Может я и могла что другое придумать — но получилось только это.
Вот только я, не привыкшая носить подобные наряды, не учла важное.
Что сзади у меня был турнюр — накладная задница, которая не оставила бы равнодушными даже наших модниц. И что этот самый турнюр при резком наклоне послужит отличным тараном для проходящего сзади слуги с подносом. А тот, понятное дело, не удержит его — и во все стороны брызнут бокалы, шипучка, и яры, которые вместо того, чтобы остановить летящую жижу магией, предпочтут тоже отшатнуться.
И все это создаст такой мгновенный хаос с не менее мгновенной цепной реакцией, расходящейся как круги по воде, что взвинтит в нашей части залы разговор до фальцетов, а манеры яров превратит в попытку удержать лицо и хотя бы не выматериться.
Зато я под прикрытием этого хаоса бочком и пригибаясь смогла пробраться к стене. Но была остановлена твердой рукой.
Яр Кингсман, с его обычно-непроницаемым лицом, кажется, был в бешенстве. Я так чувствовала. И когда я открыла рот, чтобы объясниться, он только прошипел:
— Молчите!
Совсем другим тоном.
А потом повел… поволок… в общем, это выглядело, будто он проводил в нашу ложу, но чувствовала я себя как под дулом пистолета.
— Яр Кингсман, там… — начала я снова, когда мы попали в обитую плюшем коробочку, но он почти запихал меня в самый невидимы угол и зашипел — натурально зашипел — мне в лицо.
— Мири Джонс-с… это невозможно терпеть! Ваши манеры, ваши действия, ваши слова… каждый раз, когда вы открываете рот, то говорите очередную глупость или гадость. Каждый раз, когда вы совершаете поступки, они непременно ведут к скандалу и вреду…
— Но я…
— Молчать! — рявкнул он тихо в третий раз, но у меня зазвенело в ушах как от самого громкого крика. И продолжил свою колюще-режущую речь, — Я едва остановил происходящее и никто не принял это на ваш счет. Но подобное не допустимо. Это все уместно в трущобах — такие ваши действия. Я даже мог закрыть глаза, когда ничья репутация, в том числе репутация Управления, не страдает. Старался забыть о таких моментах, потому как в вас может быть необходимость в процессе расследования. Но сейчас! На задании! Когда от вас требовалось четко играть свою роль! Как можно было совершить такую глупость?! И зачем? Пошутить? О нет, лучше не рассказывайте — только взбесите меня еще сильнее! Но имейте в виду, завтра же потребую от коммандера вашего отстранения! Потому что вы не уважаете наши традиции, наши требования, своих спутников и этот мир. Попаданка…
На последнем слове его откровенно скривило, а меня встряхнуло.
И вообще трясло.
И от такой вселенской несправделивости. И от того, что мне не дали оправдаться. И потому, что его слова в какой-то мере были правдой — не в том смысле, что я чего-то там не уважала, но я действительно дала повод думать так о себе своим поведением.
Каждое его слово будто находило невидимую дыру в моем и так с трудом выстроенном защитном коконе и ледяными иглами проникало в самое нутро.
Даже первый клокочущий гнев и слезы, подступившие к глазам и пощипывающие нос, вдруг испарились, а внутри возникло ощущение куска льда — будто меня поцеловал злой ледяной дракон.
Я просидела весь второй акт с прямой спиной, глядя строго вперед и не шевелясь.
Боковым зрением отмечала что спутники время от времени смотрят на меня — Эльвин, вернувшийся перед самым началом, обеспокоено, а детектив — с непонятным выражением. Но я так заморозилась, что это никак на меня не влияло.
Что происходило на сцене я так и не запомнила…
По окончании тем же составом и столь же чинно мы вышли из театра и спустились вниз к автомобилю, который пригнали услужливые помощники. Мой друг о чем-то рассказывал, но я даже не смогла отреагировать толком — поняла, что смертельно устала. Устала, надоело и пошло оно все… Опять увольняют? Ну и ладно. Чем чаще это будет происходить, тем меньше я буду бояться.
— Завтра с утра мы встречаемся в Управлении, — подал вдруг голос яр Кингсман, когда мы сели в его блестящего монстра.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Конечно, — ответила спокойно, глядя в никуда.
— Мы обсудим, кто и что заметил, — продолжил он после паузы.
— Непременно.
И уволим меня. Угу.
И снова пауза, во время которой Эльвин переводил недоумевающий взгляд с меня на затылок сидящего за рулем детектива.
— Куда едем? — снова нарушил молчание тот.
А я вдруг с ужасом осознала, что поехать вот во всем этом домой не могу. Я даже по лестнице не смогу протиснуться — как автомобиль в нашей подворотне. А в управление… да кто меня там ждет в управлении? Мара Уотсон? Чтобы до утра развязывать все мои завязочки и шнурки? А потом придется тащиться домой, где только кувшин с ледяной водой — тогда как я семь раз пропотела в этих тряпках и один раз покрылась инеем?
Посмотрела на Эльвина беспомощно, а тот улыбнулся.
— Ну ты чего? Не слышала, что я тебе говорил, да? Я обо всем побеспокоился — нанял тебе квартиру, положенную по твоему вымышленному статусу. — он наклонился к детективу, — Отвезите Ири на улицу Брейкер, пожалуйста. Дом двадцать два. Твой новый дом, — подмигнул Эльвин, я же с восторгом сжала его руку.
Ух. Даже если на одну ночь, но у меня будет передышка.
С переднего сидения вдруг раздался скрежет зубов и… а нет. Просто яр Кингсман повернул рычаг, заводящий машину.
Дом на Брейкер стрит
Я оттаяла… да почти сразу оттаяла, попав поздним вечером в прихожую узенького дома в три этажа — один из тех, которыми мы с друзьями так часто любовались со стороны, прогуливаясь по столице.
А даже если бы не оттаяла от одного вида небольшой лесенки, ведущей к крашеной двери с блестящим номером, и потертых, тщательно выскобленных досок пола, сделала бы это от того, как всплеснула руками при виде меня домоправительница. И довольно заявила, что уж она-то о «бедной девочке» позаботиться. А потом выпихала слегка ошеломленного её напором Эльвина прочь, заявив, что тому здесь больше нечего делать.
— Мне все рассказали, — заговорщически прошептала мара Гандерсон, чьи манеры, черты лица, укладка на седых волосах и прищур сразу навели меня на определенные мысли. И она, со свойственной этой семье проницательностью, подтвердила, — Да-да, я старшая сестра Габи. Мары Уотсон.
Божечки, спасибо!
Первый этаж дома представлял собой набор хозяйственных помещений, вроде котельной и прачечной, а также узкий коридор, украшенный портретами в овальных рамках. Наверх вела довольно широкая, но крутая лестница, по которой мара Гандерсон поднималась с легкостью и изяществом, в отличие от меня.
— Здесь мои комнаты, — кивнула она на добротную дверь. — А на третьем этаже сделаны две квартиры для постояльцев…
— Там кто-то живет?
— Одна давно пустует, а со второй недавно съехал замечательный мар, доктор. Он женился, — многозначительно подмигнула мне женщина, — Потому я поселю вас именно там.
— Э-э… — только и смогла промычать.
Мара рассмеялась.
— Предыдущая жилица тоже съехала, выходя замуж. И я подумала, что это становится традицией.
— Я бы не сказать, что стремлюсь…
— А вот зря! — мара резко остановилась и обернулась ко мне, уперев руки в бока, — Брак и сопутствующие им радости не стоит менять на опасные приключения. Я никогда не была так счастлива, как со своим Роджером…
— А вы…
— Вдова.
— Простите.
— Это сестра предложила мне брать постояльцев, — вздохнула, — Чтобы не было так… печально. И я рада, что послушалась ее. А еще рада, что благодаря ее собственным поступкам и уверенности в себе мне хватило смелости на подобное.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Мы снова начали подниматься.
Квартирка оказалась чудесной. Закуточек для кухни с настоящим разогревающим камнем и холодильным ларем, хаотично поставленные кровать, секретер, потертый диван, несколько разномастных стульев и пара столиков, выцветшие тканевые обои и ковер с подпалинами. А главное — за тонкой перегородкой был настоящий унитаз со смывом и глубокая ванна, в которую можно было налить и горячей и холодной воды — из двух кранов.
