«Умер он на Берестове, и утаили смерть его, так как Святополк был в Киеве. Ночью же разобрали помост между двумя клетями, завернули его в ковер и спустили веревками на землю; затем, возложив его на сани, отвезли и поставили в церкви святой Богородицы, которую сам когда-то построил. Узнав об этом, сошлись люди без числа и плакали по нем: бояре – как по заступнике страны, бедные же – как о своем заступнике и кормителе. И положили его в гроб мраморный, похоронили тело его, блаженного князя, с плачем».
За то же так любил народ своего киевского князя? Соловьев видит причину вот в чем:
«Главная черта деятельности Владимира состоит в защите Русской земли, в постоянной борьбе с степными варварами. Святослав заслужил упрек, что для чужой земли покинул свою, которою едва было не овладели варвары; Владимир, наоборот, стоял всегда сам настороже против этих варваров и устроил сторожевую линию из ряда городков или укреплений по близким к степи рекам. Понятно, какое впечатление на народ должна была произвести такая разница между поведением отца и сына. Но, кроме того, личный характер Владимира был способен также возбудить сильную народную привязанность. Владимир вовсе не был князем воинственным, не отличался удалью, подобно отцу своему, в крайности решался на бегство перед врагом, спешил укрыться в безопасном месте; предание, сохранившееся в песнях, также не приписывает ему личной отваги, выставляет его вовсе не охотником до проявлений дикой силы. Но Владимир имел широкую душу, которая в молодости могла повести его к излишествам, освященным, впрочем, языческими понятиями, и которая в летах зрелых, особенно под влиянием христианским, сделала его красным солнцем для народа».
Не буду оспаривать этого утверждения историка, хотя в нем самом заложена масса противоречий – князь вовсе не удалой, часто трусливый, похотливый, но, тем не менее, ставший «красным солнышком», в русскую историю попавший как Владимир Святой…
Ярослав Мудрый (1019–1054)
Братья Ярослава
У князя Владимира было двенадцать сыновей, порядок старшинства весьма смутен, потому как в летописи указаны имена жен князя и их дети, но неведомо, кто из детей какого возраста. Самым старшим Соловьев считал Вышеслава от варяжской жены Оловы, посланного отцом владеть Новгородом (туда отправлялся старший из сыновей, Новгород был трамплином перед Киевом). Второй по старшинству сын от Рогнеды – Изяслав, который отправился в земли матери – Полоцк. Сын от несчастной вдовы Ярополка – Святополк – получил Туров. Оба старших сына Владимира умерли еще при его жизни, так что старшим становился Святополк, после смерти отца именно он должен был наследовать Киев. Остальные девять сыновей были младше Святополка и на Киев права не имели. Четвертый сын, тоже ребенок от Рогнеды, именовался Ярославом. Этот сын после смерти Вышеслава был отправлен на его место в Новгород. Святополк из-за гнева отца находился в тюрьме. Так что Ярослав счел, что именно он в обход старшего брата должен стать киевским князем. Впрочем, утверждение Ярослава в этом качестве сопровождалось несчастными для Владимировичей событиями.
Младшие дети получили каждый по своей земле:
«Всеволод, также сын Рогнеды, получил Владимир-Волынский; Святослав и Мстислав, которых мать в начальной Киевской летописи названа чехинею другою в отличие от мнимой матери Вышеслава, получили: первый – землю Древлянскую; второй – Тмутаракань. Мать Святослава Иоакимовская летопись называет Малфридою; что это имя одной из жен Владимировых не вымышлено, доказательством служит известие начальной Киевской летописи под 1002 годом о смерти Малфриды, которая здесь соединена с Рогнедою; мать же Мстислава Иоаким называет Аделью, или Адилью. Второго сына Адели, Станислава, этот же летописец, равно как и некоторые другие, отсылает в Смоленск, а Судислава – во Псков».
Впрочем, распределение детей по землям Соловьева ставит в тупик: он пришел к выводу, что, вероятно, если летописи не называют ни этих детей, ни вверенных им земель, то дети были либо слишком малы, либо при первом разделе земель даже еще и не родились. Особенно его занимает вопрос о происхождении двух князей-мученников – Борисе и Глебе.
«Любопытно, – пишет историк, – что в летописи Иоакима матерью Бориса и Глеба названа Анна – царевна, причем Татищев соглашает свидетельство киевского летописца о болгарском происхождении матери Борисовой тем, что эта Анна могла быть двоюродною сестрою императоров Василия и Константина, которых тетка, дочь Романа, была в супружестве за царем болгарским. Если б так было, то для нас уяснилось бы предпочтение, которое оказывал Владимир Борису, как сыну царевны и рожденному в христианском супружестве, на которое он должен был смотреть как на единственное законное. Отсюда уяснилось бы и поведение Ярослава, который, считая себя при невзгоде Святополка старшим и видя предпочтение, которое оказывал отец Борису, не хотел быть посадником последнего в Новгороде и потому спешил объявить себя независимым».
При жизни Владимира младшим детям от законной христианской жены ничего не угрожало. После его смерти старший сын мог испугаться соперников, поскольку только они по новому обычаю считались законнорожденными. Владимир более других детей любил Бориса, по христианским законам он имел полное право передать Киев ему, а не детям от «незаконных» жен. Современные исследователи считают, что старший сын Святополк непричастен к уничтожению сыновей Анны, хотя бы потому, что в это время Святополк сидел в «порубе», а потом находился в Польше, чтобы собрать войска для освобождения своей жены. Ему было не до юного Бориса и его брата Глеба. В умышлении на жизнь братьев они обвиняют Ярослава. Я этому верю гораздо больше, чем напраслине, возведенной на киевского Святополка. Но во времена Соловьева даже мысль об этом была бы крамолой. Историк придерживался летописной версии.
Братоубийца Святополк (1015–1019 годы)
«Святополк сел в Киеве по смерти отца своего, – пишет летопись, – и созвал киевлян, и стал давать им дары. Они же брали, но сердце их не лежало к нему, потому что братья их были с Борисом. Когда Борис уже возвратился с войском назад, не найдя печенегов, пришла к нему весть: „Отец у тебя умер“. И плакался по отце горько, потому что любим был отцом больше всех, и остановился, дойдя до Альты. Сказала же ему дружина отцовская: „Вот у тебя отцовская дружина и войско. Пойди, сядь в Киеве на отцовском столе' “.Он же отвечал: „Не подниму руки на брата своего старшего: если и отец у меня умер, то пусть этот будет мне вместо отца“. Услышав это, воины разошлись от него. Борис же остался стоять с одними своими отроками. Между тем Святополк, исполнившись беззакония, воспринял мысль Каинову и послал сказать Борису: „Хочу с тобою любовь иметь и придам тебе еще к полученному от отца владению“, но сам обманывал его, чтобы как-нибудь его погубить. Святополк пришел ночью в Вышгород, тайно призвал Путшу и вышгородских мужей боярских и сказал им: „Преданы ли вы мне всем сердцем?“ Отвечали же
Путша с вышгородцами: „Согласны головы свои сложить за тебя“. Тогда он сказал им: „Не говоря никому, ступайте и убейте брата моего Бориса“. Те же обещали ему немедленно исполнить это. О таких сказал Соломон: „Спешат они на неправедное пролитие крови. Ибо принимают они участие в пролитии крови и навлекают на себя несчастия. Таковы пути всех, совершающих беззаконие, ибо нечестием изымают свою душу“. Посланные же пришли на Альту ночью, и когда подступили ближе, то услыхали, что Борис поет заутреню, так как пришла ему уже весть, что собираются погубить его. И, встав, начал он петь: „Господи! За что умножились враги мои! Многие восстают на меня“; и еще: „Ибо стрелы твои вонзились в меня; ибо я готов к бедам, и скорбь моя предо мною“; и еще говорил он: „Господи! Услышь молитву мою и не входи в суд с рабом твоим, потому что не оправдается пред тобой никто из живущих, так как преследует враг душу мою“. И, окончив шестопсалмие и увидев, что пришли посланные убить его, начал петь псалмы: „Обступили меня тельцы тучные… Скопище злых обступило меня“; „Господи, Боже мой, на тебя уповаю, спаси меня и от всех гонителей моих избавь меня“. Затем начал он петь канон. А затем, кончив заутреню, помолился и сказал так, смотря на икону, на образ Владыки: „Господи Иисусе Христе! Как Ты в этом образе явился на землю ради нашего спасения, собственною волею дав пригвоздить руки свои на кресте, и принял страдание за наши грехи, так и меня сподобь принять страдание. Я же не от врагов принимаю это страдание, но от своего же брата, и не вмени ему, Господи, это в грех“. И, помолившись Богу, возлег на постель свою. И вот напали на него, как звери дикие, обступив шатер, и проткнули его копьями, и пронзили Бориса, и слугу его, прикрывшего его своим телом, пронзили. Был же он любим Борисом. Был отрок этот родом венгр, по имени Георгий; Борис его сильно любил, и возложил он на него гривну золотую большую, в которой он и служил ему. Убили они и многих других отроков Бориса. С Георгия же с этого не могли они быстро снять гривну с шеи, и отсекли голову его, и только тогда сняли гривну, а голову отбросили прочь; поэтому-то впоследствии и не обрели тела его среди трупов. Убив же Бориса, окаянные завернули его в шатер, положив на телегу, повезли, еще дышавшего. Святополк же окаянный, узнав, что Борис еще дышит, послал двух варягов прикончить его. Когда те пришли и увидели, что он еще жив, то один из них извлек меч и пронзил его в сердце. И так скончался блаженный Борис, приняв с другими праведниками венец вечной жизни от Христа Бога, сравнявшись с пророками и апостолами, пребывая с сонмом мучеников, почивая на лоне Авраама, видя неизреченную радость, распевая с ангелами и в веселии пребывая со всеми святыми. И положили тело его в церкви Василия, тайно принеся его в Вышгород. Окаянные же те убийцы пришли к Святополку, точно хвалу заслужившие, беззаконники. Вот имена этих законопреступников: Путша, Талец, Еловит, Ляшко, а отец им всем сатана. Ибо такие слуги подобны бесам: бесы ведь посылаются на злое, ангелы же посылаются для добрых дел».
