– Удивительно,– сказал я,– люди с таким предначертанием не умирают, пока не исполнят того, что им должно исполнить на земле. Я знаю много примеров... Живут, пока не выполнят свой долг, не растратят сил, а потом и умирают, чаще всего как-то необычно.
– Да, умирают,– подхватила Нано. – Но для таких людей смерть – это начало другой жизни, не так ли, батоно Арзнев? Они сами исчезают, но семена, брошенные ими в землю, будут совершать свой вечный круговорот и давать плоды тогда, когда имена их сотрутся в памяти людей.
– То, что вы говорите,– сказал Арзнев Мускиа,– напоминает мне слова настоятельницы одного монастыря, матери Ефимии. Она любила говорить красиво. Мне кажется, и стихи потихоньку писала. Как-то она сказала мне: «Сын мой, расплавленный воск до конца догоревшей свечи и сам по себе прекрасен, но проступает в нем и та красота, что тихо мерцала и разгоняла мрак».
– Красиво! – У Нано заблестели глаза.
– Да, красиво,– задумчиво сказал Арзнев Мускиа. – Все что я знаю хорошо, но одно дело знать, а другое – верить, суметь возвыситься до веры... Я не переступил еще этот рубеж... Мне это нелегко дается...
Он говорил улыбаясь, но в словах его звучали доверчивость и печаль, и я увидел своего нового друга как будто в ином свете. А ведь ему тяжело, так тяжело, будто на его плечи легла самая большая ноша на земле, но прячет он ее глубже преисподней. Так показалось мне в эту секунду, но вот Арзнев Мускиа заговорил в прежнем тоне, и я отогнал свои мысли.
– А почему зло не может победить страха смерти, скажите Мне. госпожа Нано? – спросил он.
– Арзнев, мне кажется, вы думали об этом больше, чем я. И можете ответить лучше, чем я. А то, боюсь, если я буду опять говорить, мы станем похожи на суфию и его паству. Только с одной разницей, что у нас паства знает больше, чем Суфия.
Нано рассмеялась.
– Но я хочу знать ваше мнение.
– Извольте! Ведь мы согласились, что зло родилось на свет в результате страха смерти. А если так, то между ними – мир и согласие. Они не могут вступить в конфликт.
– Вы правы,– сказал Арзнев Мускиа. – Но ведь и добро может перестать быть добром, если человек, вместо того чтобы делать добро, будет спрашивать: а что такое добро?
Нано собиралась ответить, но я прервал ее, потому что хотел взглянуть на листок Ветрова:
– Ты говорила, что захватила его с собой? Нано протянула мне листок и ответила лазу:
– Нельзя мудрить, а то мы дойдем до бессмыслицы. Я уверена, истина проста: добро это то, что хорошо для всех. Делай добро и не жди ни вознаграждения, ни результатов. Иди дальше и опять делай добро. Вот и все, что нужно, когда сеешь семена добра, вот условия для доброй жатвы.
Я стал разглядывать листок бумаги. На нем и вправду были имена женщин с какими-то точками вокруг каждого. У одних пять точек, у других – две. Около имени Нано стояло пять точек.
Я повертел список и передал его Арзневу.
– Эти точки сделаны разными чернилами,– сказал он.– А некоторые карандашом. Ставились, стало быть, в разное время.
Я взял список снова. Арзнев Мускиа был прав.
– Как ты думаешь, что это значит?! – спросил я лаза, как будто госпожа Нано Парнаозовна Тавкелишвили-Ширер пришла за советом к нему, а не ко мне.
– Можете ли вы вспомнить,– спросил Мускиа, обращаясь к Нано,– сколько раз вы виделись с Ветровым с тех пор, как он наговорил вам дерзостей об офицерах?
– Сколько раз? Сейчас соображу. Я помню, что он при этом каждый раз рассказывал, и могу сосчитать по рассказом.
Нано задумалась.
– Знаете что,– воскликнул я, и оба посмотрели на меня,– пообедаем сегодня вместе! Пока мы соберемся и доедем... Нано... Если ты будешь столь любезна и поедешь с нами, – клянусь честью, мы решим эту головоломку и разгадаем все секреты, какие только у тебя есть!
Нано улыбнулась и спросила:
– А куда?
– К Гоги.
– Я слышала про него, но не бывала никогда. Там, кажется, хор, поют старинные песни и гимны, да?
– Поют, и как поют!
– Странно, что в ресторане поют гимны,– сказала Нано.
– Так принято у Гоги. Там и посетители другие. Поедем – увидишь.
– В другой раз! – Нано оглядела свой костюм и, видно, решила, что он не подходит для столь многолюдного места.
– Сегодня лучше где-нибудь за городом, где меньше народу... На воздухе, ведь такая погода...
– И я так думаю, Ираклий. Не хочется сегодня видеть людей,– поддержал ее лаз.
– Пусть будет так.
Я хотел распорядиться, чтобы запрягли коляску, но Нано остановила меня:
– Не нужно. Моя стоит перед конторой.
– Что ж, едем,– сказал лаз. – А по дороге попробуем раскусить этого Ветрова.
Когда мы садились в коляску, Арзнев Мускиа спросил Нано:
– Что вы кончали там?
– Факультет словесности... Правда, тому, о чем мы говорили, я научилась не там.
– Я понимаю... Научить можно всему, но это – знание, а не вера, вере научить нельзя.
Через несколько минут рыжие жеребцы мчали нас к Ортачала.
– Сколько же раз видел вас Ветров, вы не вспомнили? – Просил Арзнев Мускиа.
– Вспомнила... Пять раз, если не считать разговора об офицерах.
– Вы в этом уверены?
– Безусловно.
– Значит, после каждой встречи он ставил, видимо, по точке на этом листке у вашего имени.
Нано взяла листок, взглянула на него и, помолчав, спросила:
– Ну и что же?
Я уже понял, в чем дело, и попытался ей объяснить:
– Видишь, после тебя тут вписана Сусанна, около нее три точки, значит, она встречалась с Ветровым три раза. Выше Надежда Иванова – пять точек. Кроме того, обрати внимание на то, как стоят эти точки.
Первая точка была в начале каждого имени: видно, Ветров видел всех по одному разу, поставил точки и этим исчерпал первый круг встреч. При втором обходе, надо думать, с тремя ему не удалось встретиться, поэтому в конце их имени место для второй точки осталось пустым. При третьем круге бедняга, видно, так старался, что выбился из сил, без точки осталась только одна женщина – Алла. У Аллы – две точки, и те только вначале – одна за другой.
– Эта Алла уехала, может быть, из вашего города? – спросил Арзнев Мускиа. – Он видел ее только два раза, и больше не удавалось.
– Ее мужа перевели в Темирханшуру. Он – офицер,– пояснила Нано.
– Ну конечно, он не мог ее больше увидеть. В Темирханшуре свой Ветров, и тот Ветров наверняка найдет ее!
Мы расхохотались. Хотя ничего смешного в этом не было, но, когда людям хорошо друг с другом, они легко и охотно смеются.
– Арзнев, ты думаешь, эти встречи могли носить специальный характер? – спросил я.
– Специальный? – переспросил он. – Не знаю пока. – И обратился к нашей спутнице: – Госпожа Нано!.. Но она прервала его:
– Знаете что, зовите меня просто Нано... Мне кажется, мы знаем друг друга сто лет...
Лаз улыбнулся и после секундной паузы ответил:
– Спасибо вам за это. Но я отношусь к вам с таким почтением, что говорить вам «вы» доставляет мне радость. Но при одном условии, что вы будете называть меня просто Арзнев или лаз, и на «ты». Такая форма дружеских отношений мне кажется самой достойной вас, не отказывайте мне, прошу...
Меня поразил душевный такт этого человека... Казалось бы, пустяк, но в этом пустяке, как в капле воды, отразились отношения лаза и Нано такими, как они сложились в тот день. Это почувствовала сама Нано и проговорила как бы про себя:
– Подобрал все-таки ключ к замку! – А потом весело и громко: – Лучше – лаз.
– И теперь,– сказал Арзнев Мускиа, – вспомните, о чем говорил с вами Ветров. Что рассказал он при первой встрече?
– О разбойнике,– ответила Нано. – В окрестностях Закатала, оказывается, есть разбойник, и зовут его Мамедом. Так вот этот Мамед в Лагодехи ворвался к кому-то в дом, задушил малыша в люльке при отце с матерью, поджег дом и убежал.
– Рассказал ли он об этом еще кому-нибудь из этих женщин?
– Рассказал.
– Откуда вы знаете?
– От той женщины. Она думала, что я не знаю, и передала как занятную новость.
– Ну, хорошо, а что он рассказал, когда вы увиделись второй раз?
– Тоже о разбойнике, теперь об Абрико. Он орудовал здесь, в горах Грузии. В лесу он насиловал маленьких девочек. Да, все его истории были про разбойников...
– И одна страшнее другой, не правда ли? – спросил я, хотя мне и так все было ясно. И Арзневу Мускиа тоже.
– Такими методами они борются с разбойниками, абрагами и вообще людьми вне закона,– сказал он.
Я вспомнил, что рассказал мне по секрету один мой знакомый, весьма осведомленный в подобного рода делах.
– Этот Ветров,– сказал я,– очевидно, служит распространителем слухов. Такое отделение недавно создано. Им, говорят, руководит сам начальник закавказской жандармерии. Значит, новому начинанию придают большое значение.
На этих словах Мускиа вдруг рассмеялся.
– Понимаешь, Нано,– сказал я,– этих женщин, и вместе с ними тебя, хотят использовать для распространения слухов. Ты можешь спокойно заниматься своей филантропией. У меня на примете есть человек, который бежал с каторги, не прислать ли его к тебе?
