— Серьезно? Заседание литературного кружка или вечеринка? А я-то думал, что тебя окружают лишь угрюмые учителя предпенсионного возраста.
— Разве для того, чтобы писать рассказы, нельзя быть угрюмым стариком предпенсионного возраста?
— Этот… Джеорджеску-Салчия… Я слышал в прошлом году, как он рассказывал о творчестве Эминеску и читал его стихи. Мне он не показался ни угрюмым, ни стариком предпенсионного возраста…
— Он, допустим, не такой, а учитель философии и старик, и угрюмый.
— Тогда извини. Ну и как же прошло мероприятие?
Амалия опять исчезла в ванной. Вернулась она с металлическим флаконом лака для волос и маленьким зеркалом с ручкой, еще раз осмотрела прическу.
— Это была не вечеринка, а скорее заседание литературного кружка. Ты что, обиделся?
— Я? А чего мне обижаться?
— Не говори так громко. Услышат соседи, подумают, что мы ссоримся.
Нуку глубоко вздохнул. Он хотел поговорить спокойно. На что ему обижаться? Не на что. Он сам говорил, чтобы она не сидела целыми днями дома, а чаще ходила в кино, к подругам…
Нуку надел халат и начал вышагивать по комнате, засунув руки в карманы.
— И много там было народу? — спросил он, стараясь казаться безразличным.
— Человек восемь. Да, точно восемь. Дойна Попеску с мужем, Адам, учитель философии, две дамы из театра и режиссер из Дома культуры. Все знакомые, тебе нечего бояться.
— Мне бояться? Мы же не в лесу живем. Я тебя спрашиваю не из боязни, а из любопытства: что за люди, о чем беседовали? А что, нельзя спросить?
Он подошел к Амалии, подержал зеркало, чтобы ей лучше было видно себя. Она поправила прическу и, нажав на колпачок, выпустила над головой легкое облачко лака для волос.
— Конечно можно. Я все тебе расскажу. Режиссер, тип с богатым воображением, предложил Джеорджеску-Салчии сделать из рассказа пьесу для уездного фестиваля «Песнь Румынии». Подал ему кое-какие идеи — как осовременить концовку, как сделать ее более драматичной… Вот тогда и завязался диспут о персонажах, о разрешении конфликта… Обычное заседание литературного кружка… Чего ты насупился?
— Это я просто от солнца щурюсь — оно отражается в зеркале. — Он положил руку ей на плечо: — Послушай, Амалия, я не хочу, чтобы ты меня неправильно поняла. Я не имею ничего против того, чтобы ты выходила из дому. Мы же цивилизованные люди, тем более у меня нет возможности создать для тебя атмосферу…
— У тебя что, комплексы? — перебила его Амалия. — Ты думаешь, я пошла туда от скуки? Потому что мне нечего делать?
Она вновь скрылась за дверью ванной. Слышно было, как она что-то там уронила. Потом она вышла в прихожую, надела туфли:
— Вот что, Нуку. Я описала тебе все как было — и людей, и обстановку. У тебя нет ни малейшего повода для ревности, уверяю тебя.
Он неестественно рассмеялся:
— Для ревности? С чего ты взяла?
— Вот, слышишь? Даже тон, каким ты это спрашиваешь, убеждает меня в том, что я не ошиблась. Знала бы, никуда бы не ходила.
— Ну, это уж слишком! Я тебе еще раз говорю, что не обиделся. Не расстраивай меня своими предположениями. Мы живем в обществе и должны жить общественной жизнью. Ты должна была пойти, вы же коллеги… Ей-богу, Амалия, будь серьезней и не думай больше о таких глупостях.
Амалия заглянула ему в глаза, немного нахмурилась, а затем улыбнулась:
— Мне не хотелось бы сделать что-то такое, что могло бы тебя обидеть. Я хочу, чтобы ты был счастлив.
— Я и так счастлив, — заверил ее Нуку. — Клянусь тебе, счастлив.
— Тогда все хорошо. Ну, я пошла. Успею точно к звонку.
Нуку поцеловал ее в щеку, уловив слегка сладковатый запах лака для волос, и хотел было обнять, но она выскользнула из его рук. На пороге обернулась и шепотом сказала:
— И я счастлива.
Нуку остался один. «Ну и черт с ним, с этим рассказом. Я слишком склонен к преувеличениям. Надо сдерживать себя. Невольно заставил ее сердиться. Нет, я не ревнив, — пытался он убедить себя. — Да и она серьезная женщина. У меня нет никаких оснований подозревать ее…»
Он лег на диван, чувствуя себя виноватым перед Амалией, и дал себе обещание не возвращаться к этой теме. С этой мыслью он и заснул.
Глава 7
Якоб отложил в сторону ручку. Перечитал еще раз последнюю страницу. Там было все, что нужно: общекорабельные занятия, тренировки каждой боевой части, стрельбы, противолодочное бомбометание. Он позаботился о том, чтобы в плане нашли отражение и общие для всего дивизиона мероприятия. Выделил те участки, где дела шли похуже. Учел предложения, высказанные на собрании партийной группы. Подсчитал часы — все у него получалось, должно было получиться… Нет, не у него, а у них. Получиться могло только у всех вместе.
Он поднес к губам трубку внутренней переговорной связи. Ему немедленно ответили. Якоб остался доволен: бодрый ответ означал, что люди находятся на своих местах и готовы выполнить любой приказ командира. Немного боязно, но надо бороться, чтобы на подведении итогов за год можно было сидеть с высоко поднятой головой.
— Помощника ко мне! — бросил он в трубку.
Дожидаясь, пока явится помощник, Якоб мысленно попытался дать оценку его работе за ту неделю с небольшим, что он на корабле. Старается показать все, на что способен. Якоб не ошибся в нем. Это одно из условий морской профессии — не ошибаться в людях.
Якоб обратил внимание на Нуку за много месяцев до его назначения на корабль. Еще тогда, когда прежний помощник, неряшливый, рассеянный, вызывал у него беспокойство. Якоб видел, как начальник отделения технического обеспечения подписывал документы, руководил разгрузкой транспорта, кого-то подгоняя, кого-то подбадривая, когда тот ошибался. Молодой офицер был оперативен, решителен, иногда даже слишком. Он был внимателен и достаточно собран. «Вот бы такого к нам на корабль!» — думал Якоб, и, когда представился удачный момент, он осуществил свое желание. С каждым днем он все больше убеждался, что не ошибся в выборе. Старший лейтенант Муку Думитреску быстро окунулся с головой в работу, доказал, что умеет находить общий язык с командой. Да, Нуку с первого дня влился в коллектив, трудности встречает без трепета, сблизился с людьми, пользуется авторитетом в рамках уставных требований, умеет вести себя в зависимости от обстановки.
В дверь постучали.
— Войдите!
Вошел помощник. Он отдал честь и снял фуражку. Якоб показал ему на уютное кресло перед письменным столом, обитое голубым плюшем:
— Садись, Нуку. Я тебя от срочных дел не оторвал?
— Мы проверяли с Панделе трюм. Нужна антикоррозийная жидкость. После выхода в море на обшивке появились небольшие пятна ржавчины.
— Ну так принимай меры! Наверняка знаешь кого-нибудь из отделения технического обеспечения, — лукаво улыбнулся Якоб. — Перейдем к делу, ради которого я тебя вызвал. Я набросал план на следующий выход. Прочитай, проанализируй, может, появятся интересные идеи…
Пока Нуку пробегал глазами исписанные четким почерком листы, капитан второго ранга Якоб подумал, что вряд ли помощник сможет дать какие-либо советы. Времени, чтобы оценить степень подготовки личного состава в различных областях, у него было явно недостаточно. Не было его на борту корабля и в подготовительный период. Он не знает, что уже сделано и что предстоит сделать. Но, предлагая помощнику ознакомиться с планом, Якоб надеялся таким образом стимулировать его инициативу на будущее. За долгие годы командир убедился: если человек заранее сориентирован, он больше внимания уделяет тому, что происходит, оперативно реагирует на все и находит удачные решения.
— Мне кажется, план хороший, — сказал Нуку. — Не знаю, что бы можно было сюда добавить. Даже расчет горючего сделан абсолютно точно.
— Что поделаешь! Будь моя воля, я бы целыми днями мотался в море. Но можно подготовиться к выходу и без запуска машин.
— Если бы главный механик слышал, о чем мы говорим…
— Ему бы это не понравилось, хотя по логике вещей он должен был бы радоваться — сокращаем износ двигателей, продлеваем межремонтное время.
Нуку возвратил командиру план и добавил:
— Может, дополнить что-нибудь в общевойсковую подготовку. Например, ночные стрельбы на тактическом поле. И еще. Только не знаю, согласитесь ли вы…
— Говори, обсудим.
— Я подумал о занятиях по стрельбе с метанием боевых гранат.
Якоб откинулся на спинку стула и, сдерживая улыбку, сказал:
— А знаешь, мне твоя идея нравится! Но боюсь, что кое-кто в штабе бригады не захочет и слышать об этом.
— Я знаю, о ком идет речь. И причину знаю — боязнь, как бы чего не вышло. Он сторонник того, чтобы матросы метали учебные гранаты, а это совсем не одно и то же. Держу пари, что человек бросает гранату дальше и точнее, когда знает, что она через несколько секунд взорвется. Мне известно это по опыту работы на прежнем месте. Например, в хранилище я то и дело в течение дня предупреждал матросов не бросать ящики с имуществом. Но когда дело касалось ящиков с настоящими боеприпасами, то тут они сами проявляли предельную осторожность.
