Продолжить Антон не успел: Тенгиз взял его за плечо. Взял осторожно и почти нежно, но Модзалевский побелел.
– Пусти… сволочь…
– Как?
– Пустите… пожалуйста…
– Извинись, дорогой, перед дамой.
– Таня, извини… Скажи ему…
– Тенго, ради бога! – взмолилась Таня.
– Не ради бога, а ради вас, – галантно ответил Тенгиз, выпуская бледного и потерявшего всякий лоск «графа Радзивилла». – Разговаривать можешь, недоразумение?
«Недоразумение» ловило ртом воздух и с бешеной злостью буравило глазами то Таню, то безмятежного Тенгиза. Поняв, что говорить он пока не в состоянии, Таня попробовала еще раз:
– Антон, ты не понимаешь, в какую историю влез. Продать чашу ты все равно не сможешь, у тебя нет ни связей, ни опыта в таких делах. Я говорила со специалистами…
– Уж не с Шампоровским ли? – процедил, задыхаясь от ярости, Модзалевский.
– И с ним тоже, – спокойно ответила Таня, у которой все плыло перед глазами от отвращения и передозировки валерьяновых капель. – У тебя ничего не выйдет. А храня дома такой дорогой предмет, ты сильно рискуешь.
– Ты угрожаешь?
– Нет. Предупреждаю. Верни чашу, и мы разойдемся как в море корабли. Больше ты меня никогда не увидишь. Я тебя, надеюсь, тоже.
Наступила тишина. Оба мужчины смотрели на Таню. Модзалевский – с бешенством, Тенгиз – с неприкрытым восхищением.
– Но что ты-то с ней будешь делать? – с трудом взяв себя в руки, спросил Антон. – Думаешь, у тебя лучше получится ее продать? Ты сговорилась с Шампоровским?!
– Чашу нельзя продавать, пойми. Это же все равно что продать Грановитую палату или Царь-колокол. Антон, ты ведь археолог, должен понимать…
– Так ты ее передашь государству?! Отнесешь в милицию?! – неприятно скривился Модзалевский. – И каким же образом объяснишь ее появление у тебя? Может быть, расскажешь, как вытащила из стены клад и присвоила? Забыла, что это подсудно?!
– Я не собираюсь нести свою находку в милицию, – холодно произнесла Таня. – Я верну клад туда, откуда взяла, в стену монастыря. И найдут ее совсем другие люди.
– Идиотка… – пробормотал Модзалевский. – Клиническая идиотка!
– Выбирай выражения, дорогой, – посоветовал Тенгиз.
– А вы ничего мне не сделаете! – резко повернулся к нему Антон. Его лицо, такое недавно красивое, казалось теперь безобразным из-за перекосившей его гримасы бешенства. – Не сможете сделать! Я могу начать кричать! Скажу, что вы бандиты и шантажируете меня, попрошу вызвать милицию!
– Голубь мой, у тебя краденая чаша под ногами…
– Краденая, да только не мной! – почти выкрикнул Антон. Увидев обернувшихся к нему людей за соседними столиками, опомнился, заговорил тише, но с той же издевательской интонацией: – Ее украла ты. Забыла? И проблемы будут в первую очередь у тебя. Ты, Танька, дура. Была, есть и будешь! Придержи своего волкодава, мне пора!
– Зря, дорогой, – мирно сказал Тенгиз. – Отдай по-хорошему, будь мужиком.
– Да пошел ты! – выругался окончательно осмелевший Антон. Встал, поднял с пола тяжелую сумку, издевательски взял Таню за руку, намереваясь ее поцеловать, но Таня брезгливо вырвала пальцы. Ухмыльнувшись, Модзалевский насмешливо раскланялся: – Оревуар, моя прекрасная идиотка! – и пошел к дверям.
– Что же теперь? – прошептала Таня, глядя на Тенгиза.
– Танечка, все замечательно. Теперь мы просто работаем план «Б», – уверил тот, доставая мобильный телефон. И, сразу перестав улыбаться, заговорил в трубку: – Бэбо Нино? Тенго… Объект выходит. Чаша при нем. Ты готова? Натэла? Ребята? Игорь Петрович? Начинаем операцию. Мы с Таней на связи. – Положив не выключенный телефон на скатерть, Тенгиз обернулся к Тане и широко улыбнулся: – Какое вы предпочитаете вино? «Киндзмараули»? «Хванчкара»? «Ахашени»? «Напареули»?
– Тенго, пижон бессовестный, с валерьянкой нельзя пить вино! Что ты с девочкой делаешь, вай? – заверещала в трубке слышавшая его слова бабушка Нинико. Но ее уже никто не слушал.
Выйдя из ресторана, Модзалевский быстрым шагом тронулся было к метро, но от пронзительного октябрьского ветра ему сразу же стало холодно, и он остановился у троллейбусной остановки, чтобы немного прийти в себя и застегнуть куртку.
– Беда у тебя, брильянтовый… – вкрадчивый женский голос раздался над ухом до того неожиданно, что Антон чуть не подпрыгнул.
Перед ним стояла старая цыганка в свисающей из-под кожаного пальто многоярусной красной юбке. Из кармана пальто выглядывал мобильный телефон. На голове старухи был наверчен блестящий турецкий платок, из-под которого виднелись седые волосы. Очень импозантная цыганка – хитрые черные глаза, горбатый внушительный нос и дымящаяся сигарета. Рядом с ней терлась девчонка лет тринадцати в синей косынке на волосах – такая же черная, смуглая, глазастая и горбоносая – то ли дочь, то ли внучка. Эти глаза и этот нос показались Модзалевскому смутно знакомыми, но пока он напрягал память и соображал, как отогнать уличных гадалок, бабка заговорила вновь, не выпуская из зубов дымящейся сигареты:
– Вижу, милый, вижу, раскрасавец, одна беда за другой на тебя валятся! Дорогие вещи в руках были – через землю ушли! Золото в руках держишь – через колеса уйдет! Друзья у тебя были – обманул ты их, и ушли! Женщина красоты небесной в руках была – не разглядел, упустил, с наглым грузином уйдет! Дай руку, поворожу, может, подскажу, чем душа успокоится…
Модзалевский застыл как вкопанный – пророчество оказалось удивительно верным. Он сам не понял, как его ладонь оказалась в руках старухи – красивых, ухоженных, с отличным маникюром. Девчонка тоже склонилась над ладонью, и они с бабкой яростно о чем-то заспорили, перебивая друг друга, на гортанном языке. Через минуту сосредоточенного исследования начали наперебой орать в уши Модзалевскому каждая свое:
– Ждет тебя дальняя дорога, казенный дом!
– Не ходи с черной дамой – обманет, не ходи с белой – уйдет!
– Сердце твое большими деньгами утешится!
– Деньги потеряешь через горькую судьбу!
– Береги себя, изумрудный, водки не пей!
– Рыжий и красный – человек опасный!
Цыганки вопили с каждой минутой все громче, голова у Модзалевского шла кругом, и он не заметил, как юная гадалка с заметным усилием ногой пододвинула его сумку ближе к краю тротуара. И почти сразу же из переулка выехал мотоцикл. За рулем находился кто-то с завязанным черным платком, как у шахида, лицом, блестели лишь глаза из-под сдвинутых бровей. Сзади сидел, держась за пояс «шахида», некто в закрывающем все лицо шлеме. Мотоцикл поравнялся с остановкой, «шахид» чуть сбросил скорость, пассажир в шлеме нагнулся из седла, подхватил сумку и завопил истошным девчоночьим голосом: «Жми, Атаман!!!» Мотоцикл взревел и начал удаляться по Пятницкой в потоке несущихся автомобилей.
Модзалевский отчаянно выругался, повернулся – но цыганок уже и след простыл, лишь от края тротуара медленно отъехала белая «Волга». Из-под ее захлопнутой двери свисала красная оборка цыганской юбки. Последнее, что успел увидеть Антон, – художественно заляпанный грязью номер удаляющейся машины. А вскоре она полностью скрылась за пеленой хлынувшего ливня. Модзалевский остался стоять один под дождем. В голове билась фраза старой цыганки: «Золото в руках держал – через колеса уйдет…»
Полчаса спустя вся компания собралась в зале грузинского ресторана. Небольшая заминка произошла, когда прибыли на мотоцикле Полундра и Атаманов: швейцар у входа не хотел пускать двух грязных, мокрых, дико хохочущих подростков с мотоциклетным шлемом и большой сумкой в руках.
– Шалико, пропусти, это мои гости! – сдерживая смех, попросила его Нино Вахтанговна. – И проводи детей высушиться, с них уже две лужи натекли!
– Упс, Нинико Вахтанговна! Мы это сделали! – орала на весь ресторан Полундра, размахивая шлемом. – Вы видели? Вы – это – видели?! Как в «Терминаторе»! Круто! Суперкруто! Круче некуда!!!
– Совершенно с тобой согласна. Великолепный трюк. Я только страшно боялась, что ты свалишься с мотоцикла…
– Никуда бы я не свалилась! Зря мы, что ли, с Серегой три дня за домом тренировались? Я на лету сумку с кирпичами поднимала, золото ж ведь тяжелое! Серега сам хотел, но я его отговорила. Ему, во-первых, уже четырнадцать, и если бы мы засыпались… Уже ведь уголовная ответственность наступает, еще посадили бы его…
– О господи! – пробормотала Нино Вахтанговна, слегка меняясь в лице.
Полундра, ничего не замечая, продолжала с упоением вопить:
– А во-вторых, я полегче, мне и нагибаться, и хватать удобнее было! А вот «керосинку» выровнять при наклоне ни за что не смогу! А Серега смог! Ну-у-у, мы гиганты!
Атаманов вытирал мокрое от дождя лицо черным «шахидским» платком и скалил зубы. Его улыбка стала еще шире, когда из зала появилась Натэла – по-прежнему в пестрой цыганской юбке, но уже без платка на волосах.
– Вы просто молодцы! – весело сказала она, подходя. – Я бы так, как Юля, никогда не смогла!
