— Мой брат Менелай поручил мне выступить от его имени. Человек, наделенный скромностью, не может сам себе воздать хвалы, даже заслуженные. А мой брат человек скромный. — В устах Агамемнона это прозвучало как недостаток. — Хотя для скромности у него оснований меньше, чем у кого-либо другого! Он принадлежит к благородному дому Атрея!
Вот это да! Величайшее несчастье Агамемнон представил как величайшее преимущество. Основатель рода Атрея — сын Зевса Тантал, сын Тантала — Пелоп, внуки — Фиест и Атрей.
— Да, на наши плечи давит тяжкое бремя, но разве нельзя того же сказать об Атланте? Да, над нами тяготеет проклятие — брат проклял брата. Да, Фиест проклял во веки веков всех сыновей Атрея во всех грядущих поколениях. Пусть так. Но разве человек имеет такое право? Проклинать могут только боги. Мы с Менелаем ничем не запятнали себя и доказали это своей жизнью. Мы не враждуем между собой. Напротив, мы дружим, как надлежит братьям, и всегда готовы прийти на помощь друг другу. Мы поклялись, что я буду защищать его, а он — меня. Проклятие не властно над нами!
Отец поджал губы и нахмурился. Клитемнестра хранила молчание. Похоже, она согласна с мужем.
Агамемнон огляделся, чтобы оценить, какое впечатление произвели его слова. Но лица присутствующих были замкнуты и ничего не выражали.
— Царевна, к твоим ногам мой брат слагает бесценные запасы масла и зерна, тканей и золота, которыми заполнены кладовые в Микенах, и стада, что пасутся в Платановой долине, а также двадцать чернокорпусных кораблей и в придачу добычу с островов, которые мы подчинили. А в качестве выкупа за невесту Менелай предлагает город Азин, который отвоевал у тиринцев.
По залу пробежал шорох. Ярость отразилась на лице Менесфея, дары которого до сего момента были вне конкуренции: он был родом из Афин, несметно богат и сулил корабли, дворцы, драгоценные камни, но чтобы целый город… Менесфей остался далеко позади.
— Если бы мой брат владел царством, он бы и его не пожалел для тебя, царевна.
Агамемнон сверлил своими черными глазами мои глаза с таким упорством, что я едва не почувствовала боль.
— Я владею Аргосом и Микенами и ради брата отдаю и то и другое, оставляя себе только титул, — заявил Агамемнон.
После паузы он добавил:
— Брат предлагает тебе все, что у него есть.
— А также то, чего у него нет, — прошептала Клитемнестра.
— Своей жизнью он будет защищать тебя, царевна, своим имуществом — обеспечивать, а это ожерелье — его предсвадебный подарок.
Агамемнон вынул толстую золотую цепь. Ее тяжелые звенья позванивали, соприкасаясь, ее блеск свидетельствовал о беспримесной чистоте металла: он ослеплял[10].
Агамемнон повернулся так, чтобы все могли увидеть ожерелье. Затем он обратил лицо к нам с отцом.
— Это очень щедрый подарок, — сдержанно сказал отец.
К счастью, мне говорить было не обязательно.
— А как насчет подвига в честь невесты? — настаивал отец.
— Не мне его совершать, эту честь Менелай оставляет за собой. Если ты, царевна, выберешь его, он прибудет сюда лично и выполнит все, что ты прикажешь. Даже если для этого потребуется вся его жизнь.
— Но по условиям наших состязаний подвиг нужно совершить до решения невесты, а не после. Все остальные показали себя! — с этими словами отец поднялся с трона.
— То, что показали другие, — спортивное или театральное представление. То, что обещает совершить мой брат, — это настоящий подвиг и может потребовать всей жизни.
— Ты хочешь, чтобы мы одному участнику поверили на слово, в то время как другие показали свои умения перед нашими глазами. У нас не конкурс обещаний, где побеждает тот, у кого сильнее воображение! Все обещания полагается выполнять. — Отец сжал кулаки и уже готов был удалить Агамемнона.
Тогда встала я.
— Отец прав. Обещание не есть деяние. Поэтому пусть Менелай приедет и…
— Царевна, условие таково: Менелай приедет, если ты выберешь его… — к моему изумлению, перебил меня Агамемнон.
— Если наградой являюсь я, то я и ставлю условия, — теперь уже перебила я. — Если твой брат хочет получить меня так сильно, как ты говоришь, то он выполнит мое условие. Пусть он добежит из Микен до Лерны, где Геракл сражался с гидрой. Между этими городами один день пешего пути, но он не должен идти, он должен бежать. Если он остановится отдохнуть или перейдет на шаг, он проиграл.
Кровь прилила к лицу Агамемнона. Его губы свело судорогой — он пытался удержать слова ярости.
— Хорошо, — наконец произнес он тихо и холодно.
Настроение у женихов заметно улучшилось. С их точки зрения, я поставила перед Менелаем невыполнимое задание. Разве может нормальный человек пробежать такое расстояние без остановки?
Но ведь я не уточнила, с какой скоростью нужно бежать, а что Менелай очень вынослив, я знала. Агамемнон забыл, как сам, хвастаясь своими охотничьими успехами, рассказывал мне однажды в Микенах о том, что Менелаю больше нравится преследовать добычу, чем убивать ее, и что он может провести на ногах без отдыха целый день.
Таким образом, я помогла Менелаю. Меня могли упрекнуть в том, что я сама назначила ему вид испытания, но такой упрек был бы несправедлив: ведь Агамемнон заявил, дескать, Менелай готов выполнить любое мое желание. Хотелось ли мне, чтобы он выиграл? До сих пор не могу ответить на этот вопрос.
— Ты продлила срок сватовства, — ворчал отец. — Кто знает теперь, как долго все это продлится? Кто знает, где сейчас Менелай? Что тебе взбрело в голову?
— Мне показалось, ты хочешь исключить Менелая из числа женихов.
— Правильно, и поделом. Агамемнон считает, если он царь Микен, то не обязан следовать правилам.
— Да, именно так он и считает. Но почему из-за него должен страдать Менелай?
— Менелай — дурак, если доверил Агамемнону выступать вместо себя. Уже по этой причине он заслуживает отказа, — рассердился отец. — Прекрасное свидетельство дальновидности Менелая — точнее, ее отсутствия!
— Но, отец…
— Отец прав, дорогая, — подошла к нам мать. — Как можно было в таком важном деле, важнейшем деле жизни, доверяться заносчивому и высокомерному брату? Очень недальновидное решение и не лучшим образом характеризует Менелая.
Я была вынуждена встать на защиту Менелая, который когда-то так мягко говорил со мной при лунном свете.
— А кого еще он мог выбрать представителем? И разве не сочли бы странным, если б он обошел родного брата-царя и предпочел кого-нибудь другого?
— А почему бы ему не приехать самому? Думаю, он выступил бы лучше, чем Агамемнон, несмотря на свое косноязычие.
— Менелай совсем не косноязычен! — воскликнула я.
— Ты его защищаешь? — возмутилась мать.
— Я его не защищаю! Я его даже не знаю!
— Я объясню вам, почему он не приехал, — сказала Клитемнестра, вставая между нами. — Он боится. Он боится, что потерпит поражение и тогда потеряет смысл жизни. Его чувство так сильно, что он не может выразить его словами.
Мы не сводили с нее глаз.
— Он любит тебя больше всего на свете, — обратилась сестра ко мне. — Менелай равнодушен к вещам в отличие от Агамемнона, который жадно хочет обладать всем, что видит. Менелай никогда не имел особых желаний. И только после встречи с тобой, несколько лет назад, он понял, чего хочет всем сердцем. И он очень боялся, что, выступая сам, проиграет.
— Поэтому он предпочел, чтобы от его имени проиграл другой? — недоверчиво спросила я.
— Он надеялся, что Агамемнон, который не так волнуется, найдет самые убедительные слова, — ответила Клитемнестра. — Я знаю, о чем говорю. Я слышала, как они обсуждали это. До сих пор я молчала, чтобы не влиять на твое решение, Елена. Но теперь пора решать.
— Нет, не пора! Сначала посмотрим, как он пробежит!
XII
Глубокая ночь. Я лежала в постели, мои служанки — скорее товарки, чем рабыни — улеглись на свои тюфяки и заснули. Я заново переживала в тишине этот необыкновенный заключительный день состязаний.
Все произошло не так, как я представляла. Я мечтала о том, чтобы поскорее закончились речи, выступления, церемонии. Я устала оценивать людей, отмечать тончайшие нюансы в их словах и, что более важно, — в том, что скрывается за их словами. Шутки и цинизм Клитемнестры пошли на убыль, а напряжение матери и отца возрастало. Я боялась ошибиться в своем выборе, ведь я выбирала не просто мужчину, я выбирала будущую жизнь.
Отец спросил меня, чего я ожидаю от Менелая, но я не смогла вразумительно ответить. Я все время возвращалась мыслями к нему. Своим невидимым присутствием он бередил мое воображение, которое рисовало образ желанного мужчины.
Ночь была довольно холодной, что часто бывает весной. Но от возбуждения я все время сбрасывала легкое шерстяное одеяло и лежала в темноте, дрожа. Перед моим мысленным взором шествовали, как призраки, один за другим женихи, с упреком и мольбой глядели на меня: «Выбери меня… Отнесись ко мне благосклонно… Я сделаю тебя счастливой… Я лучший… Я все тебе отдам».
