Согласно уточненным планам нашего Генерального штаба основная линия обороны должна была проходить по Карпатским перевалам, где началось вдумчивое, неторопливое, с привлечением техники и массы строительных работников из соседней Румынии оборудование серьезных позиций. Но отдавать немцам и австриякам уже захваченные земли так же просто, как это было сделано в восточных районах Германии и немецком поморье, никто не собирался. На линию Дебрецен—Мишкольц мы перебросили армии, сформированные из второочередных и третьеочередных корпусов, а войска, ранее задействованные в наступлении, отвели к Карпатам на отдых и пополнение. Трофейных команд в окрестностях Кракова и на оккупированных территориях Венгрии было не в пример меньше, и занимались они здесь не тотальным, а куда более цивилизованным грабежом, по-прежнему широко используя «оккупационные купоны». Хотя все объекты промышленной и транспортной инфраструктуры здесь тоже брались на заметку и подготавливались к подрыву. Но столь масштабного снятия рельсов, например, не осуществлялось. Не то чтобы совсем — в конце концов, рельсы и шпалы и в Польше, и здесь достаточно широко использовались для строительства фортификационных сооружений, но масштабы были меньшими, чем в восточных районах Германии.
Кроме того, на этих территориях мы занимались «закладками» на последующие годы войны. Так, среди гражданского населения земель, принадлежащих этническим венграм, массово распространялись слухи о том, что русский император сильно сожалеет о решении своего прадеда помочь нынешнему австрийскому императору подавить восстание венгров и что, если бы все это происходило сейчас, он, Николай II, непременно помог бы образованию независимого венгерского государства. Кроме того, с некоторыми крестьянами мы расплачивались не только захваченными в городах шиллингами и окупационными чеками, но и настоящим золотом. Его на это дело ушло немного, всего около одиннадцати тысяч рублей, но молва мгновенно взвинтила число до нескольких миллионов. И это были всё те же «закладки», которым предстояло сработать позже, когда у местного населения не останется сомнений в том, чем закончится эта война, а власти в Вене, да и в Берлине не утратят иллюзии, что всё еще можно исправить…
Австрийская группировка в Галиции продержалась до начала января, первой в мире испытав на себе, что такое безраздельное господство в воздухе вражеской боевой авиации. Все боевые самолеты — и истребители, и бомбардировщики, собранные на русских заводах, сейчас потоком шли именно на Австрийский фронт, так что к середине декабря группировка авиации здесь насчитывала уже почти сотню разведчиков военной модификации, то есть со штатно установленными в кабине летнаба турельными пулеметами, двести бомбардировщиков и около трехсот истребителей. Работа в небе у истребителей на этом фронте очень быстро закончилась, дальше они занимались в основном штурмовкой наземных войск, и уже к исходу года даже одиночные австрийские солдаты не рисковали передвигаться по постоянно сжимавшемуся как шагреневая кожа австрийскому плацдарму в Галиции в летную погоду. А постоянные боестолкновения, в основном сводившиеся к перестрелкам и артналетам, в которых австрийские войска поначалу участвовали очень активно, быстро оставили австрияков практически без боеприпасов, потому что ни о каком «воздушном мосте» здесь еще и слыхом не слыхивали. Поэтому принятое б января решение назначенного командующим над окруженными войсками генерала Морица Ауффенберга фон Комаров сдаться было встречено полностью деморализованной австрийской группировкой с небывалым облегчением. Пленных оказалось более шестисот тысяч, а всего эта операция обошлась австриякам в миллион солдат и от трети до половины всей полевой артиллерии. По существу, австрийская армия перестала существовать.
Австрийских пленных немецкой и венгерской национальностей мы отправили в глубь страны — восполнять нехватку рабочих рук на строительстве Вол-го-Донского канала и каскада Днепровских и Волж-ско-Камских ГЭС, а чехов, словаков, словенцев, хорватов и боснийцев объявили «славянскими братьями» и использовали на строительстве укреплений на Карпатских перевалах. Впрочем, с венграми тоже началась активная работа. В конце концов, после окончания войны по нашим планам они по-любому получат себе собственное государство, так что озаботиться будущими взаимовыгодными связями стоило уже сейчас…
Кроме того, в самом начале 1915 года мы провели еще одну операцию. Не военную, но не менее важную. На всех территориях Германии и Австро-Венгрии, которые мы еще удерживали, открылись полевые обменные пункты Государственного банка Российской империи, и на них начался обмен оккупационных купонов на российские рубли. Всего было обменено купонов на миллион четыреста тысяч рублей, при том что даже по самым приблизительным подсчетам материальных ценностей с оккупированных земель Германии и Австро-Венгрии было вывезено миллионов на пятьсот. Ну, вместе с «мародеркой», конечно… Остальные держатели купонов либо остались на территориях, отбитых немцами, либо просто выкинули купоны, посчитав их никчемными бумажками. И часть этих выплат также была осуществлена не бумажными рублями, а золотыми монетами. Учитывая, что это были не первые «золотые», по Австро-Венгрии и даже по Германии пошли дикие слухи о том, что «русские платят золотом»16.
…Моряки меня тоже не подвели. На Балтике мы в первый же месяц войны добились громкой победы. После обстрела Балтийским флотом немецких позиций под Мемелем и высадки десанта немцы вознамерились жестоко наказать русских. Было принято решение перевести на Балтику для укрепления своих линейных сил в этом море, по большей части состоявших из устаревших броненосцев, мощное усиление из состава Флота открытого моря. Однако переброска двух дивизий дредноутов по Кильскому каналу закончилась для немцев катастрофой. Сначала шедший шестым в кильватерной колонне уже слегка устаревший линкор-дредноут «Позен» налетел на минную банку* всего в двух милях от выходного створа Кильского канала. Причем крайне неудачно, поскольку подрыв мин инициировал взрыв погребов боезапаса стопятидесятимиллиметровых орудий левого борта. На счастье немцев, затонуть «Позен» не успел, поскольку капитан и команда сработали четко и посадили дредноут на мель. Но на этом неприятности не окончились. Буквально через несколько минут на точно такую же минную банку напоролся уже находившийся почти на выходе в открытые воды Кильской бухты новейший, только вступивший в строй линкор-дредноут «Кениг». Несмотря на большее водоизмещение, этот линкор имел несколько меньшую осадку, что, по-видимому, и позволило ему проскочить минную банку, на которой подорвался «Позен». Но тут дело минами не обошлось. Пространство Кильской бухты предоставляло более широкие возможности для маневра, чем отлично воспользовались русские подводники — «Кениг» получил в борт еще и пару новых крупнокалиберных русских торпед. Причем пару только благодаря мастерству немецкого капитана и рулевых, потому что двигавшийся во главе колонны дредноутов «Кениг» теперь шел самым малым ходом, дожидаясь, пока остальные корабли преодолеют канал, а торпедный залп насчитывал четыре торпеды. Впрочем, ему хватило и двух — торпеды ударили в борт в районе первого и второго турбинных отсеков, мгновенно лишив дредноут хода и выбив переборки у соседних отсеков. Борьба за линкор растянулась на два часа и закончилась почти победой немецких моряков. «Почти» — потому что «Кениг» все-таки затонул, но неглубоко — мачты, верхушки труб, надстройки и крыша носовой башни оказались над водой. Вся эта суматоха со спасением линкора позволила наглым русским подводникам ускользнуть от справедливого возмездия. Командиры двух эсминцев, правда, отчитались о потоплении одной подлодки, но похоже, это была не такая уж редкая в любом виде человеческой деятельности выдача желаемого за действительное. Косвенным подтверждением этому выводу послужила потеря немцами в Кильской бухте в течение следующих двух суток еще шести грузовых пароходов, что мгновенно парализовало всякое морское сообщение в ней… Ибо если бы русские потеряли подлодку, они, скорее всего, ушли бы домой, а раз остались — значит, чувствовали себя вполне уверенно.
Как русские подводные лодки сумели пробраться в Кильскую бухту — для немцев осталось загадкой. Вернее, как именно пробрались — было ясно. Ближайшая база русских подводных сил находилась в Либаве, и конечно, русские подлодки имели шанс достигнуть
Кильской бухты и вернуться обратно: топлива пусть почти в обрез, но хватало. Однако эта операция должна была занять у них не менее десяти-двенадцати суток. И это только прийти, следуя ночью под дизелями, а днем погружаясь, дабы не быть замеченными, сделать свое дело и тут же уйти. А согласно русским же нормативам, автономность подводных лодок составляла от шести до десяти суток. Так что охрана водного района была нацелена в первую очередь на противодействие набегу эсминцев и крейсеров, и при некоторой осторожности у подлодок были неплохие шансы пробраться в Кильскую бухту, а при наличии большой наглости и недюжинного мастерства даже и подойти к устью Кильского канала. Русские продемонстрировали, что обладают и первым, и вторым… Не ясно было другое: как русские вообще решились на подобное и — главное — как они сумели все это организовать? Ведь одно то, что они потом двое суток гоняли по Кильской бухте немецкие пароходы, свидетельствовало, что русские как-то ухитрились значительно увеличить автономность своих подлодок. То, что для увеличения автономности достаточно забить все уголки и коридоры лодки провизией, поглотителями углекислого газа и канистрами с солярой, в голове у дисциплинированных немцев просто не укладывалось. Впрочем, о том, что столь точный удар, да еще почти на пределе дальности можно было нанести, только получив очень свежие и достоверные сведения о планировавшемся выходе кораблей, они догадались. Ведь уровень воды в Кильской бухте часто меняется — и существенно, до трех с лишним метров. Идеально высчитать глубины минных постановок, чтобы корабли с меньшей осадкой спокойно прошли над минными банками, а мины сработали бы только под линкорами-дредноутами, русские были способны, лишь располагая информацией о точном времени выхода кораблей из Вильгельмсхаффена и о текущей гидрографии бухты. Впрочем, сам факт, что русские подводные лодки чувствовали себя в Кильской бухте совершенно свободно, говорил о том, что у русского флота были морские карты ничуть не хуже тех, что находились в распоряжении самих немцев. Так что в главном штабе ВМС Германии началось тщательное расследование, парализовавшее его работу почти на три месяца.
