминаний не разделяют, едят икру как бы нехотя, без ностальгии. И почти без аппетита. Если честно, меня самого до самых печенок достают добавляемые в деликатесный продукт консерванты, ухудшающие аромат и вкус. Какая-то неприятная горечь. Предпочитаю икру-пятиминутку, приготовленную собственноручно, и чтобы соль без химического привкуса йода.
Однажды на одном из сайтов кто-то назвал Магадан так: «медвежий край». Мой сын очень обиделся, хотя медведей у нас и впрямь столько, что заходят в городскую черту запросто. Зато местные телевизионщики именуют город столицей столицей Колымы. Это мания величия? Лечится электрическим током. Недаром строят на Колыме вторую ГЭС.
И птичка вылетает
Там, за каменной стеной, каменная спина.
Познакомился тут с одной, и решила, что мне жена.
Прямо к шашлычному костерку подъезжает судно на воздушной подушке, несущее на борту имя борца с браконьерами, погибшего от множественной язвы желудка, которая будто бы бывает от злоупотребления красной икрой и балыком. Причаливает. Мощно. Воздушная подушка – это вам не матрас. Но не денежная подушка, увы.
Выходят инспекторы и вездесущий фотограф с симпатичной молодой бабенкой. Сам рослый, как каланча, удобно в толпе снимать. Он чернявый, а она блондиночка, едва ему до соска достает. Жениться, что ли собрался, в очередной раз? Нет, – говорит, – пока так вопрос ребром не стоит. Вопрос? Это у Адама ребром.
Но история романтическая, бес в ребро, ангел в лопатку. Женщина пришла к знаменитости сняться на паспорт. А он ее так обаял, что согласилась стать персональной фотомоделью. Оголяться по первому требованию. Холодновато, конечно, на Севере в одном силиконе позировать, но ведь сама съемка сотую долю секунды длится. Это тебе не перед живописцем стелиться. Так и появилась мыльная фотосессия: нежная женская плоть на фоне серых несокрушимых скал.
Потом ее фотограф утащил к фермеру на подворье. (Ой, какое скользкое слово – от «ворье», что ли?). Параллельно тот пахарь-хермер по фамилии Безуголовный является радикальным мыслителем. Главное, – говорит, – совершить не открытие, а своевременное закрытие, – уголовного дела. Если слышишь: «Он удалился от дел», мысленно добавляй: «заведенных на него». Фермер норовит попотчевать фотомодель морковкой и молочком, практически не отлипает от нее: любопытно же, как фотограф будет снимать: какую птичку зарядит. И вообще как она будет сниматься. То есть, раздеваться, снимать с себя семь одежек. Увидеть обнаженную натуру в наше время – не диво, но волнует не конечный результат, а процесс. У агрария тоже была когда-то «Лейка», камера с цейсовской оптикой, да теперь осталась одна поливалка.
К животноводству фотомодель не имеет никакого отношения, корову подоить не сможет, но сумела сохранить в себе детскую любовь к животным. Мол, мы одного рода-племени. Вымени. Ей нравится, когда называют телкой.
Тираж газеты, где работает папарацци, поднялся. Что сегодня у него родится, какой ракурс? Обнаженная натура пока что не пресытила магаданцев.
Сегодня на море мэтр хочет свою кыску в группе с нерпами снять. У новой модели такие же большие влажные глаза, как у морских хищниц. Это надо видеть.
ТЕМ ВРЕМЕНЕМ проветрив мысли и провентилировав кровь, возвращаемся с любимой женой с побережья. Она, к счастью, не заметила присутствия телевизионщицы, и чувство невероятного облегчения захлестывает высокой зеленой волной. Люди одной профессии сливаются на фоне друг друга.
Мы с женой пропитались мельчайшими кристалликами соли и ощущаем ее на губах подобием поцелуя. Домой, в город, в туман. Все еще не высохла политая, почти без кочек, беспыльная дорога. Не терпится до нее добраться. Жена говорит: может, из Всемирного банка денежные тузы понаехали, потому наши дорожники так стараются. Наверное, чтобы понравиться и без помех кредиты для торговли окорочками взять. Я соглашаюсь с ее проницательной трактовкой, чтобы отвязалась, а потом выяснялось, что у ребят из дорожной компании такая работа – дорогу поливать. Такие они трудоголики старой закалки. Симпатяги.
