Сейчас, на антисоветской волне, ту кампанию представляют проявлением якобы скрытых в большевизме языческих культов, склонностью массового сознания к мифологизации, поминают Бердяева, упрекавшего русский народ за то, что после революции он «поверил во всемогущество машины и по старому инстинкту стал относиться к машине, как к тотему». Это наивные упреки. Кампания была проведена эффективно и обращалась к высоким чувствам людей и к идеалу общего дела (в этом — отличие от мотивации, которую активизирует рыночная реклама техники). Во многом благодаря этой кампании подавляющее большинство населения СССР благожелательно восприняло самолет и поддержало большую научно-техническую программу, а достаточное число энергичных молодых людей пошли учиться в авиационные институты и летные школы.
Надо добавить, что начиная с 50-х годов высшее образование в СССР незаметно сдвигалось к — евроцентризму, сознанием научно-технической и партийной интеллигенции овладевал «технологический миф» Запада. Кампания по «борьбе с низкопоклонством» конца 40-х годов этого сдвига не остановила, а лишь «загнала его вглубь». Тем более этого сдвига не останавливали ура-патриотические заявления об успехах отечественной науки, сделанные в дурном вкусе и, как сейчас кажется, не всегда искренне.
На «бытовом уровне» этот сдвиг проявлялся в том, что многие студенты и молодые научные работники легко принимали на веру чисто пропагандистские утверждения о низком уровне советской науки, о «вторично- сти» ее признанных достижений, охотно верили в решающую роль добытых разведкой «западных» данных в этих достижениях и т.п. На уровне обобщения — евроцентризм в рефлексии научного сообщества на историю отечественной науки, особенно раннего советского периода, проявился в удивительно слабом знании фактов этой истории, а также в еще более удивительном недоверии к новым достижениям своих коллег, которое рассеивалось только после признания на Западе.
В 1947 г., в ходе «борьбы с низкопоклонством», с докладом выступил президент АН СССР С.И. Вавилов. Помимо соответствующих моменту политкорректных суждений он высказал ряд важных и горьких мыслей, важных и для нашей нынешней темы. Он вкратце отметил, что низкопоклонство перед заграничной наукой с ранних пор затрудняло развитие русской науки и отняло много сил у ее великих представителей, но основное внимание посвятил актуальному моменту.
В частности, Вавилов сказал: «У нас еще не изжит отвратительный обычай признавать научную работу в полной мере только после ее апробации за границей. По этому поводу можно было бы привести бесконечную череду различных случаев. Я ограничусь очень немногими. Замечательные исследования по нелинейным колебаниям академиков Мандельштама, Папалекси, Крылова, Андронова и их учеников получили широкое признание у нас только после благожелательной оценки за границей в годы войны. Между тем дело шло об одном из самых важных научно-технических советских достижений. Весьма интересное новое оптическое явление, открытое молодым советским физиком П.А. Черенковым и состоящее в том, что при движении электронов со сверхсветовой скоростью в вещественной среде образуется видимый свет, получило действительное признание только после того, как опыты Черенкова были повторены в Соединенных Штатах. У нас же на эти опыты косились в течение ряда лет, не верили им, насмехались над ними» [21].
Явление, о котором говорил Вавилов, не то что было «еще не изжито», а именно нарастало, хотя и принимало более «цивилизованные» формы. Это было признаком зарождения глубокого культурного кризиса, который в среде научно-технической и особенно гуманитарной интеллигенции проявился раньше, чем в других сферах деятельности и достиг своей зрелости в конце 80-х годов XX века. Сейчас российское «общество знания», видимо, переживает кульминационный момент этого кризиса, вплоть до тенденции к отказу от той ци- вилизационной матрицы, на которой оно складывалось в XVIII — XIX веках и достигло расцвета в XX веке.
ЭкспедицииОчень важным элементом советского «общества знания» были экспедиции. К началу XX века Россия оставалась огромной страной, недостаточно изученной в географическом, геологическом и этнографическом плане. Идея большой комплексной программы по изучению России вынашивалась в Академии наук и была одним из мотивов для создания КЕПС. Разработка и реализация этой программы началась в первые же месяцы после установления советской власти. Особенностью этой стратегической программы было то, что назначение экспедиций далеко выходило за рамки получения конкретного знания о какой-то территории. Система экспедиций должна была на довольно значительное время накрыть всю территорию СССР мобильной сетью ячеек научной системы, обеспечить присутствие науки во всех узловых точках страны, обладающей огромным разнообразием природных, хозяйственных и этнических условий.
До 1917 г. почти все научные учреждения России и 3/4 научных работников находились в Москве и Петрограде. Быстро изменить это положение не было возможности. Следовательно, ученые должны были двинуться в экспедиционном порядке на Урал, в Сибирь и на Дальний Восток, в Среднюю Азию и Закавказье, постепенно превращая экспедиции в стационарные научные базы, затем в филиалы центральных научных учреждений, затем в самостоятельные местные научные институты и центры.
В условиях быстрого преобразования в стране хозяйственных укладов, культуры и образования, государственной системы и права, типа межнационального общежития каждая экспедиция, прибывающая из Центра, становилась и важнейшим источником информации и даже в некотором смысле носителем образа будущего. Роль экспедиций в социодинамике знания в первые десятилетия советского периода была исключительно велика. В свою очередь участники экспедиций получали во время работы не только сведения, предписанные профессиональными заданиями, но и важное эмпирическое знание о разных сторонах местной общественной жизни. Возвращаясь в столицы и участвуя в работе обычно нескольких комиссий, научные работники становились важным источником знания для государственного управления.
В 1924 г. Академия наук организовала 46 экспедиций по всей стране и создала Комиссию по исследованию Якутской АССР. В 1926 г. было создано новое учреждение АН СССР — Особый комитет по исследованию союзных и автономных республик (ОКИСАР), который возглавил экспедиционную работу в национальных районах СССР. Экспедиционная работа резко расширилась (в 1927 г. действовало 65 экспедиций, в 1928 г. — 91). В сфере деятельности экспедиций к концу 20-х годов оказались почти все важнейшие регионы страны. Председатель ОКИСАР Ферсман писал: «Задачей экспедиций является, прежде всего, будить мысль и создавать культурные силы и культурные центры на местах».
Здесь надо сказать, что работа всех звеньев «общества знания» в послереволюционный период в стране, нуждающейся в передышке и в то же время в форсированной модернизации, была сопряжена с чрезвычайными трудностями и даже опасностями. Гражданская война нанесла народу тяжелую культурную травму и создала множество расколов. Они посеяли недоверие и усугубили и без того острейший дефицит образованных кадров, государственный аппарат был в стадии становления и не мог контролировать многих стихийных процессов. В то же время революция означала глубокую демократизацию масс, активизировала их и демонтировала множество авторитетов.
Это необходимое для развития «общества знания» состояние общества имело и обратную сторону. Гёте сказал: «Нет ничего страшнее деятельного невежества». Но во всех революциях невежество также освобождается от оков (прежде всего от «оков просвещенья»). М.М. Пришвин, работая в деревне, записал в дневнике 2 июля 1918 г. (вероятно, неточно повторив фразу Гёте): «Есть у меня состояние подавленности оттого, что невежество народных масс стало действенным».
В этих условиях работа «в поле» была сопряжена для специалистов с разнообразными коллизиями социально-психологического порядка, которые к тому же нередко осложнялись «деятельным невежеством» партийных или административных работников. В целом советское «общество знания» с честью преодолело эти трудности, ученые, специалисты и члены экспедиций заслужили уважение, авторитет, а часто и глубокую признательность среди местного населения. Однако нередки были и драматические столкновения.
Очень поучительна книга воспоминаний адвоката Б.Г. Меньшагина из Смоленска — о том, как происходили в 1937 г. процессы против «врагов народа» в их области. Он просто рассказывает, без прикрас, случаи из своей практики, когда его назначали адвокатом на такие процессы. Вот, обвиняются во вредительстве 8 человек — руководители областного управления животноводства, ветеринары, секретарь райкома ВКП(б). Трое признали себя виновными, другие нет. Один из них, научный сотрудник московского ВНИИ экспериментальной ветеринарии, был командирован в Смоленскую область на диагностику бруцеллеза. У недавно заболевших животных нет никаких внешних симптомов, диагноз ставится на основании иммунной реакции — при инъекции антисыворотки образуется нарыв, как при прививке оспы.
