Впрочем, иные критики, не обратив особого внимания на антитоталитарный пафос произведения, обрушились на Набокова с язвительной критикой. Особенно отличилась здесь писательница Диана Триллинг. Найдя чрезвычайно скучным набоковское произведение, «чей путь был приуготовлен предыдущим романом г-на Набокова "Истинная жизнь Себастьяна Найта", получившим восторженное признание в определенных критических кругах», Триллинг ехидно замечала: «Полагаю, что тщательно разработанный прозаический метод г-на Набокова убедил его издателей, будто и "Под знаком незаконнорожденных" столь же выдающееся литературное произведение; смею высказать мысль, что значительная часть публики с ними согласится. Имеется в виду публика, утомленная скучной прозой и приемами современного натурализма и поэтому готовая приветствовать любую перемену как перемену к лучшему. Но то, что в стиле г-на Набокова кажется столь высоко ценимой чувствительностью, в сущности, всего лишь надуманность, вычурная образность и глухота к музыке английского языка, а то, что выглядит новаторством стиля, — просто разновидность уже вполне сложившегося у этого автора метода бесплодной условности» (Trilling D. // Nation. 1947. Vol. 164. June 14. Р. 722).
Не понравился роман и Эдмунду Уилсону. Со свойственной ему прямотой он написал об этом Набокову сразу по прочтении рукописи: «Тебе не удаются вещи, касающиеся вопросов политики и социальных процессов, ибо ты никогда не интересовался этими предметами и не давал себе труда вникнуть в них. В твоем понимании диктатор вроде Падука — это просто вульгарная и одиозная фигура, которая до смерти запугивает серьезных, высокоинтеллектуальных людей наподобие Круга. У тебя нет ни малейшего представления, почему и как Падуку удалось захватить власть, или что представляет собой совершенная им революция. Именно это делает изображение событий столь неудовлетворительным. И не говори мне, что подлинный художник не имеет ничего общего с политикой. Художник может не принимать политику всерьез, но, если уж он обращается к таким вопросам, ему следует знать, о чем идет речь. Трудно представить себе человека более созерцательного, или хладнокровного, или более поглощенного проблемами чистого искусства, чем Уолтер Пейтер, чей роман "Гастон де Лякур" я как раз читаю; но я утверждаю, что он куда глубже проник в суть борьбы между протестантами и католиками, которая развернулась в XVI веке, чем ты — в конфликты XX века. Не думаю, что твоя вымышленная страна сослужила тебе добрую службу. Твоя сила — это, большой степени сила точной наблюдательности… а получилось нечто ирреальное, что особенно заметно при неизбежном сравнении написанного с жуткой современной действительностью. На фоне подлинной нацистской Германии и подлинной сталинской России злоключения твоего несчастного профессора отдают бурлеском… В конце концов получилась лишь сатира на события столь ужасающие, что они не поддаются сатирическому обличению — ибо для того, чтобы сделать нечто предметом подобного обличения, следует представить сущее еще более ужасным, чем оно есть на самом деле».[85]
К чести Уилсона, несмотря на свое разочарование, он рекомендовал "Под знаком незаконнорожденных" Алану Тейту, одному из руководителей издательства "Генри Холт", которое в конце концов и выпустило в свет первый «американский» роман Набокова.
Характерно, что и другая поклонница Набокова, Нина Берберова, также не слишком высоко оценила это произведение, усмотрев в нем «реминисценции "Приглашения на казнь", несколько обедненные». В эссе «Набоков и его "Лолита"» она высказала мнение о том, что первые англоязычные романы «были остановкой на пути» творческого развития писателя — «если и не неудачами, то во всяком случае — торможением того движения, которое было свойственно Набокову с самого начала писательского пути. Обаятельные мелочи не смогли скрасить некоторой напряженности тона и слабости сюжетной линии <…> не чувствовалось эволюции творческих приемов и той точности и совершенства словесной ткани, которая была в прежних книгах» (Берберова Н. Набоков и его «Лолита» // НЖ. 1959. № 57. С. 95).
В 1960 г., на волне сенсационного успеха «Лолиты», "Под знаком незаконнорожденных" были переизданы лондонским издательством "Уэйденфельд и Николсон", что не могло не вызвать второй — куда более внушительной — волны критических откликов. Правда, ситуация уже несколько изменилась: рецензировался уже не безвестный писатель-эмигрант, а прославленный на весь мир создатель скандального бестселлера. Это не могло не отразиться на позиции критиков, которым приходилось считаться с высоким статусом автора "Под знаком незаконнорожденных". Однако английские критики — это английские критики: уснастив свои опусы комплиментами автору «Лолиты», они тем не менее выпустили тучу критических стрел по автору "Под знаком незаконнорожденных".
Тринидадско-английский беллетрист В. С. Нейпол <см.> посчитал роман слишком рассудочным, а авторский стиль — чересчур громоздким и вычурным. Джон Колмэн, рецензент из старейшего британского журнала «Спектейтор» нашел, что постоянные авторские вторжения в повествование и прочие «остраняющие» эффекты не идут на пользу ни автору, ни читателю, поскольку последний лишается возможности эмоционального вовлечения в художественный мир произведения. По мнению критика, «темные аллюзии», слова-портмоне, соединяющие в себе русские и германские корни, бесчисленные каламбуры и прочие языковые забавы автора сообщают всему произведению «привкус бесстыдного презрения по отношению к читателю». Правда, напоследок Колмэн решил подсластить пилюлю и закончил рецензию на оптимистической ноте, заявив, что утомительный маньеризм автора все же не смог заглушить важной темы: «Сквозь вычурное покрывало проступает грубый костяк деспотизма» (Соleman J. Style and the Man // Spectator. 1960. № 6874 (March 25). P. 444). Такой же кисло-сладкой получилась рецензия и у Малкольма Брэдбери: «Роман "Под знаком незаконнорожденных" — это, фактически, комедия о тоталитаризме; уродливые события просматриваются сквозь завесу фарса. Адам Круг, выдающийся философ, живя в маленьком государстве, пытается отстраниться от проблемы coup d’etat, который привел партию эквилистов к власти. Здесь сатира обращается на Запад, к Америке, ибо эквилисты покончили, кажется, с противостоянием интеллекта и превосходства личности — однако они парадоксально нуждаются в том, чтобы великий ум славословил их новый режим. Фабула передана с риторическим шиком, что подчас оскорбительно; Набоков играет в своем сочинении, выделывает трюки, становится на голову. Но сюжет не может развиваться только благодаря тем остротам, которые писатель выдумывает в своем кабинете. Тем не менее напряжение между стилем и фабулой многозначительно; это мораль фабулы, говорящая на аморальном языке»[87] (Bradbury М. // Punch. 1960. April 20. P. 562).
Более жесткую и непримиримую позицию по отношению к набоковскому роману занял обозреватель манчестерской газеты «Гардиан» У. Л. Уэбб: «Простой сюжет этой ужасной истории сработан вполне искусно, с той самой нервной и экстравагантной клоунадой, что в «Лолите» подчас выходила из повиновения, да и здесь ведет себя так же, только чаще <…> В целом тон и замысел книги кажутся не совсем точно просчитанными. Набоков пытался выработать особый род эмигрантского юмора — прибежище истеричной и самоедской комедии, отчаянная месть политического бессилия, — но результат с художественной точки зрения получился неприглядным, дисгармоничным, чего не было в "Лолите"» (Webb W. L. Shot in glorious Nabokolor // Guardian. 1960. March 18. P. 9). Словно перенимая эстафету у Константина Зайцева, английский критик уличал Набокова в жестокости и даже садизме, поскольку именно «созерцание садизма и жестокости» вдохновляет Набокова и «способствует созданию блаженных эстетических состояний». Словно острый осиновый кол, предназначенный для распоясавшегося вурдалака, рецензию венчал убийственно назидательный вывод. По мнению критика, нездоровое пристрастие к жестокости «явственно отражается и в стиле Набокова, даже если он касается других тем <…> По причинам вкуса, моральных соображений или чего бы то ни было еще, многие читатели могут оказаться неспособными разделить с автором подобные радости <…> Жестокость, порочность и неотступный эксгибиционизм стиля — в той же мере антиискусство, в какой и те увлечения, которые его питают — антижизнь» (Ibid.).
Менее эмоциональный, зато более вдумчивый и аргументированный отзыв дал Франк Кермоуд <см.>. Не питая особых иллюзий насчет тех чувств, которые Набоков испытывает по отношению к своим читателям, Кермоуд попытался рассмотреть "Под знаком незаконнорожденных" не в качестве антиутопии или сатирического памфлета против тоталитарных режимов, а просто как «произведение искусства», продолжающее традиции Стерна и Джойса.
