Васин до ареста жил в Тишинском переулке, недалеко от Белорусского вокзала. Роковое это соседство ― рынок и вокзал ― в годы войны, в скудные послевоенные годы своей готовностью достать и продать все, рождало в слабых душах алчность, страсть к скорой наживе. Обманом купить подешевле, просто выманить, взять незаметно, украсть.
Васин жил в одном из домов, построенных в конце двадцатых годов в стиле нищенского конструктивизма. Захламленный двор, занюханный подъезд, зашарпанная лестница. На третьем этаже, оглядевшись, Роман обнаружил квартиру номер двадцать три. Следуя указаниям, изложенным на грязной картонке, дважды позвонил. Дверь открыл маленький корявый мужичонка в ватнике и ушанке. Оценив экипировку хозяина, Казарян вежливо осведомился:
― А что, в квартире очень холодно?
― Нет, ― удивился мужичонка.
― Гора с плеч. Тогда зовите в гости, Васин.
― А я уходить собрался, ― негостеприимно возразил тот.
― Поход ваш придется отложить. Я из МУРа. Оперуполномоченный Казарян. Вот мое удостоверение. ― Роман был жесток, точен, сугубо официален. Пугал для начала. С шелчком захлопнул удостоверение, предложил безапелляционно: ― Пройдемте в ваши апартаменты.
В убого обставленной комнате Роман снял кепку, сел без приглашения на продавленный диван. Васин обреченно стащил с головы ушанку и примостился на венском стуле.
― Давно в Москву прибыли? ― задал первый вопрос Казарян.
― Вчерась.
― Что ж так задержались?
― Попробуй на поезд сесть. Уголовниками все было забито.
Такого Роман простить не мог. Спросил насмешливо:
― А вы не уголовник?
― Я дурак.
Непрост, непрост был корявый мужичок Васин.
― Ну, вам виднее. С однодельцами еще не встречались?
― А зачем?
― По старой, так сказать, дружбе. По общности интересов. По желанию получить часть того, что находится в пяти ненайденных контейнерах. Нами не найденных.
― Глаза бы мои до самой смерти их всех не видели.
― До вашей смерти или их?
― До моей, до моей! ― закричал Васин.
― Перековались, стало быть, на далеком Севере. Что ж, похвально. Тогда, как на духу, а они вами не интересовались?
Васин расстегнул телогрейку, потер ладонями портки на коленях, вздохнул. Решался ― говорить или не говорить. Решился сказать:
― Нинка моя говорила, что дня четыре как тому Виталька забегал: справлялся, не приехал ли я.
― Виталька ― это Виталий Горохов, который вместе с вами проходил по делу?
― Он самый.
― Еще что можете мне сообщить?
― Все сказал, больше нечего. Мне бы, товарищ Казарян, от всего бы от этого отряхнуться поскорей, как от пьяного сна...
Ишь ты, и фамилию запомнил. Не прост, не прост досрочно освобожденный по амнистии Васин Сергей Иосифович. Роман встал, сказал брезгливо:
― Товарища на первый раз я вам прощаю. А вот собак тех, отравленных вами, не прощу никогда. До свидания, Васин, до скорого свидания, при котором вы расскажете все, что к тому времени будете знать о своих однодельцах. Я понятно излагаю?
― Так точно. ― Васин вскочил, вытянул руки по швам. В лагере приучили.
От Тишинского до Первой Брестской ходьбы ― пять минут. Жорка Столб набирал свою команду не мудрствуя лукаво, как говорится в казенных бумагах, ― по районному принципу.
Резиденция Виталия Горохова (пока еще по прозвищу Стручок) находилась во флигеле, в глубине старинного московского двора.
Уже на подходе к неказистому этому одноэтажному строению Казарян услышал, что там глухо не музыкально поют:
― Из-за вас, моя черешня,
Ссорюсь я с приятелем.
До чего же климат здешний
На любовь влиятелен.
Дверь квартиры выходила прямо во двор. Звонка не было. Казарян кулаком, тяжело, чтобы услышали, забарабанил в филенку. Открыла улыбающаяся, сильно наштукатуренная баба, открыла, видно с надеждой увидеть желанного гостя. А увидела Казаряна.
― Чего тебе?
― Мне бы Виталия повидать.
― Ходят тут, понимаешь! ― вдруг заблажила баба. ― Знать тебя не знаю и знать не хочу.
Баба орала, а Роман смотрел, как девочка лет пяти игрушечной лопаткой устраивала бурю в неглубокой луже.
― Тише, тетка, ― сказал он безинтонационно, ― С милицией разговариваешь.
― Я тоскую по соседству
И на расстоянии.
А без вас я, как без сердца,
Жить не в состоянии.
Дверь была открыта, и отчетливо слышалось, как выводили: с пьяным темпераментом, на крике, с деревенским подвизгом.
― Безобразие какое-нибудь сотворил? ― нормальным голосом спросила усмиренная баба. Казарян не ответил, сам спросил:
― Гулять-то начали не рано ли?
― Я его счас позову, ― пообещала Казаряну какая-то баба и убежала. Через минуту появился Виталий Горохов, хлипкий еще юнец, белесый, румяный и пьяненький.
― Чуть что, сразу Горохов! ― с ходу атаковал он. Меня Советское правительство простило, а милиция все теребит, ничего я такого не делал и знать ничего не знаю.
― Ты четыре дня тому назад Васина искал. Зачем он тебе понадобился?
Виталий Горохов по прозвищу Стручок похлопал глазами и занялся непривычным для себя делом. Думал. И выдумал:
― Он мне еще с тех времен полста должен. А я сейчас на мели. Вот и пошел к нему. Думал, что возвратился. А он не прибыл еще.
― Ну, это ты врешь, ― сказал Казарян. ― Кто тебя к Васину посылал?
― Не верите, да?! Раз сидел, значит, не верите!! ― Стручок накачивал себя, чтобы для убедительности вызвать блатную истерику: ― Тогда хватайте, тащите, в тюрьму сажайте!!!
― Ты меня на стос не возьмешь, портяночник, ― для ясности перейдя на феню, сказал Казарян. ― И стойку со мной не держи. Не хочешь со мной калякать и не надо. Но запомни: ты на них шестеришь, и, если что, ― они тебя сдадут первого.
Не дожидаясь ответа, он повернулся и ушел. Но ушел недалеко: перейдя Брестскую, он вбежал в подъезд дома напротив и, поднявшись на пролет, стал у окна. Отсюда хорошо просматривался выход их флигелька. Ждал он недолго.
На ходу натягивая пальтишко, выскочил из флигелька Виталий Горохов. Покрутился на месте, оглядываясь. Выбрался наконец за ворота, посмотрел направо, посмотрел налево и успокоенно двинулся быстрым шагом по своим неотложным делам. Спускаясь по лестнице, Роман тихо смеялся.
Вести такого ― милое дело. Наперед знаешь, где клиент будет проверяться. Тем более, что уже догадался, куда его несет. Несло Горохова на Пресню к Генке Иванюку, однодельцу. Все, как по расписанию. На улице 1905 года Стручок исчез в подъезде дома номер шестнадцать. Выбрав местечко поудобнее ― за частым забором, ― Казарян стал ждать. Минут через десять выскочил Горохов, суетливо и откровенно проверившись, побежал домой, допивать водку и песни петь.
Роман, прождав положенный контрольный час, тоже побежал домой, на Петровку.
Перво-наперво заглянул к начальству. Смирнова не было, и он отправился на свое рабочее место. Ларионов поднял голову от бумаг, с трудом понял, что пришел Казарян, и, ни слова не сказав, продолжил свое увлекательное занятие: чтение бумажек.
Хевра брала ствол, брала грязно, подло и неумело. Постового милиционера ударили ножом сзади. Он, теряя сознание, успел вытащить пистолет и выстрелить, достав в плечо одного из бандитов. Они в ярости и страхе топтали его ногами, добивая. Потом побежали. Бежали в открытую, глупо и непрофессионально. Через три минуты милиция знала о происшедшем, через пятнадцать район был оцеплен, а через сорок Смирнов обложил кособокую с кривыми окнами избушку в Новогирееве.
Александр выбрал булыжник поприкладистее и, остерегаясь, запустил им в окно. Раздался звон разбитого стекла. Теперь они его могли слышать. Подойдя с непростреливаемой стороны поближе, он громко и отчетливо произнес:
― В связи с чрезвычайными обстоятельствами мне даны неограниченные полномочия. Я имею право не брать вас живьем. Со мной рядом товарищи и друзья убитого вами милиционера. Уйти отсюда вы сможете только двумя способами: в наручниках или в катафалке. Предлагаю сдаться. Предлагаю в первый и последний раз!
― Гад! Падло! Пес рваный! ― завыли, завизжали, закричали в избушке. И дважды выстрелили. Из двух стволов. Эти не сдадутся. Пьяные или намарафеченные. Смирнов, не торопясь, отошел к своим.
― Сколько их там точно? ― спросил у капитана, руководившего оцеплением.
― А стволов?
― Сейчас услышал два.
― Я тоже услышыл. Еще могут быть?
― Черт его знает!
― Придется их брать, капитан. Я пойду, а вы отвлеките их. По окнам постреляйте, что ли. Все равно шум уже подняли.
Смирнов вытащил из-под мышки свой фронтовой парабеллум. Ладонь ощутила теплую привычную рукоятку. Пошел.
Капитан добросовестно отнесся к порученному делу. Методичный огонь по окнам не давал бандитам наблюдать за происходящим. Стоя с непростреливаемой стороны, Смирнов жестом подозвал троих милиционеров.
