— Теперь ничего… Ты уже ответила на джонке.
— Материал, который ты предлагаешь, — это что же, второй пункт большого жизненного плана?
— Обрати внимание, я выпил пока одну, не считая выданной капитаном в плавании. Значит, ещё скромен… И все же говорю: грандиознейшего плана! Но поскольку пункт первый не состоялся, должен вступить в силу не второй пункт, а как раз самый последний.
— Последний?
Триста Фальшивок принес на подносе кружку с пивом.
— Плевал я в могилу твоих предков, обглоданная кость, — прошипел он по-кантонски со сладкой улыбкой, не глядя на Барбару.
Возвращенный ему с чаем плевок мог стать наихудшей приметой, сулил невзгоды, а чашка с этим чаем оказалась отодвинутой на край стола. Притрагиваться к нему Барбара не собиралась.
— В последнем пункте плана речь о том, что мне хотелось бы заполучить в последнюю очередь. А придется, при складывающихся обстоятельствах, заполучать в первую. Только и всего, — ответил Бруно. И переспросил подавальщика: — Что ты там бормочешь под нос, приятель?
— Леди угодно что-нибудь еще?
— Дай мне отхлебнуть у тебя, — сказала Барбара по-французски.
Бруно отмахнулся от Триста Фальшивок.
— Если это уличная мафия, большая мафия, то есть с сотнями солдат, то может быть… — сказала Барбара.
— Такую и предлагаю.
— Тогда попробуем… И знаешь, можно запустить материал даже за бывший железный занавес. У них теперь все население мафия… Им будет любопытно почитать про передовой опыт. Бродит тут один парень из Москвы. Поделиться с ним?
— Гремите тамтамы! Да откуда он свалился? Разве у русских выходят газеты? Ха… Но будь осторожна. Держись подальше. В Москве из убитых журналистов набивают чучела и выставляют в прихожих воротил, которым они досадили…
К вырезке с грибами Бруно не притронулся.
По эскалатору они поднялись на переход через улицу и спустились к пассажу «Гэллери». У магазина «Таймс» Барбара протянула Бруно руку.
— Мне хочется сделать тебе подарок, — сказал он.
— Что-нибудь из фамильных драгоценностей, конечно?
— Стопка исписанной бумаги. Я её марал то карандашом, то ручкой с чернилами в Африке, потом в Индокитае. Дневник… Захотелось отдать в достойные руки. Старею, видно…
— Спасибо, Бруно. Может, я не стою такого дара?
— Тогда никому.
— Ну, хорошо. И — спасибо! Хочешь совет умудренной женщины? Мужчины… как бы это сказать… не носят своего возраста так заметно, как мы, женщины. Понял? Так что помалкивай о своем столетии…
Она пыталась ободрить его!
В подвальной стоянке отделения «Банк де Пари», ставшего клиентом его фирмы три недели назад, Лябасти имел право на бесплатную парковку. Сторож-бенгалец с выведенным на нагрудной бляхе именем — «Мойенулл Алам, старшина безопасности» — выгнал его голубой «ситроен». Выруливая на набережную, Бруно увидел за огромным оконным стеклом магазина «Таймс» Барбару, разговаривавшую с продавщицей. Подумал: «Вот и распрощался».
4
В холл гостиницы «Амбассадор» врывались удары грома, шум проливного дождя и клокотание в сточных трубах, а через раздвижные двери с Сукхумвит-роуд, главной бангкокской магистрали, весело смотрело ясное утро. Шелест ливня усилился, когда Севастьянов вышел на залитый солнцем двор, обставленный вольерами с попугаями… Конечно, дождя не было — сотни пестрых птиц на свой лад вспоминали тревожную ночь, хором воспроизводя дробь тяжелых капель по жестяной кровле клеток и по-тропически длинные громовые раскаты.
Ливень, под которым Севастьянов добирался из аэродрома до гостиницы накануне вечером, шел до утра. Всполохи молний будто прожигали оконные шторы. Дребезжало стекло в стальной раме. Сон прерывался несколько раз.
Однако разбитым Севастьянов себя не чувствовал. Возможно чуть возбужденным. Встречей со старым приятелем, с Бангкоком. Так случалось, что здесь, в этом городе, у него всегда появлялся какой-то шанс при любых, самых безвыходных обстоятельствах. И теперь этот шанс, на который он почти не надеялся в Москве, мог стать реальностью. Главное, он в Бангкоке, а там посмотрим.
Предписание остановиться в Таиланде генеральный сделал неожиданно, будто по чьей-то подсказке, и перед самым отлетом, когда прямой билет до Сингапура оставалось только получить в агентстве «Аэрофлота». Пришлось перезаказывать билет и ещё запрашивать тайскую визу. Людвиг Семейных растолковал, что задание, которое предлагалось выполнить в Бангкоке, безнадежное, а потому надрываться не рекомендуется. Согласно памятке по командировке, Севастьянову разрешалось провести осторожные переговоры с тамошним отделением Индо-Австралийского банка и представителем «Бэнк оф Америка» по старым делам. Оба банка гарантировали займы, выданные Петраковым, земельной собственностью. Часть займов осталась не взысканной.
Семейных, шлепнув по затылку пухловатой ладошкой, сказал:
— Наш генеральный остряк… Что он собирается взыскивать? Бангкокская земля, которая залоговая, нам не нужна, в какой бы цене она не оказалась. Ну, отсудим её, а вместе с ней и мороку. Налоги на недвижимость, содержание адвоката, издержки… Все такое. Да и вообще выскакивать на переговоры о возвращении долгов по нынешним временам, когда вся Россия и все русские в долгах как в шелках… э-э-э… вне сезона, что ли.
— Ясно, — сказал Севастьянов. — Будем дураками, но сделаем вид, что большие умники. Больше недели я там не останусь.
— Недели? Ха-ха! Разогнался! Только три дня.
Семейных нравилось, когда другие, как говорится, слишком о себе понимали и представлялась возможность их осадить.
Он открыл сейф-недомерок, стоявший возле тумбы письменного стола, и, порывшись в верхнем отделении, достал замызганный конверт с фирменной маркой банка «Чейз Манхэттен».
— Здесь три с половиной тысячи американских. Присмотри на Силом-роуд бриллиантовый сет, а? Мне к одному юбилейчику нужно. Отдашь Павлу Немчине, он уже в Бангкоке, перешлет с оказией. Ему большой привет…
И — бросил короткий взгляд, словно испытывал.
…Теперь, в Бангкоке, после деловых звонков, беспокоиться практически не о чем. Из Индо-Австралийского банка обещали сообщить о встрече, когда определятся со временем. В представительстве «Бэнк оф Америка» поинтересовались, сколько дней отведено у него на Бангкок, и пригласили на завтра. В посольстве Павел Немчина готов увидеться в любой день.
Севастьянов отошел от гостиницы, чтобы не брать такси. Перехватил на загазованной Сукхумвит-роуд дешевую трехколеску «тук-тук». Улыбающийся водитель в темных очках, покрытых слоем пыли, понесся в сторону Саторн-роуд, вихляя между машинами, которых заметно прибавилось в городе. На меблирашках «Королевский отель», в которых в петраковские времена по неизвестной причине обязывали останавливаться российских командированных, провисало посеревшее полотнище с надписью — «Можно на короткое время». В воротах, показавшихся низкими и закопченными, торчал мусоросборочный грузовик. Когда-то казавшееся невероятно роскошным место пронеслось мимо, оставив в душе чувство неясной грусти.
Вход в посольство для частных посетителей был устроен теперь через приемную консульства. Развалившийся на диване лохматый парень в трусах и майке рассматривал рекламную брошюру на английском «Ночная Москва». Он нехотя поджал ноги, пропуская Севастьянова через узкий проход к двери с полукруглым окошком. На обшарпанной котомке лежал паспорт с тисненым кенгуру на обложке.
— Вы и есть Севастьянов? — спросила полная женщина, когда он заглянул в окошко.
— Да. Я и есть. Мне к Немчине.
— Вас ещё консул желает видеть. Дроздов.
Николай Дроздов, сидевший в фанерной выгородке за крохотным столом, был настолько долговязым, что пряжка его брючного ремня располагалась над столешницей. Глаза щурились от табачного дыма. Курил консул, что называется, без рук. Сигарета перегонялась время от времени из одного угла губ в другой.
— Добро пожаловать, — сказал он. — Москва предупреждала о вашем появлении.
