— Мы с самого начала готовы были сотрудничать со следователями, расследующими обстоятельства случившегося. Мы готовы были рассказать обо всем, дать любые показания, чтобы помочь вам найти тех подонков, которые убили наших товарищей. Но нас никто не слушал. Нам удалось установить, что кто-то выдавал наши действия другой стороне.
— Конкретнее, — заорал Мальцев.
— Бессонов, — назвал фамилию предателя Сережа, и у него дрогнуло лицо, — он передавал обо всех наших передвижениях, обо всех подробностях нашей операции. Когда Дятлов догадался об этом, он его убил, задушил той самой леской, которую купил за несколько дней до этого в магазине. Это легко проверить.
— Кому передавал сведения Бессонов? — спросил, нахмурившись, Панкратов.
— Полковнику ФСБ Баркову.
— Его застрелили еще два месяца назад. Вы о нем говорили и следователям прокуратуры, — напомнил Мальцев.
— Но мы не сказали о том, что за несколько часов до операции журналистке Людмиле Кривун позвонили из министерства и предложили принять участие в операции. Ей позвонили в десять часов вечера. А сообщение Метелиной пришло только в одиннадцать. Значит, звонивший заранее знал, что должно было произойти нечто такое и именно в два часа ночи.
— Откуда вы это узнали? — быстро спросил Панкратов.
— Людмила Кривун рассказала об этом Никите Шувалову перед своей смертью.
Теперь все смотрели на меня.
— Да, — сказал я, понимая, что нужно говорить, — она мне рассказала обо все в поезде.
— Почему вы об этом молчали? — нервно спросил Панкратов, не дожидаясь, когда задаст вопрос Мальцев.
Я немного смутился.
— Говори! — закричал генерал Панкратов, ударив кулаком по столу.
— Я узнал, кто звонил Кривун, и тогда вычислил предателя, — наконец произнес я, чувствуя на себе настороженные взгляды со всех сторон, — предателем был Миша Бессонов.
— Поэтому ты с ним подрался? — быстро ввернул Горохов.
Он явно пытался нам помочь. Я согласно кивнул.
— Людмиле Кривун звонили из министерства, — напомнил мне генерал Мальцев, — вы можете назвать фамилию офицера, который звонил журналистке накануне операции?
— Да.
— Имя? — требовательно спросил Мальцев.
— Подполковник Решко, — тихо сказал я.
Наступила тишина.
— Бывший помощник Александра Никитича, — очень неприятным голосом уточнил генерал Мальцев, — убитый несколько дней назад. Мы как раз занимались разработкой этого типа. Он был переведен в управление кадров.
— Почему вы не сказали об этом раньше? спросил Панкратов.
Я сидел, опустив голову.
— Мы все виноваты, — тут же взял на себя мою вину Сергей Хонинов, — мы все знали о Решко.
— Нет, — отчаянно крикнул я, — не правда. Я рассказал им об этом только недавно. Я не хотел никого вмешивать. Я хотел сам все узнать. Но Решко ушел в отпуск сразу же после смерти своего шефа и вернулся только недавно.
— Нужно было нам все рассказать, — покачал головой Горохов, — мы могли бы вместе что-нибудь придумать.
Отвечать мне было нечего. Он был прав.
— Решко, — задумчиво сказал Мальцев, посмотрев на остальных офицеров, сидящих в его кабинете. — С кем же он был связан?
Все молчали.
— Эх, Мотин, Мотин, — укоризненно произнес Мальцев, — вечно ты торопишься, все у тебя виноватые, чуть парням жизнь не сломал. И откуда только такие, как ты, берутся?
Мотин стал красный, как рак, но промолчал.
— Дураки вы четверо, — подвел неутешительный итог Мальцев, — а ты, Шувалов, — двойной дурак. Тоже мне — «народный мститель». Мог бы сразу все рассказать. Мы бы сейчас уже вышли на тех, кто этим Решко командовал. А теперь у нас никого нет.
— Разрешите? — вдруг вмешался Тарасов, и, когда генерал кивнул, он вдруг спросил:
— Как же так получается, Шувалов, что все, про кого вы говорите, мертвы?
Бессонов, Барков, Решко, журналистка Кривун и даже Александр Никитич, который умер от инфаркта. И никто не может подтвердить ваших слов.
Конечно, он был прав. И крыть здесь было нечем. Поэтому я молчал. Но опять вмешался Горохов.
— Вы говорите это с таким нажимом, как будто Шувалов несет личную ответственность за их смерть. В том, что он не сообщил нам про Решко, он, конечно, виноват. И должен за это строго ответить. Но все остальное для него такая же неожиданность, как и для нас.
— Что вы предлагаете? — спросил генерал Мальцев.
— Еще раз проверить все связи погибшего Решко. Пройтись по Бессонову, подняв его личное дело. Отправить запрос насчет Баркова в ФСБ.
— Уже был один, — мрачно напомнил Панкратов.
— Значит, нужен еще один, — настаивал Горохов. — Нам нужно все проверить еще по одному разу. Люди, придумавшие такое масштабное дело, не успокоятся.
Один раз сорвалось, значит, они придумают нечто другое. И я думаю, что задача была не в том, чтобы скомпрометировать меня или Липатова. Задача стояла гораздо серьезнее.
— Ладно-ладно, — отмахнулся Панкратов, — ты только политику сюда не приплетай. Обычное уголовное дело. И в наших рядах бывают паршивые овцы.
— Да нет, — покачал головой Горохов, — я думаю, что у нас уже не единичные овцы. На наших полях бредут уже целые стада паршивых овец, а мы делаем вид, что ничего не замечаем.
— Что ты хочешь сказать? — разозлился Панкратов.
— Решко не мог быть организатором такой акции. И Барков не мог. Нужно искать более крупную рыбу.
Поняв, что разговор может зайти далеко, Мальцев решил вмешаться.
— Мы все проверим еще раз, — строго сказал он, — в любом случае выводы Мотина заслуживают корректировки. А вы, Шувалов, можете уже считать себя уволенным из органов МВД. Нам такие люди не нужны. Это я вам обещаю.
Разговор закончился. Нам разрешили уйти, и я вышел из кабинета с таким настроением, что хоть сейчас готов был вешаться. Следом за нами вышли все остальные. Когда подошел Горохов, мы уже стояли в конце коридора и курили.
Полковник тронул меня за плечо и тихо позвал:
— Никита!
Я обернулся. Он меня никогда так не называл.
— Вообще-то я ваш должник. И твой в первую очередь, — негромко сказал Горохов, — поэтому ты пока в меланхолию не впадай. Мы за тебя еще поборемся. А про Решко ты напрасно молчал. Нужно было сказать хотя бы мне.
Конечно, он был прав. Мы поступили глупо. Хорошо еще, что вместе с Решко не убрали и кого-то из наших ребят.
— Через два дня у вас свидание со Счастливчиком, — по-прежнему тихо напомнил Горохов, — не забудьте, ребята.
С этими словами он отошел от нас.
— Мировой мужик, — сказал Маслаков.
— Ага, — подтвердил Хонинов.
Откуда нам было знать, что в это самое время один из сидевших с нами в комнате офицеров уже звонил какому-то Виталию Николаевичу.
— Это я, — сказал он, — они все рассказали.
— Что именно?
— Про Решко. Это они следили за ним.
— Я так и думал. Эти ребята просто неуправляемы.
— Да, — согласился звонивший, — они неуправляемы, — повторил он.
— В таком случае решите их вопрос раз и навсегда, — нервно предложил Виталий Николаевич и положил трубку.
Глава двенадцатая
В этот день рано утром Счастливчик, как обычно, позвонил полковнику, используя второй мобильный телефон, который он всегда носил при себе и пользовался только в случае самой крайней необходимости. Про этот телефон, оформленный на постороннего человека, не знал никто: ни сотрудники милиции, прослушивающие его первый аппарат, ни полковник Тарасов, которому он позвонил, ни люди Крота, которые пытались все время предугадать, куда он поедет, уже, собственно, поняв, что следить за ним бесполезно.
— Сегодня в десять я должен ее увидеть, — четко произнес он.
— Да, — согласился полковник, — сегодня.
Счастливчик отключился. Потом достал первый аппарат, набрал номер Крота.
— Как дела? — громко спросил он, улыбаясь и подмигивая самому себе.
— У нас все готово, — нервно произнес Крот, — когда нам к тебе приехать?
— Вечером, — он посмотрел на часы, — где-то к шести.
— Я все понял, — деловито сказал Крот.
Прослушивающий разговор подполковник Гвоздев сделал отметку в своем журнале.
— Найди Пирожкова, — посоветовал Счастливчик, — мне понадобятся его люди.
— Да-да, конечно, — согласился Короткое, — когда они будут тебе нужны?
— В пять.
Гвоздев сделал еще одну запись.
— Почему в пять? — занервничал Крот. — Мои люди в шесть, а пирожковские в пять?
— Не волнуйся. Тебя не обидим, — сказал на прощание Счастливчик.
Он отключил и этот аппарат, прошел в другую комнату. Начал не спеша одеваться. Он одевался медленно и с таким значением, словно шел на костюмированный бал. Самый важный костюмированный бал в его жизни. Счастливчик надел обычный костюм, как всегда повязал галстук. Он любил и умел завязывать галстуки. Поправил воротник рубашки. Особое внимание он уделил своей обуви, несколько раз прошелся по комнате, словно проверяя, как именно смотрятся его туфли. Потом обошел комнаты квартиры, в которой он жил. За время своих странствий он сменил много квартир и много домов. Но никогда ни из одной квартиры не уходил с таким чувством тоски, как теперь.
