Теперь, когда она прошла мимо павлиньей клетки, самец начал вопить так громко, что вздрогнул даже Менедем, хотя он стоял на другом конце «Афродиты».
Захлопав крыльями, обе павы слетели вниз к основанию деревянной лестницы, на дно акатоса. Одна из них что-то клюнула.
— Многоножка! — сказал один из моряков. — Хорошо, что избавились от мерзкой твари.
Птица по имени Елена клюнула что-то еще. Гребец испустил вопль:
— Моя нога! Ты, криворукий идиот. Тебе, кажется, велели отгонять от меня этих проклятых созданий?
— Да, конечно, прости, — ответил матрос, которого обозвали идиотом: то был один из новеньких, подобранных Диоклеем, парень по имени Телеф. Он махнул на паву небольшой сетью, и птица уже не смогла клюнуть гребца. И все-таки Менедем сомневался, что Соклей нашел самый лучший способ помочь новеньким влиться в команду.
Взвыл еще один гребец. Моряк, который отгонял от него паву, служил семьям Соклея и Менедема еще с тех пор, когда братья были малышами. А может, просто никому не под силу справиться с павлинами? В таком случае Соклей, пожалуй, сделал не такой уж плохой выбор, назначив в павлиньи пастухи Телефа и второго новенького — Менедем забыл его имя.
Пава по кличке Елена вспрыгнула на пустую банку и вытянула шею, чтобы посмотреть поверх борта на далекий карийский берег.
Поймет ли она, что до берега слишком далеко? И не попытается ли долететь до земли, если увидит сушу, забыв, что у нее подрезаны крылья?
Прежде чем это выяснилось, Соклей набросил на птицу сеть. Он не хотел, чтобы пятьдесят драхм серебром плюхнулись в Эгейское море. Море было родным домом для дельфинов — Менедем видел трех или четырех, выпрыгивающих из воды по левому борту, — но никак не для дорогих экзотических птиц.
Елена издала крик, которому мог бы позавидовать любой павлин-самец, и стала брыкаться и бить клювом сквозь сеть.
Соклей выругался, но крепко держал птицу до тех пор, пока не опустил там, где она уже не могла учинить никакой хулиганской выходки.
— Ты по-прежнему думаешь, что благодаря этому птицы должны остаться здоровыми? — окликнул брата Менедем. — По-моему, это просто их доконает!
Соклей метнул на него измученный взгляд.
— Я делаю все, что могу, — ответил он. — Если у тебя есть идеи получше… Если у тебя вообще есть хоть какие-то идеи, милый братец, дай мне знать!
Менедем вернулся к управлению судном.
Его щеки горели огнем; он надеялся, что румянец никто не заметит.
Соклей смотрел на него сверху вниз — за то, что Менедем больше любил Гомера и непристойного Аристофана, чем Геродота и Фукидида; за то, что на симпосиях Менедем предпочитал вино и флейтисток философским беседам. Но обычно Соклей вел себя сдержанно и не называл его дураком, тем более если это могла услышать вся команда «Афродиты». Правда, его двоюродный брат редко бывал таким вздрюченным, как сейчас, — шутка ли быть пастухом у птиц настолько дурного нрава, которым вдобавок не нравится, когда их пасут.
Занятый птицами, Соклей, казалось, даже не заметил, что натворил. Он выпустил Елену из сети и дал ей и другим павам еще побегать на свободе.
«Если одна из них решит вскарабкаться ко мне на корму, — сказал себе Менедем, — я вышибу ее отсюда пинком, сколько бы эта тварь ни стоила!»
Но, к его разочарованию, Соклей и моряки не подпустили птиц к корме. Менедем был так зол, что ему хотелось пнуть кого или что угодно.
Наконец Соклей загнал пав обратно в клетки, после чего выпустил павлина.
Все моряки разразились восклицаниями: они еще никогда не видели самца на воле.
— Поосторожнее с перьями на хвосте, — предупредил их Соклей. — Именно благодаря этим перьям птица стоит так дорого. Если что-нибудь с ними случится — и если вообще хоть что-нибудь случится с павлином, — я сдеру с вас три шкуры.
Менедем никогда так бы не сказал.
«После этаких слов, — подумал он, — моряки не осмелятся вообще близко подойти к павлину».
И он как в воду глядел.
Когда павлин побежал по судну, тараща глаза, клюя все вокруг и громко вопя, Соклею пришлось снова ловить его почти в одиночку.
Поскольку Менедем обиделся на двоюродного брата, он не отдавал никаких приказов, облегчивших бы тому жизнь. Ничего, пусть попрыгает.
Но Соклей не жаловался. Он поместил павлина в сеть так аккуратно, как рыбак сделал бы это с анчоусами, и вернул в клетку целым и невредимым.
Даже Менедем не мог в душе не признать, что работа проделана отлично.
* * *
Когда «Афродита» добралась до Книда, Соклей дал павам, в свою очередь, некоторое время поупражняться. Одна из них до крови клюнула гребца. Приятелю пострадавшего пришлось схватить его и удерживать, чтобы тот не придушил птицу. Как только последняя пава очутилась в клетке, Соклей направился на ют.
— Надеюсь, это пойдет птицам на пользу, — сказал он. — С меня пот льет в три ручья.
— Сам на это напросился, — напомнил Менедем. — Если павлины теперь и впрямь приободрятся, тебе придется проделывать такое каждый день.
— О боги! — пробормотал Соклей.
Менедем все еще сердился на брата и потому не проявлял сострадания. Он прикинулся, что ничего не услышал.
Тогда Соклей заговорил громче:
— Павлины приносят больше проблем, чем того стоят.
— Нет, поскольку они стоят четверть мины, — ответил Менедем.
Соклей застонал — негромко, но вполне отчетливо.
И снова Менедем притворился, что ничего не слышит.
* * *
В Книде имелась прекрасная гавань. Два каменных мола, сходясь вместе, делили ее на равные части. Соклей испустил вздох облегчения, когда портовый грузчик пришвартовал «Афродиту» к пирсу.
Он предвкушал постель на постоялом дворе. Тамошняя кровать, конечно, не чета его домашней, но все же переночевать в ней будет куда лучше, чем провести ночь, завернувшись в гиматий и лежа на песке.
Лысый человек с тронутой проседью бородой показал на клетки на баке и поинтересовался:
— А что это у вас там?
— Павлины, — ответил Соклей.
— Павлины, — эхом отозвался Менедем куда более жизнерадостным тоном: он вспомнил сулящий прибыль план Алексия, о котором его брат уже позабыл. — Павлины из жарких индийских джунглей, — продолжал он. — Ты можешь рассмотреть их вблизи всего за два халка — шестую часть обола.
Человек с седоватой бородой без колебаний уплатил две маленькие бронзовые монеты. Он взошел на борт «Афродиты» и уставился на птиц сквозь прутья клеток.
Павлины устроили в его честь неплохое представление. Две павы попытались его клюнуть, а самец завопил так громко, что зевака заткнул пальцами уши.
