Желнин до сих пор не мог забыть чувства досады и неловкости, испытанного в ту пору, когда, будучи еще начальником Рудненского отделения дороги, на другой день после своего тридцатипятилетия с обидой сказал кому-то из своих подчиненных, что, мол, уборщицам и то дни рождения отмечают, а ему, НОДу, даже открытку на стол не положили. Сказал и забыл. А к вечеру, смущенные и, очевидно, убегавшиеся за день, явились в его кабинет две активистки из месткома — председатель, сухая, желчная женщина в очках, и казначей — с насмешливыми бегающими глазами. Предместкома виноватым голосом стала поздравлять его со вчерашним днем рождения, а ее помощница, не пряча насмешки, прочитала по бумажке какие-то дикие стихи о долголетии начальника и связанном с этим благополучии всего отделения. Потом они сунули ему что-то, завернутое в гремящую магазинную бумагу, и торопливо ушли. Желнин, красный от стыда, стал разворачивать бумагу, под которой оказался деревянный хищник — то ли орел, то ли коршун. Птица эта с кривым клювом и свирепыми глазами с ненавистью уставилась на своего обладателя, и Желнин поскорее сунул ее в самый нижний ящик письменного стола. Позже он размышлял: что же значит этот подарок? Какой смысл был в этой злобной птице, пристальный взгляд которой он все время чувствовал даже сквозь толщу стола?
Обидно, но дочери тоже не поздравили его сегодня, не написали хотя бы пару строк. Это все Еленина работа. Сумела девчонок ненавистницами отца воспитать. А за что, спрашивается? Да, бывал резок, несдержан в словах, но сколько можно терпеть откровенную да еще и воинствующую тупость? Он даже согласен был терпеть и дальше, как делал это все тринадцать лет, что жили они вместе. Но Елена в последние годы стала воевать за какие-то новые права в семье, изводила его насмешками, унижала в присутствии дочерей да еще и ревновать принялась, хотя не было ни малейшего повода. А потом и вовсе задурила: разменяла их трехкомнатную отличную квартиру на две соседних, на одной лестничной клетке, пытаясь, видимо, продемонстрировать мужу полную свою самостоятельность и независимость. И Желнин не выдержал, развелся. Елена год примерно спустя спохватилась, зачастила с визитами в его однокомнатную «келью», плакала, просила простить. Но он остался тверд — начинать все сызнова с этой взбалмошной, опостылевшей женщиной не было сил. «Ну ладно! — пригрозила на прощание Елена. — Катю и Лизу в последний раз видишь». И вскоре уехала с девочками в Подмосковье, оставила лишь адрес в бухгалтерии, для алиментов.
Официантка принесла заказ. Молча поставила все на стол, отошла. Села неподалеку так, что краем глаза Желнин видел ее форменное голубое платье, но не видел лица. А что на нем было — догадывался. Видно, официантку задело, что он ни разу не глянул на нее, не улыбнулся, как это принято в ресторанах. Но ему вовсе не хотелось сейчас кому-то улыбаться — не то настроение.
Он налил из пузатенького графина водки, ткнул тонким стеклом рюмки в его бок. «Ну, с днем рождения? — спросил он себя. — Желаю тебе, Василий Иванович...» Покопался в мыслях, проверяя, что же ему хотелось? — и не стал хитрить: как можно быстрее стать начальником дороги, сменить Уржумова.
— У вас свободно, Василий Иванович? — услышал вдруг Желнин знакомый голос.
— Капитолина Николаевна?! Ради бога! — Он вскочил, широким, радушным жестом приглашая к столу неожиданно появившуюся откуда-то Гвоздеву, неловким, суетливым движением руки опрокинув при этом полный почти фужер минеральной воды.
Капитолина Николаевна ахнула, глядя, как на белой скатерти расплывается мокрое пятно, схватила целый пук салфеток и стала быстро промокать стол.
— Ох уж эти мужчины! — с ласковой укоризной говорила она, всем своим тоном стараясь сгладить неловкость.
— Рукавом, что ли, это я? — Желнин растерянно оглядывал китель, потом тоже взялся за салфетки.
— Ну вот, кажется, все в порядке. — Капитолина Николаевна передвинула вазу, прикрыла пятно тарелкой с хлебом.
— Фу-ты, гора с плеч! — облегченно вздохнул Желнин, когда подошедшая официантка взяла у них новый заказ. — А то, думаю, испортил себе праздник, а вам настроение.
— Какой праздник, если не секрет, Василий Иванович?
Гвоздева поставила локти на край стола, подперла кулаками щеки. Смотрела на Желнина широко распахнутыми, ожидающими глазами. В них еще жило то первоначальное почтительное и несколько смущенное выражение, с каким Капитолина Николаевна входила утром в его кабинет, но маленькое происшествие за столом как-то словно бы сблизило их, устранило неминуемую бы в первые минуты натянутость. В душе она была даже рада этому опрокинутому фужеру: целый кусок возможного разговора, предварительно что-то налаживающий, отпал сам собою, как ненужный. Капитолина Николаевна чувствовала себя легко, непринужденно, будто сидела за столом с Желниным не в первый раз.
— Да какой там секрет, Капитолина Николаевна! Скажу... Но только с условием: по рюмашечке.
Желнин коротко прикоснулся пальцами к тонконогой голенастой рюмке, вопросительно глядя на Гвоздеву, и та согласно махнула длинными черными ресницами.
— А я тоже обедать сюда пришла, — сказала она, пригубив вина. — Живу в гостинице, напротив «Старого замка», так что... Вижу вдруг — вы. Не обидится, думаю, если...
— Да о чем вы, Капитолина Николаевна! Рад, очень рад видеть вас за своим столом. Я вот, — он развел руками, — праздную в одиночестве. День рождения у меня сегодня.
— Да?! Вот как!.. В таком случае — поздравляю!
Какое-то мгновение Капитолина Николаевна колебалась, полуобернувшись к своему портфелю; потом решительно достала оттуда первые попавшиеся книги, с улыбкой протянула их Желнину. Тот взял книги обеими руками, радостно их рассматривая.
— Спасибо! Вот за это спасибо, Капитолина Николаевна! Но вы ведь, наверное, себе...
— Не волнуйтесь, Василий Иванович. У меня эти книги есть.
— Ну, в таком случае... — Желнин мягко пожал ей руку, лежащую на столе.
Появилась официантка с подносом, Желнин попросил ее открыть шампанское, и женщина, молча кивнув, вскоре вернулась с пенящейся запотевшей бутылкой.
— Пожалуйста!
— Вот, теперь попразднуем! — Желнин разливал шампанское, терпеливо выжидая, пока осядет в фужерах белая шипящая пена. — Итак, милая гостья... — он поднял бокал.
— С днем рождения, Василий Иванович! — улыбнулась Гвоздева, сблизив бокалы.
Они дружно выпили, стали закусывать, поглядывая друг на друга поблескивающими, потеплевшими глазами.
Капитолина Николаевна, комкая в ухоженных пальцах салфетку, деликатно поинтересовалась:
— Вечером, дома... вероятно, друзей ждете?
— Нет, — грустно ответил Желнин, и тень легла на его лицо. — Дата, знаете ли, не круглая, сорок шесть... Будет вот пятьдесят, тогда уж... Банкет устрою, позову товарищей, вас, милая Капитолина Николаевна, приглашаю.
Гвоздева благодарно закивала головой — спасибо, она понимает, конечно, что все это говорится из вежливости, но все же спасибо...
— Четыре года еще впереди, Василий Иванович. Много воды за это время утечет.
— Да, разумеется. Но приглашения я своего не забуду, имейте это в виду.
— Что ж, буду иметь, — засмеялась Гвоздева.
Желнин снова налил ей шампанского, и Капитолина Николаевна снова с удовольствием выпила — после уличной жары и духоты управленческих кабинетов прохладное слабенькое вино было как нельзя кстати.
— А я в распорядительный отдел ваш ходила, Василий Иванович, — сказала она, понимая, что в этой обстановке самое время поговорить и о делах — в конце концов, она сюда за этим и приехала. — К товарищу Степняку.
— Ну... хорошо, — с неопределенной интонацией протянул Желнин, чувствуя, что в кабинете сказал бы другое: ходить в этот отдел посторонним не разрешалось. — И... что же он вам сказал?
— Он очень любезный человек. — Капитолина Николаевна решила потянуть несколько секунд, чтобы лучше сориентироваться в обстановке; Желнин вроде бы чуть-чуть изменился в лице, нахмурился — не хотел, чтобы она проявляла какую-то инициативу или просто обиделся: я, мол, сказал, что же еще, зачем ходить по кабинетам?.. А Степняк действительно встретил ее очень любезно, когда узнал, что она «от Василия Ивановича», проявил у нее на глазах максимум служебного рвения, приказав какому-то Беляеву «протолкнуть три состава цистерн». — Он сказал, что все в порядке... — договорила она.
Ответа Желнина Гвоздева ждала с хорошо скрытым волнением. Волноваться ей было отчего: мало ли как складывается у них случайное застолье. Здесь он одно говорит, а придет в кабинет... Капитолина Николаевна не раз уже в богатой своей практике убеждалась, что от слова до дела — дли-и-и-ин-ная дистанция, иной раз и не дождешься обещанного. Но Желнин вел себя, кажется, вполне надежно.
— Да... в общем, — закивал он. — Хотя, знаете, могут быть незначительные изменения — сложно у нас сегодня на дороге. — И переменил тему: — Вы, я чувствую, бывали уже в Красногорске?
