— А ничего-то мы и не знаем, чтобы наверняка… но предполагаем… — Он погладил стол казенной неприметной породы, как и вся прочая мебель в кабинете. — Она, несомненно, умна. И одарена магически, поскольку вряд ли повсюду таскала за собой кого-то, кто бы чистил людям память…
— Или амулетик имеет…
— Или амулетик, — принял возражение Евстафий Елисеевич. — Но амулетик, Себастьянушка, дело ненадежное. Для малого он годен, а вот князю память чистили профессионально…
— И то и другое?
— Пожалуй… да, пожалуй… на каждого тратиться не станешь. Для случайных знакомцев личину прикрыть амулетиком, а вот уже людишками близкими сама занялась. Но хитра паскудина, если от разведки ушла…
…Евстафий Елисеевич не хотел вслух говорить то, о чем оба с Себастьяном подумали: не сама ушла хольмская девица. Помогли ей.
Намекнули, куда князь пропал… вот и успела.
Плохо.
— Хладнокровна, — продолжил познаньский воевода. — Личную горничную сама зачистила и так, что даже Аврелий Яковлевич с нее не поимел… Нехорошая женщина, опасная, Себастьянушка.
Он нахмурился и потер сложенными пальцами переносицу.
— Ты уж аккуратней там… ежели почует опасность, убьет, глазом не моргнув.
Это Себастьян понимал и без объяснений.
— А самое поганое знаешь что?
— Нет.
Евстафий Елисеевич кивнул, словно не ожидал другого ответа:
— Из наших она, Себастьянушка…
— Что?!
В хольмскую колдовку удивительной силы князь Вевельский еще готов был поверить, но чтобы своя же… и на Хольм работала…
— Сам посуди, — примиряюще произнес познаньский воевода. — Отбор-то на конкурс строгий. Разведка наша едва ли не под мелкоскопом каждую девицу просматривает. И тут одной крысы в ведомстве мало будет, чтобы пройти, а тому, что в разведке целую крысятню развели, я не поверю… нет, Себастьянушка, не стали бы хольмцы рисковать на такой мелочи. По-крупному играют. И значит, наша она. Тут родилась. Тут росла… и где-то с хольмцами снюхалась…
— Почему?
— А мне ж откудова то знать, Себастьянушка? Может, денег хотела. Такие акторки на вес золота ценятся. А может, идейная, из тех, которые Хельму кланяются… или на его величество обижена… мало ли причин. Поймаешь, тогда и спросим.
Евстафий Елисеевич улыбался робко, стеснительно.
А ведь не сомневается, что возьмет Себастьян эту нехольмскую тварь… и ведь возьмет, иначе и невозможно. Не случалось еще с ненаследным князем Вевельским такого конфуза, чтобы задание невыполненным осталось.
Познаньский воевода загадочно молчал, и Себастьян не торопил начальство, зная за ним привычку долго и мучительно подбирать слова, пытаясь скрыть косноязычие, давным-давно существовавшее единственно в воображении Евстафия Елисеевича.
Знал, скажет все, что должно.
Но молчание затягивалось, познаньский воевода смурнел и на государя поглядывал, точно ожидая поддержки. Себастьян ерзал.
И решился:
— Что с легендой?
Мысленно перебрал подходящие должности… охранник? Туповатый, медлительный, но дружелюбный. К такому быстро привыкнут…
…лакей?
Шкуру лакея Себастьян недолюбливал, все-таки не выходило у него должным образом угодничать, и тот единственный раз, когда пришлось играть слугу, ненаследный князь Вевельский едва не провалил задание.
Нет, не пойдет. Акторка подобного уровня фальшь почует издали.
…помощник штатного ведьмака?
…организатор?
…подсобный человечек?
…или бездельник, богатый, хорошего рода, но бестолковый, а потому к государственной службе непригодный. Небось вокруг конкурсанток подобные бездельники роиться станут… да, пожалуй, самая удобная маска…
— Легенда… — замялся Евстафий Елисеевич, пощипывая все три свои подбородка, которые раскраснелись. — Ты, Себастьянушка, только не серчай… красавицей будешь.
— Кем?!
Сперва Себастьяну показалось, что он ослышатся, пусть бы прежде и не жаловался он на проблемы со слухом, но мало ли… начальство оговорилось…
— Красавицей, — познаньский воевода повторил медленно и разборчиво, — сиречь, конкурсанткой.
— Но я ж…
Евстафий Елисеевич руки вскинул, предупреждая возражения:
— Себастьянушка, подумай… она ж не дура, чай. И понимает, что на таких мероприятиях без акторов никак. Она со всеми мужиками настороже будет, просто на всякий случай. А вот конкурсантки — дело другое… тут и слабину дать можно. Сам же знаешь, что невозможно маску без продыху носить…
Нет, в словах Евстафия Елисеевича имелся определенный резон.
Но конкурсанткой…
— Да и подойти тебе надо так близенько, чтобы если не заглянуть под масочку, то узнать, чем каждая из красавиц дышит…
— Евстафий Елисеевич! — Себастьян привстал, опираясь на край стола. — Мне тут показалось, что вы забыли одно… немаловажное обстоятельство.
— Какое, Себастьянушка?
Начальство смотрело ласково. Можно сказать, с любовью…
— Я не девица…
…и с удивлением. Рыжеватые бровки Евстафия Елисеевича приподнялись, а следом и высокий лоб складочками пошел, и даже будто бы лысина.
— Я… конечно, способен менять внешность… — Себастьян говорил медленно, и только кончик хвоста цокал по серым папочкам этак раздражающе.
Но начальство раздражаться не спешило. Слушало.
Благосклонно.
С отеческим укором в очах. И с печалью. Тоже отеческой, надо полагать.
— …но не настолько радикально! Я эту маску и полчаса не удержу.
Выдохнул.
Хвост убрал и взгляд долу опустил, выражая полнейшее смирение.
Конкурсанткой?
Да ни в жизни!
— А если поможем? — поинтересовался Евстафий Елисеевич вкрадчиво. И ручки пухлые сложил на животе, не то язву прикрывая, не то просто солидности ради.
— И чем же вы мне, уж простите, поможете?
— Всем, Себастьянушка… видишь ли, дорогой, Старик наш очень оскорбился. Он ехал, спешил, дела позабросив, а князь возьми да и помри. Нехорошо вышло. Аврелий Яковлевич сие как личную обиду воспринял.
Себастьяна передернуло.
Со старейшим ведьмаком королевства Познаньского он встречался лишь единожды, и воспоминания от встречи остались не самые приятные.
— Он же о тебе и вспомнил… и о той истории с душегубцем… ты ж тогда девицей прикинулся…
…на свою голову, шею и кишки, которые пострадали более всего.
И ладно бы только собственные.
— Евстафий Елисеевич, — с должной долей почтения произнес Себастьян, верноподданнически заглядывая в светлые начальственные очи, — так я ведь только лицо менял…
…и то силенок на это ушло немерено. Одно дело слегка черты подправить, нос там сделать шире или тоньше, щеки, скулы, и совсем другое — наново себя перекроить, чтоб не только мышцы, но и кости поплавило. Нет, тот свой давний опыт Себастьян вспоминал с содроганием.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
