– А ты? Ты же должна знать. У своих спроси, как снять… – Никогда мне никто об этом не рассказывал!
– А то я не спрашивала! Говорят, кто наслал, тот и снять может. – Она помолчала, а потом добавила нехотя: – Только вот матери моей давно на свете нет. А я чувствую, что это как раз она и была. За то, что не послушалась, наказать меня решила. – Роза презрительно ухмыльнулась. – Я ж за русского вышла. Предала своих.
– Да как ты их предала-то? Двадцатый век на дворе!
– А вот так. Им надо было, чтобы я на полу спала и книжек не читала. Чтобы не одна у меня дочка была, а десять. Чтобы знала свое место. На рынке торговала, всех обсчитывала. – Роза говорила спокойно. Видимо, так часто обо всем этом думала, что уже и злости не осталось. – А я в Пскове техникум окончила. От рук совсем отбилась. С Митяем повстречалась… – Она запнулась. Заправила за ухо с золотой сережкой прядь густых волос, стриженных каскадом. Сколько я ее помню, она всегда красилась в каштановый. Не хотела, чтобы ее чернота сразу бросалась в глаза. Да разве такое скроешь! – В общежитии жила. Вот мне жизнь-то и попортили. Бабка за Митяя Богу молится. А он все ниже пола падает, – сверкнула глазищами и горько добавила: – Пропащий совсем. Жалко… А какой был!
– Какая ж мать своему ребенку такое сделает? Что ты!
– Я потому и думаю, что она. Мне-то ничего. Я вон – здоровая, как бык. И Райка – тьфу, тьфу, тьфу. А мамка моя злопамятная была. Митьку сразу невзлюбила.
– Тетя Роза! – Я накрыла ее руку своей. Мне хотелось ее отвлечь от грустных мыслей. – А погадай мне лучше, пока бабушка не видит.
Роза, как фокусник, вытащила колоду из складок своей широкой юбки.
– На. Сдвинь колоду. Карты правду говорят. Бабушка не любила, когда Роза гадала.
«Жизнь прогадаешь, – говорила она. – Что будет, знать не надо». Но мне почему-то ужасно хотелось, чтобы Роза мне что-нибудь сказала.
– На сердце у тебя… – Роза заставила колоду перелететь из одной руки в другую. Я с завистью хмыкнула. У меня так не получалось, хотя Роза не раз пыталась научить. – Разлучница.
Я напряженно вытянула шею. Роза выкинула ее на стол, пиковую, ухмыляющуюся.
– Под сердцем у тебя…
Колода веером перелетела в другую руку, и на стол вылетела карта. Но что там было, узнать не довелось. Дверь открылась, и в дом вошли запорошенные снегом бабушка и тетя Клава. Роза мгновенно сгребла карты со стола, и они исчезли там же, откуда взялись.
… Я уезжала. Но так никому из своих и не рассказала, что сделала то, что делать мне было категорически запрещено бабушкой еще в ранней юности. Что воспользовалась знанием себе во вред и приворожила того, кто был мне совсем не нужен. Приворожила из собственного тщеславия. Хотелось доказать себе свою женскую силу, а по-честному не получалось.
Навязала тогда при Луне узелков, да на каждый узел по привороту. Как веревке деревом живым не стать, так рабам Божиим Ангелине и Антону врозь не живать. Как все едят хлеб белый, едят хлеб серый, едят хлеб черный, едят и не наедаются, к хлебу тянутся, так раб Божий Антон не пресыщается, к рабе Божией Ангелине тянется. Как этот узел крепко вяжется, так и слово мое крепко. Делу и слову моему ключ, язык, замок.
Вот Антон и таскается за мной, бедный. Ни ему это не надо, ни мне.
А слово не воробей…
Чайная церемония
Я возвращалась домой после Рождества. И чувствовала себя прекрасно. Я уговаривала себя, что все у меня хорошо. И сама в это верила. А про Розины слова думать не хотелось.
Я уже давно заметила: когда вокруг много народу, то все эти бабкины заморочки, порчи-заговоры, отвороты-привороты кажутся мне смешными предрассудками. А гадальные карты – простыми картинками, напечатанными в обычной типографии…
Да и любимица моя – астрология кажется мне иногда настолько мудреной, что она уже сама в себе не может разобраться. А ведь все зависит от трактовки. Астрология – точная наука, а расшифровка – искусство. Иногда я ужасно устаю от построения чьего-либо гороскопа. И тогда мне хочется относиться к небесным светилам как в старой песне – «Луна, словно репа, а звезды фасоль». И никаких сложностей.
Так легче. Меньше знаешь – крепче спишь.
Но это не про меня. Про меня другое: много будешь знать – скоро состаришься. Рыбы вообще считаются зодиакальными стариками. Ими замыкается круг созвездий. В них сосредоточены мудрость, врожденное знание и глубинная интуиция.
А интуиция громко подсказывает, что верить надо. Что мир гораздо сложнее, чем кажется. Но навязывать свою точку зрения я никому не собираюсь. Мне уже хватило всех этих скептических восклицаний моих однокурсниц. Ника так просто открыто со мной скандалила.
– Ты же умная, Гелка! Неужели ты веришь во всю эту чушь! Ты сама подумай!
Ну что с ней разговаривать, если мои слова для нее такая же дичь, как страшилка про черную руку.
Не видела она, как к бабке из города привозили одну девицу с изрытым нарывами лицом. Она нам в глаза не смотрела. Рассказывала ее мать, нервно поглаживая дочь по голове, как младенца. Звали ее Кристина. Помню потому, что когда бабка уже шептала, то раз сто, наверное, прозвучало ее имя.
Кристина, молодая и нагловатая, не уступила в автобусе место какому-то старику. Подумала, что девушка мужчине не обязана уступать. Тем более что рядом сидел молодой парнишка. Но старик разорался, разбрызгался слюной и пальцем своим крючковатым тыкал в ее сторону. И от этого пальца все у нее внутри выворачивалось.
– Расселась, барыня! Стыд потеряла, а рожа, как у свиньи! – А когда она собралась выходить, плюнул ей вслед и крикнул: – Чтоб мужики от тебя шарахались! Лярва! Чтоб ни один за всю жизнь тебе места не уступил и дверь не открыл!
Она попыталась забыть об этом. Но голос все звучал в ушах. А через неделю катастрофически начала портиться кожа. Из хорошенькой девушки она превратилась в невесту Франкенштейна. Родители, не бедные люди, таскали ее по врачам да по косметологам. Но становилось все хуже и хуже. Кто-то надоумил найти бабку. Так через десятые руки в Мешково и приехали.
Я бабке тогда помогала. И видела все сама.
Порчу бабка снимала яблоками.
– Яблочко спасское в руки беру, яблочком спасским сглаз уберу. Сглаз девичий, сглаз мужичий, сглаз бабий, сглаз жабий, сглаз змеиный, поддел чертиный. Яблочко по телу белу катится, чертово дело и поддел с девицы скатится. Черт дело спортил, черт дело забрал, поддел поддельнику отдал. Кто зависть на девицу напустил, тот от зависти дух испустил.
У нас ушло восемь яблок. По всему телу катали их и видели, как наливные яблочки подергиваются гнилью.
На следующий день девочке надо было снести их на кладбище, найти могилу с именем Кристина, оставить на ней яблоки и не оглядываясь уйти. А потом никаких яблок сорок дней не есть. Бабка особенно настаивала на том, чтобы та ни при каких обстоятельствах не оглядывалась. Даже если кто-нибудь окликнет.
