Если бы желания были рыбами, мы бы никогда не хотели есть, - едко сказала она себе, процитировав одно из любимых изречений своей матери. Тем не менее, были времена, когда она подозревала, что леди Шармата была не намного счастливее от "леди" перед ее именем, чем Шарласса от того же титула перед своим именем. На самом деле, она была уверена, что такие моменты были, хотя леди Шармата никогда бы не признала этого, так же как ее отец не хотел бы признать, что он тоже должен время от времени задумываться о последствиях чести, оказанной ему бароном Теллианом.
И это честь для меня, дурочка, строго сказала себе Шарласса. От простого оруженосца до рыцаря, всадника ветра и майора вплоть до лорда-правителя?! Это такая честь, о которой другие люди только мечтают, и ты должна тратить свое время на то, чтобы радоваться за него и гордиться им, вместо того, чтобы беспокоиться обо всех проблемах, которые это создает для тебя!
К сожалению, сэру Джасаку и ее братьям было легче, чем Шарлассе... или ее матери. Правила казались такими суровыми девочке, которую до тринадцати лет воспитывали как сорванца. Шесть лет спустя она все еще пыталась разобраться в них и боялась еще большего количества правил, бесконечного количества правил, о которых ей придется беспокоиться в ближайшие годы. Она знала, что ее мать находила свою новую роль леди Голден-Вейл неудобной, и не только потому, что многие из "их" слуг и арендаторов ненавидели их и негодовали на них как на незваных гостей и узурпаторов. Потребовался бы кто-то гораздо более храбрый, чем Шарласса, чтобы выказать леди Шармате неуважение в лицо, но Шармата должна была знать, как все эти враждебные глаза внимательно изучали ее, высматривая любую оплошность, на которую они могли наброситься как на новое доказательство того, насколько неотесанным и недостойным их лорда-правителя был сэр Джасак.
Во всяком случае, Шарласса слишком хорошо знала об этом.
И все же она могла бы справиться с этой враждебностью, если бы это было единственной проблемой. Или она думала, что могла бы это сделать. Возможно, она ошибалась в этом, как ошибалась во многих других вещах в своей жизни.
Она снова вздохнула и наклонилась вперед, ковыряя кусочек мха на каменной стене, чувствуя, как невидимое влажное давление дождя постепенно становится все более вездесущим. Кусочек мха оторвался, и она подняла его, изучая, ощущая его бархатистую мягкость подушечкой большого пальца. Задняя сторона, где он прижимался к камню, была более грубой, как бумага, так отличающейся от передней, и она подумала, было ли это какой-то метафорой ее жизни... или она просто снова была сентиментальной.
Она тихо фыркнула с горько-сладким сожалением о том, что могло произойти. Это было странно, и иногда это заставляло ее чувствовать себя виноватой, но она с трудом могла вспомнить, как на самом деле выглядел Сатек. Предполагалось, что для нее нарисуют его миниатюру, прежде чем он уедет с сэром Трайаналом разбираться с таинственными нападениями на стада и поля лорда-правителя Гланхэрроу. Она все равно должна была помнить, с миниатюрой или без нее, ведь она была безумно влюблена в него, не так ли? - но ей это не удавалось. Не совсем. Она помнила, что чувствовала к нему, как с нетерпением ждала свадьбы, как только стала достаточно взрослой, иногда она даже вспоминала ощущение его рук, обнимавших ее, но его лицо ускользало от нее. Странным образом, и это часто заставляло ее чувствовать себя почти невыносимо виноватой, она гораздо яснее помнила лицо сэра Трайанала в тот день, когда он лично подъехал к дому ее отца, чтобы сказать ей, что Сатек Смоллсуорд погиб на службе у своего барона и под командованием сэра Трайанала.
Ну, конечно, ты лучше помнишь лицо сэра Трайанала! На этот раз ее внутренний голос был едким. Сатека нет, а тебе так и не нарисовали эту миниатюру, и говорят, что разум забывает то, что помнит сердце. Кроме того, сэр Трайанал ведь не умер, не так ли? Это было что? Всего три часа с тех пор, как ты видела его за завтраком? Это, вероятно, помогает сохранить его немного свежим в твоей памяти, тебе так не кажется?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Достаточно верно. Это было достаточно правдиво. И это все еще не избавляло ее от чувства вины, когда она не могла вспомнить. Точно так же, как тот факт, что жизнь была такой, какая она есть, и Лиллинара знала, что Шарласса не могла изменить ее, просто пожелав, чтобы все было по-другому, не делал ее счастливее от этого.
По крайней мере, мама знает, что тебе нужна любая помощь, которую ты можешь получить, напомнила она себе. Неважно, как сильно ты хочешь, чтобы она перестала корить себя за то, что "поступала с тобой неправильно", когда ты была девочкой! Она знала, к чему мы придем, не больше, чем отец. Или чем ты занималась, если уж на то пошло! И если уж на то пошло, научить тебя думать о себе как о прекрасной леди было бы самым жестоким поступком, который она могла сделать до того, как отец стал лордом-правителем.
Так что, да, она была глубоко благодарна леди Шармате за то, что она послала ее туда, где она могла получить образование, необходимое ей как настоящей аристократке сотойи, даже если оказаться в таком положении казалось одной из худших шуток Хирахима. И никто не мог бы быть более понимающим, добрым или лучшим учителем, чем баронесса Хэйната. И все же отправка Шарлассы сюда - отправка ее в место, о котором она все еще думала в глубине души как о "доме", имела свои острые, зазубренные грани. Она больше не была тем человеком, которым была, когда жила здесь, в одном из аккуратных маленьких домиков, предоставляемых офицерам гарнизона. Девушки, с которыми она выросла, те, что не были замужем, во всяком случае, имели не лучшее представление о том, как вести себя с ней сейчас, чем она о том, как вести себя с ними. Даже ее самые близкие друзья чувствовали себя неловко и неуютно, разделенные той невидимой броней ранга, которая лежала между ними, боясь, что кто-то, возможно, даже сама Шарласса, сочтет их чрезмерно фамильярными, если они осмелятся обращаться со своей старой подругой как раньше.
Она снова вздохнула, сегодня днем у нее было много практики в этом, и подбросила мох в воздух. В отличие от ленты, он упал на землю, исчезнув в траве сада, и она поймала себя на том, что жалеет, что не может сделать то же самое.
Это была потенциально опасная мысль, особенно здесь, в Балтаре, и она знала, что ее мать была обеспокоена этим, как бы она ни старалась никогда не обсуждать это со своей дочерью в таких выражениях. Но не было никакого смысла притворяться, что эта идея не приходила Шарлассе в голову более одного раза.
Леди Лиана Боумастер была таким же сорванцом, как и Шарласса Дрэгонкло, и она шла по жизни с бесстрашием, которому Шарласса глубоко завидовала. Иногда она задавалась вопросом, не потому ли это, что Лиана была не просто одной из самых благороднорожденных молодых женщин во всем королевстве, но и единственным ребенком, к которому относились скорее как к сыну, чем даже она осознавала в то время. Теперь, ближе познакомившись с бароном Теллианом и баронессой Хэйнатой, Шарласса знала, что родители Лианы относились к ней не как к сыну, а как к уникальной личности, которая сама по себе была права. Баронесса Хэйната относилась к Шарлассе точно так же, и она также видела легкую привязанность и любовь - и доверие - в том, как они относились к сэру Трайаналу.
И все же нельзя было отрицать, что Шарласса глубоко восхищалась Лианой и уважала ее. Конечно, Лиана была не просто дочерью своего сеньора, но и более чем на два года старше Шарлассы. Они никогда не были кем-то, кого можно было бы назвать подругами, потому что жили в разных мирах, которые просто время от времени пересекались. Но эти миры иногда пересекались в одном из загонов или конюшен, иногда прямо здесь, в этом саду, когда они обе помогали собирать яблоки, и всякий раз, когда они это делали, Лиана была неизменно дружелюбной и доброй. Более того, она... излучала что-то, что Шарласса, казалось, чувствовала так же, как она чувствовала яблони вокруг себя сейчас. Там был блеск, сила, ощущение вибрирующей, мерцающей энергии. Без сомнения, это было в такой же степени плодом ее воображения, как иногда видение во сне, что она дерево, но от этого ощущение не становилось менее реальным, и она не могла до конца убедить себя, что все это было игрой воображения.
