Казалось, история повторялась. Шестьдесят лет назад где-то неподалеку от этих мест воевали легендарные мамбисы — кубинские патриоты. Их возглавлял другой отважный борец за независимость Кубы — генерал Антонио Maceo. Петр Стрельцов, русский доброволец, сражавшийся в рядах повстанцев, оставил воспоминания. Они были напечатаны в «Вестнике Европы». Он писал о своих соратниках: «Они калечили босые ноги о камни, тяжелые, неуклюжие ящики натирали им спины до ран. У них начинались приступы желтой лихорадки: они падали на голые камни и глухо стонали, а здоровые… двигались все вперед и вперед, буквально неся на плечах успех освобождения своей родины. Многие во все время перехода, то есть в течение 4–5 дней, почти ничего не ели… Но, несмотря на это, я не слышал ни одной жалобы, ни одного упрека: так велик подъем патриотизма у инсургентов».
Теперь внукам и правнукам этих героев предстояло пройти тот же скорбный путь жертв и лишений, прежде чем вырвать победу у новых поработителей их родины…
Двое суток бойцы Фиделя Кастро, вверяясь случайным проводникам, старались уйти от искавших их вражеских самолетов.
«Всю ночь на 5 декабря, — рассказывает Че, — мы шли по плантации сахарного тростника. Голод и жажду утоляли тростником, бросая остатки себе под ноги. Это было недопустимой оплошностью, так как батистовские солдаты легко могли выследить нас.
Но, как выяснилось значительно позже, нас выдали не огрызки тростника, а проводник. Как раз накануне описываемых событий мы отпустили его, и он навел батистовцев на след нашего отряда. Такую ошибку мы допускали не раз, пока не поняли, что нужно быть осторожными и крайне бдительными.
К утру мы совсем выбились из сил, решили сделать кратковременный привал на территории сентраля[14], в местности, которая называется Алегрия-де-Пио (Святая радость). Едва успели расположиться, как многие тут же уснули.
Около полудня над нами появились самолеты. Измученные тяжелым переходом, мы не сразу обратили на них внимание.
Мне, как врачу отряда, пришлось перевязывать товарищей. Ноги у них были стерты и покрыты язвами. Очень хорошо помню, что последнюю перевязку в тот тяжелый день я делал Умберто Ламоте.
Прислонившись к стволу дерева, мы с товарищем Монтанэ говорили о наших детях и поглощали свой скудный рацион — кусочек колбасы с двумя галетами, как вдруг раздался выстрел. Прошла какая-то секунда, и свинцовый дождь обрушился на группу из 82 человек. У меня была не самая лучшая винтовка. Я умышленно попросил оружие похуже. На протяжении всего морского пути меня мучил жестокий приступ астмы, и я не хотел, чтобы хорошее оружие пропадало в моих руках.
Мы были почти безоружны перед яростно атакующим противником: от нашего военного снаряжения после высадки с «Гранмы» и перехода по болотам уцелели лишь винтовки и немного патронов, да и те в большинстве оказались подмоченными… Помню, ко мне подбежал Хуан
Альмейда. «Что делать?» — спросил он. Мы решили как можно скорее пробираться к зарослям тростника, ибо понимали — там наше спасение!..
В этот момент я заметил, что один боец бросает на бегу патроны. Я схватил было его за руку, пытаясь остановить, он вырвался, крикнув: «Конец нам!» Лицо его перекосилось от страха.
Возможно, впервые передо мной тогда возникла дилемма: кто же я — врач или солдат? Передо мной лежали набитый лекарствами рюкзак и ящик с патронами. Взять и то и другое не хватало сил. Я схватил ящик с патронами и перебежал открытое место, отделявшее меня от тростникового поля…
Между тем стрельба усилилась. Прогремела очередь. Что-то сильно толкнуло меня в грудь, и я упал. Один раз, повинуясь какому-то смутному инстинкту раненого, я выстрелил в сторону гор. И в этот момент, когда все казалось потерянным, я вдруг вспомнил старый рассказ Джека Лондона. Его героя, который, понимая, что все равно должен замерзнуть, готовился принять смерть с достоинством.
Рядом лежал Арбентоса. Он был весь в крови, но продолжал стрелять. Не в силах подняться, я окликнул Фаустино. Тот, не переставая стрелять, обернулся, дружески кивнул мне и крикнул: «Ничего, брат, держись!»
Превозмогая страшную боль, я поднял свою винтовку и начал стрелять в сторону врагов. Твердо решил, что уж если приходится погибать, то постараюсь отдать свою жизнь как можно дороже.
Кто-то из бойцов закричал, что надо сдаваться, но тут же раздался громкий голос Камило Сьенфуэгоса: «Трус! Бойцы Фиделя не сдаются!»…
Вдруг появился Альмейда. Он обхватил меня и потащил в глубь тростника, где лежали другие раненые, которых перевязывал Фаустино.
В этот момент вражеские самолеты пронеслись прямо над нашей головой.
Ужасающий грохот, треск автоматных очередей, крики и стоны раненых — все слилось в сплошной гул.
Наконец самолеты улетели, и стрельба стала утихать. Мы снова собрались вместе, но теперь нас оставалось всего пятеро — Рамиро Вальдес, Чао, Бенитес, Альмейда и я. Нам удалось благополучно пересечь плантацию и скрыться в лесу. И тут со стороны зарослей тростника послышался сильный треск. Я обернулся: то место, где мы только что вели бой, было объято густыми клубами дыма.
Мне никогда не забыть Алегрия-де-Пио: там 5 декабря 1956 года наш отряд получил боевое крещение, дав бой превосходящим силам батистовцев».
В этом бою почти половина бойцов погибла, около 20 человек попало в плен. Многие из них были подвергнуты пыткам и расстреляны. Но когда на следующий день оставшиеся в живых собрались в крестьянской хижине на подступах к Сьерра-Маэстре, Фидель сказал: «Враг нанес нам поражение, но не сумел нас уничтожить. Мы будем сражаться и выиграем эту войну».
Горечь поражения при Алегрия-де-Пио несколько смягчалась дружелюбием гуахиро[15]. «Все мы почувствовали симпатию и сердечное расположение к нам крестьян, — писал Че. — Они радушно нас принимали и, помогая пройти вереницу испытаний, надежно укрывали в своих домах… Но чья вера в народ была поистине безгранична, так это вера Фиделя. Он продемонстрировал в то время необыкновенный талант организатора и вождя. Где-нибудь в лесу, долгими ночами (с заходом солнца начиналось наше бездействие) строили мы дерзкие планы. Мечтали о сражениях, крупных операциях, о победе. Это были счастливые часы. Вместе со всеми я наслаждался впервые в моей жизни сигарами, которые научился курить, чтобы отгонять назойливых комаров. С тех пор въелся в меня аромат кубинского табака. И кружилась голова, то ли от крепкой «гаваны», то ли от дерзости наших планов — один отчаяннее другого».
Однако не все уцелевшие от первого сражения повстанцы разделяли, подобно Че, оптимизм Фиделя. Тяжелые потери угнетали, длительные переходы изматывали, бойцам недоставало дисциплины, в бою — решительности.
Как оценивал создавшееся положение Че? В 1963 году он писал о первых днях после высадки с «Гранмы»: «Действительность опровергла наши планы: не было всех необходимых субъективных условий для успешного осуществления предпринятой попытки, не были соблюдены все правила революционной войны, которые мы потом усвоили ценой собственной крови и крови наших братьев по борьбе в течение двух лет тяжелой борьбы. Мы потерпели поражение, и тогда началась самая важная часть истории нашего движения. Тогда стала явной его подлинная сила, его подлинная историческая заслуга. Мы поняли, что совершали тактические ошибки и что движению недоставало некоторых важных субъективных элементов; народ сознавал необходимость перемен, но ему не хватало веры в возможность их осуществления. Задача заключалась в том, чтобы убедить его в этом».
Но прежде чем убедить народ в этом, нужно было убедить самих себя. А для этого следовало атаковать врага и выиграть хоть небольшой, но все-таки серьезный бой. Ведь ничто так не бодрит людей, не внушает им веру в себя, как победа. И повстанцы одержали победу 16 января, атаковав и захватив военный пост на реке Ла-Плата. В этой операции участвовал Че. Результаты боя: у противника — двое убитых, пять раненых, трое взято в плен; у повстанцев — ни одной потери. Кроме того, победители захватили винтовки, пулемет «томпсон», около тысячи патронов, амуницию, продукты. Фидель приказал оказать врачебную помощь раненым солдатам. Их и пленных оставили на свободе.
И все же положение повстанцев лишь в малой степени изменилось к лучшему. Че отмечал в дневнике, что крестьяне, хотя и относились благожелательно к людям Фиделя, «еще не созрели к участию в борьбе и связь с нашими единомышленниками в городе тоже отсутствовала». Батистовские войска, авиация, полиция продолжали упорно преследовать повстанцев.
В этих условиях Фидель принял решение уйти в горы Сьерра-Маэстры, укрепиться там и оттуда начать партизанскую борьбу с войсками Батисты.
Что же такое Сьерра-Маэстра? За двадцать лет до высадки с «Гранмы» известный кубинский писатель-коммунист Пабло де ла Торрьенте Брау[16], писал, что если кто-либо пожелает познать другую страну, не покидая Кубы, то пусть посетит Сьерра-Маэстру. Там он найдет не только другую природу, другие обычаи, но и человека, воспринимающего жизнь по-иному, человека свободолюбивого, мужественного и благородного, у которого свои счеты с полицейскими и властями.
