мужчина рычит:
— Ты моя. Никому тебя не отдам. Всегда будешь только моей.
А я согласна с каждым словом, в принципе. Отвечаю на такие собственнические поцелуи, поглаживая его руки, грудь, плавно спускаясь ниже. Начинаю расстёгивать рубашку, а Марк тащит меня в комнату. Срывает одежду, причём трусики рвёт в прямом смысле, кусает шею, оставляя засосы, присасывается к груди, затем спускается ниже и ниже. Сжимает покрывало в кулаках.
— Может лучше меня потрогаешь? — часто дыша, хрипло говорю Словецкому.
— Боюсь синяки оставить.
— Пожалуйста, — сдавленно прошу, и Словецкий исполняет просьбу.
Впивается руками в талию, сжимая до боли, и резко входит, от чего у меня перехватывает дыхание.
— Ты только моя.
— Я согласна.
— Я уничтожу любого, кто посмеет подумать иначе.
— Хорошо.
— Моя.
— Да. Люблю тебя, — снова признаюсь, испытывая оргазм и царапая спину Марка новеньким острым маникюром.
— Я люблю тебя, — толкается ещё пару раз, а затем кончает внутри меня, наваливаясь всем весом.
Мы лежим в полной тишине, которую нарушает только наше сбившееся дыхание. Я поглаживаю лежащего на моей груди Марка, перебирая его волосы.
— Отпустило? — шепчу я.
— Немного. У тебя синяки будут.
— А у тебя царапины. Всё честно.
И снова молчим.
— Дана, я когда-то боюсь не сдержаться, — честно признаётся мне.
— Не переживай, я потушу все пожары.
— Это какое-то наваждение. Я с ума схожу по тебе, как мальчишка.
— Всё в порядке. Я тоже.
— Ты почему-то так не срываешься.
— Ошибаешься, — смеюсь я. — Я всю неделю ходила раздражённая, что мне вообще несвойственно. Просто в остальном я тебе верю.
— Я пытаюсь, Дана, пытаюсь.
— Я вижу, всё хорошо, — успокаиваю мужчину. — Я хочу в душ.
— Давай вместе.
В душе наш марафон продолжается, хоть всё и начиналось с невинного желания смыть день. Я в который раз благодарна своему телу, которое может так тянуться и прогибаться, ведь Словецкий вообще не жалеет меня, выгибая под разными углами, заставляя забыть обо всём на свете.
Наконец уставшие и довольные мы ложимся спать, и Марк крепко прижимает меня к себе.
10
Утром я и, правда, нахожу синяки на своём теле. Преимущественно, на бёдрах и талии. Хорошо, что впереди неделя, и я надеюсь, что они хоть немного подсойдут. Решаю никуда не бежать, так как уроки учить мне не надо, я всё сделала заранее, надеясь на приезд Марка.
Привычно готовлю нам завтрак в его футболке. Чувствую сильные руки, сложенные под грудью и поцелуй в собранные волосы.
— Доброе утро, — нараспев здороваюсь с Марком.
— Привет, моя принцесса, — так и остаётся стоять Марк, уткнувшись в меня, пока я жарю яичницу с беконом и томатами.
— Любовь моя, я бы так вечность стояла, но сейчас весь завтрак сгорит, — запрокинув голову, вглядываюсь в лицо Марка. И оно не выражает ничего хорошего. — Так, что случилось? Ты всё-таки понял, что я тебя не достойна?
— Скорее, что я тебя не достоин, — ненавижу его горькие усмешки. Точнее, люблю всё, но вот конкретно они не несут ничего хорошего.
— Так, мой хороший, — выбираюсь из его объятий, выключаю плиту и поворачиваюсь к нему. — Давай говорить. Слушаю, что привело тебя к такому умозаключению? Или это такой способ экологично от меня избавиться?
— Конечно, нет, — притягивает и целует в лоб, а я таю. Это так чувственно и интимно.
— Давай позавтракаем и поговорим потом?
— Хорошо, — согласно кивает Марк.
Раскладываю еду, наливаю кофе и приступаю к трапезе. Это, конечно, редкость, но сегодня я была очень голодна. Возможно, из-за вчерашней ссоры, может быть, алкоголя, либо от страстной ночи.
Зато Словецкий хмурый. Ест без аппетита.
— Марк, не вкусно? Так не давись.
— Вкусно, малыш. Просто я чувствую себя уродом.
— Да нет. Красивый очень. За ночь ничего не изменилось, — жуя, сообщаю мужчине, но поняв, что он совсем не настроен на шутки, отставляю тарелку.
— Хорошо, пошли.
Забираю свой кофе и иду в сторону дивана, устраиваясь поудобнее. Марк плетётся следом. Садится чуть поодаль от меня, и я вытягиваю ноги.
— Это ненормально.
— Мы вчера об этом поговорили.
— Я был женат, Дана, — смотрит в одну точку, передаваясь воспоминаниям. Я вижу, что ему даётся это с трудом. — Её звали Николь. Мы поженились сразу после института. Я ещё не был богатым, только начинал строить и развивать бизнес. Часто пропадал на работе, в командировках, но я верил ей. Как меня может обмануть человек, который клянётся в любви? Который поддерживает меня? Томно шепчет, что скучает? Обещает, что в огонь и в воду.
Я вижу, как ему больно это вспоминать, но сохраняю безэмоциональное выражение лица.
— Как? — теперь он смотрит на меня, но глаза где-то далеко. — Она изменяла с людьми, которых я считал друзьями. Он был не один. Искала папика. Но однажды я всё узнал. Бухали тогда с Максом по-чёрному, и я сразу с ней развёлся. Она ныла, что оступилась, с кем не бывает, но во мне что-то сдохло. Я ударился в работу, никогда не вспоминая о ней и ни в кого не влюбляясь. Пока не встретил тебя, Дан. Я думал, что она убила во мне возможность любить, но ты каждый день заставляешь воскреснуть всё то, что, казалось, сдохло. И я очень боюсь тебя потерять. Я боюсь, что ты уйдёшь, тебя уведут, и не получается с этим бороться, — его голос стал совсем тихим. — Я вижу, какие мы разные, и боюсь, что тебе надоест. Я старше, слишком серьёзный, постоянно в работе, ещё и мудак ревнивый. Пытаюсь спокойно реагировать, но словно пелена перед глазами. Я каждый день до сумасшествия боюсь тебя потерять настолько, что готов просто привязать к себе, потому что очень люблю тебя.
— И я тебя люблю, — в глазах всё же собираются слёзы, но не от жалости к нему, а от его трепетного признания. — У меня не было брака, настолько
