отец возложил на Уоллеса. Как она могла быть такой дурой? Как можно было не понять – Уоллес не хотел ее и Джейми? Он просто слишком добр и никогда не давал этого понять. Она забралась на кровать и посмотрела на освещенное окно флигеля. Навернулись слезы, но Мэриен их сморгнула. Сколько помнила, она собиралась уехать из Миссулы, как только вырастет, но теперь ее решимость встала в пазы и натянулась парусом.
* * *
Утром Уоллес отвез всех на летное поле, и, когда Брейфоглы закачали воздух в шины и заполнили водой радиаторы, трое Грейвзов увидели, как «Дженни» Феликса затряслась по испещренной барсучьими норами траве. Феликс рулил, сидя в задней кабине, а Трикси неподвижно сидела в передней. Когда они пролетали низко над городом, Трикси вылезла на нижнее крыло, ухватилась за расчалку и изо всех сил начала кричать в мегафон голосом ярмарочного зазывалы:
– Летающие Брейфоглы! Только сегодня! В честь Линдберга специальная цена, четыре доллара за полет! Приходите! Фигуры высшего пилотажа за два! Прыжок с парашютом всего два пятьдесят!
Когда они вернулись и приземлились, Трикси велела Мэриен залезть в переднюю кабину своего аэроплана.
– Обе дамы в небесах, – сказала она скорее Уоллесу, чем Мэриен, которая тщетно пыталась скрыть разочарование, что летит не с Феликсом.
Трикси надела кожаный шлем и защитные очки, но Мэриен осталась с непокрытой головой, полностью отдавшись на волю неба, как и хотела.
* * *
К моменту приземления Линдберг провел в воздухе тридцать часов и тридцать минут и не спал пятьдесят два часа. Пытаясь не заснуть, он летел так низко над водой, чтобы чувствовать соленые брызги. Волны поднимались из темноты, как борозды, сами пропахивающие себя в черном поле.
Он в замешательстве кружил над аэропортом Ле Бурже. Яркие извилистые потоки света текли из желтого озера Парижа, оплетали то, что должно было быть запертым на ночь пустынным пятачком поросшей травой земли. Автомобили, разумеется. Сотня тысяч людей двинулись в Ле Бурже, чтобы посмотреть, как он приземлится.
Сразу после того как Феликс и Трикси закончили представление и Феликс совершил отчаянный прыжок с парашютом, известие о благополучном прибытии Линдберга в Париж достигло Миссулы. Феликс, опустившись на землю, складывал парашют, когда зазвонили церковные колокола и завыли сирены. Толпа на летном поле заволновалась, послышалось: «Линдберг! Линдберг!», но никто точно ничего не знал, пока не подъехал человек в небольшом автомобиле, гудя клаксоном и крича:
– Он приземлился! Он приземлился в Париже!
Люди обнимались, бросали в воздух шляпы и носовые платки. Во Франции толпа на аэродроме в безумном обожании чуть не разорвала Линдберга и его аэроплан на части, тысячи людей тянулись к высокому человеку и крыльям, покрытым коростой соли.
В Миссуле дорогу к летному полю заполнили автомобили, велосипеды, пешеходы. На «Дженни» хотели полетать столько людей, что с заправки пришлось вызвать грузовик, поддерживавший Брейфоглов топливом до самого захода солнца. Все старались быть ближе к аэропланам, к небу, посмотреть на город сверху и вообразить себя Линдбергом (самому ему наконец-то позволили заснуть в парижской резиденции посла, а странная судьба уже тащила его дальше).
Но утром, когда Мэриен только собиралась в полет с Трикси, Линдберг был еще где-то над Англией.
– Выключи зажигание! – крикнул Феликс, стоя перед аэропланом.
– Выключила! – откликнулась Трикси из задней кабины.
Феликс взялся за пропеллер и пару раз прокрутил его. Потом ухватился крепче и уперся ногами.
– Включай!
– Включаю!
Феликс еще раз крутанул пропеллер, на сей раз изо всей силы. Несколько коротких всплесков рваного звука, как будто кто-то тасовал карты, и двигатель завелся. Облачка дыма, едкий запах. Затем ритмичное ворчание: вращающийся коленчатый вал, барабанный стук пропеллера. В оконное стекло Мэриен увидела, как его лопасти смазались до невидимости. В кабину ворвался ветер. Аэроплан вибрировал, ему не терпелось взлететь. Она крепко затянула на бедрах широкий пристяжной ремень.
Они покатились вперед, набрали скорость, запрыгали по рытвинам и кочкам, потом нос опустился, тряска прекратилась, осталось одно скольжение, трава превратилась в размытое пятно. Давление снизу, из-под крыльев. Аэроплан поднимался. Ручка управления, рычаг газа, педали в кабине, где сидела Мэриен (которые Трикси запретила ей трогать), двигались, будто ими манипулировал призрак. Земля отвалилась.
Люди и автомобили перемещались по улицам Миссулы, будто фигуры в непонятной игре. Над рекой, ухватив когтями рыбу, быстро пролетела скопа. Над долиной Трикси резко пошла вверх и без предупреждения сделала сначала бочку, а потом петлю. Высоко над горами она ринулась вниз и загнала аэроплан в штопор. Долина завертелась вокруг них, иначе зашумел двигатель, загудели расчалки, капли горячей воды из радиатора жалили Мэриен в лицо. Трикси вышла из штопора, опять взмыла вверх, поднялась повыше и, опустив нос, вошла в пике. Мэриен понимала, Трикси хочет ее напугать, заставить отказаться от желания летать, но, когда снизу надвинулась земля, внутренности втиснулись в ребра, а тело – в сиденье, испытала лишь легкость.
Миссула
Октябрь 1927 г.
Через пять месяцев после приезда и отъезда Брейфоглов
– Джейми, – сказала Мэриен, – мне нужно, чтобы ты меня постриг.
Тот лежал на кровати с томом рисунков Одюбона, который Мэриен запретила ему выносить из флигеля. Книгу она увидела с порога, но не стала заострять на этом внимание. В одной руке у нее были длинные ножницы Берит, и она протянула их Джейми:
– Пожалуйста.
– Как постричь?
Она перекинула из-за плеча косу и двумя пальцами показала, будто отстригает ее до основания:
– Вот так.
Вид у Джейми был испуганный:
– Берит нас убьет.
– Но обратно не приклеит. Я могу и сама.
– Ну и давай.
– У тебя лучше получится.
Значит, она не хотела решать одна, ей нужен был сообщник.
– Я никогда никого не стриг.
– Но ты же знаешь, как должно выглядеть.
– Нет, не волосы.
– Ну, пожалуйста.
– Нет!
Одной рукой Мэриен натянула косу, а другую, с ножницами, завела за голову.
– Ты не сделаешь этого, – испугался Джейми.
Когда кромки ножниц со скрежетом сдвинулись, на запястье Мэриен выступили сухожилия. Бледная коса перекинулась на руку, как мертвые цветы. Она потрогала изуродованный затылок, нащупала коротко выстриженное место, вокруг которого сорняками торчали длинные пряди. Остальное лохмотьями упало вперед, на уши. Она хотела гладкости, легкости, но не такого. Любопытство на лице Джейми мешалось с ужасом.
– Ну, вот и сделала, – сказал он.
– Ты не помог! Ты должен был мне помочь! – запальчиво крикнула Мэриен и, беспомощно пыхтя, помчалась вниз по лестнице, потом к флигелю.
Она полагала, Джейми обязан потакать ее прихотям. Брат обязан был понять, она исполнена неколебимой, бесповоротной решимости, потому и просит. Мэриен и резанула отчасти, наказав его за сомнения в том, что она доведет дело до конца.
Во флигеле Мэриен уселась в кресло и осторожно погладила затылок. Плакала она редко и только если знала, что ее никто не видит (утром, когда ушел отец, она заплакала, лишь отъехав на Фидлере по берегу Рэттлснейка), но сейчас уронила несколько слез. Потом утерла нос и встала разжечь печку. Мэриен знала, Джейми скоро придет ее утешить и все опять будет хорошо. С потолка флигеля, раскачиваясь, свисала эскадрилья аэропланов из картона и папиросной бумаги. После отъезда Брейфоглов она прочла все, что могла найти в симпатичной кирпичной библиотеке Карнеги Миссулы о пилотах и полетах. Линдберг заразил всю страну авиалихорадкой; кроме колонок в газетах, как грибы, появлялись новые издания. На задней стороне обложки одного журнала, обещавшей «Истории об отважных полетах и воздухоплавании», она нашла инструкции и шаблоны для изготовления модели биплана «Стэндед». Первый вышел не слишком хорошо: крылья оказались скрючены и в отпечатках измазанных клеем пальцев; опоры шасси горбились; но она клеила еще и еще, обращая на них все тщание, с которым ей так хотелось бы повозиться с настоящими летательными аппаратами, и наконец модели стали идеальными.
В какой-то момент, в первые недели после отъезда Брейфоглов, когда она, прикованная к земле, тосковала во флигеле, погруженная в пьянящие воспоминания о кружащейся внизу долине, о гармонии оснастки аэроплана, до нее дошло очевидное: она не может стать пилотом сейчас. Нужно подрасти. Ненамного, так ей представлялось, но не в тринадцать.
