- Панарин? – Задумался Бобров. – А он тоже, что ли в Усть-Каменогорске играет? Так давай его к нам перетащим, поставим его к Свистухину в третью тройку нападения, а дальше посмотрим, как он себя проявит.
- Что Михалыч говоришь? – Я нашёл взглядом хороший кусочек окорока и насадил его на вилку. – Кого ты хочешь ещё перетащить?
- Я говорю Панарина твоего к нам в «Торпедо», чего он там, в Казахстане забыл? – Бобров посмотрел на бутылку конька и выразительно прокашлялся.
- В этом сезоне точно не получится, пусть Тёма чуть подрастёт, но потом в будущем, летом, если время будет, вместе съездим, может он нам ещё не подойдёт, - улыбнулся я, проклиная себя за забывчивость. – Всеволод Михалыч, пора команду уводить на перерыв. Как ты считаешь?
- Как бы не сорваться, - задумчиво, пробормотал Бобров. – Выгоняй народ на улицу, автобус давно ждёт!
Глава 9
Утром во вторник 7 декабря наши полусонные тела автобус привёз в знакомую уже московскую гостиницу «Юность». Конечно, отсюда мотаться было неудобно на Ленинградский проспект в ледовый дворец ЦСКА, где нам предстояли две спаренный игры с «Крыльями», игра с первой сборной СССР и ещё один матч с московским «Локомотивом», но ходить по первому утреннему снежку на тренировки во дворец спорта «Лужники» было комфортно. Да и к тому же начальник команды Йося Шапиро сказал, что в гостиницу «Аэрофлот» поближе к домашней арене московских армейцев наше «Торпедо» селить категорически отказались, мотивирую это тем, что стюардессам пилотам самолётов тоже нужен полноценный отдых. Лично я сделал вывод такой, что министерство машиностроения и министерство гражданской авиации элементарно не сошлись характерами. Правда, почему чиновники решили, что советской стюардессе муж хоккеист не пара - осталось загадкой.
- Вы мальчики у нас скоро здесь пропишитесь, - улыбалась приветливая женщина на стойке регистрации, принимая наши паспорта.
- Не успеем, - подмигнул работнице гостиницы Свистухин. – Через девять дней уже летим в Финляндию. А чем вы вечерочком занимаетесь?
Мне же опять поплохело, и в голове завертелась и закружилась, непонятно откуда взявшаяся там «метель завируха». Я сразу же присел за невысокий журнальный столик в холле гостиницы, предварительно отдав свой паспорт «Малышу».
Вот что значит для советского человека выезд в кап. страну! Сразу нервы напрягаются, словно натянутая струна. Но не в одних нервах дело, вчера по-быстрому, чтобы бдительное правительство выпустило «за рубеж», меня задним числом приняли в комсомол. В тот самый настоящий Ленинский. И уже почти полностью успокоившийся голос в голове «взорвался», дождавшись долгожданного комсомольского билета и значка. Начало было безобидным - крики, революционные песни, а потом весь мозг обожгло огнём так, что я чуть не рухнул «от радости» на пол. Затем меня долго тошнило и мутило. Само собой нашей комсомольской ячейке сказал, про магнитные бури, про неудачные дни в гороскопе и ещё, что отравился компотом из несвежих сухофруктов в столовой. В общем, тогда от меня отвязались, тем более вечером мне было уже намного лучше.
А сегодня в гостинице опять началось помутнение. Поэтому после оформления документов на ресепшене я почти как в тумане добрёл до своего номера. И тут же побросав вещи, клюшки и хоккейную форму в бауле на пол, прямо в одежде рухнул на кровать. А немного напуганному Боре Александрову сказал, чтоб завтракать шёл без меня, мотивируя это разгрузочными днями, так как перекачался в тренажёрке и теперь должен немного «подсушиться», чтобы скорость на льду не пропала.
- Может Тамаре сказать? – Заволновался мой юный друг. – Пусть вколет тебе витаминов. Как ты в таком виде завтра играть будешь?
- Всё нормально, - пробормотал я. – Отлежусь часок, другой и всё пройдёт. Бобров же домой к жене уехал, вот и славненько. Никому ни слова.
«Малыш» пожал плечами, зачем-то потрогал мой лоб и пошёл в ресторан, ведь он от больного на всю голову голоса в голове не страдал, а вот аппетит в последние дни у Борьки разыгрался, что надо. Как признался он - от волнения из-за скорого выезда в капиталистические страны: Финляндию и Швецию, о которых даже в газетах ничего не читал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«Что же это со мной? – подумал я, переворачиваясь с боку на бок. – Температуры нет, озноба, что бывает при гриппе, тоже. В голове полная тишина, хотя вчера перед сном специально никаких статей этих ленинских не читал. Откуда же головокружение и слабость? Неужто помираю в самом рассвете лет и хоккейной формы? Кстати о форме, я же в гонке бомбардиров, после четырёх шайб «Локомотиву» вышел на третье место. Первый на сегодня Харламов, у него 21 шайба и 12 результативных передач, второй Викулов, у него 24 шайбы + 6 ассистов, а у меня 21 + 9 и ещё целых три игры в запасе. С ума сойти, о чём я перед смертью думаю!»
И вдруг я провалился в глубокий и странный сон. Первое что увидел, это свои маленькие детские ручки, которыми я мну пластилин. Соединил все брусочки синий, зелёный, белый, чёрный и жёлтый, и перемешиваю их в однородную серую массу. Нелёгкое это занятие даже для подростка, а я, сидя на полу, упрямо мну и слышу за спиной разговор своего деда с соседом, который жил через забор.
- Никогда я особо ни во что не верил, - говорит дед. – Нет, на фронте, конечно, случалось всякое, и люди умирали от простой царапины и наоборот выживали после страшных ранений. Но чтоб совсем чудо какое произошло, такого не встречал.
- Давай по маленькой, за то, что живы остались, - предложил сосед, когда я повернул своё детское личико и увидел за столом двух крепких не совсем ещё старых мужчин, комнату, в которой прошло моё детство, часы ходики с кукушкой на стене.
«Сколько же мне сейчас во сне лет? – прилетела сразу мысль. – Пять или шесть? Помню, был какой-то пластилин, потому что других игрушек не было. Обалдеть».
Мужики же в это время закусили чем-то, мне, мелкому, из угла комнаты, сидя на полу, не разглядеть и дед, разомлев от «беленькой» разоткровенничался:
- Помнишь, я одно время животом мучился? Осколок какой-то с войны не дорезали, вот он и гулял у меня внутри. Когда же это? – Дед почесал затылок. – Как сейчас помню, дело было 7 декабря 1971 года. Операция нужна срочная, но операция это так – ерунда, она бесплатная. Деньги нужны на лекарство заграничное. Название у него мудрёное, да и не в том суть. Этот мелкий, года ещё нет, - дед кивнул на меня, - моя же без мужики родила, денег в доме ни копейки, а нужно тысячу рублей.
- А занять? – Предложил сосед, но потом подлил себе водочки, тяжело вздохнул и признался. – Хотя тут трёшку в займы не перехватишь, не то что тыщу.
- А я о чём, - дед отказался от водки и продолжил. – Надел я на себя всё свежее, стиранное, чтобы в гроб потом не клали в ерунде какой-нибудь. Ордена, медали это всё в комоде оставил, зачем они на том свете? Логично? Лёг, жду. Дочь моя тихо плачет, а Ванька спит, он вообще спокойный родился, ни крика от него, ни слёз не дождёшься. И тут Рыжик за окном загавкал и раздался звонок от калитки в дверь.
- «Костлявая» с косой пришла? – Напрягся сосед.
- Почтальонша газету принесла, - криво усмехнулся мой дедуля. – Дочь выбежала, возвращается обратно, а кроме газеты у неё в руках конверт без марки и адреса. Говорит, что в ящике почтовом лежал, заметила, когда с почтальоншей прощалась.
- Ну? Что в конверте-то? – Заёрзал от нетерпения на стуле сосед.
- Деньги, тысяча рублей, рублик к рублику. – Дед аж встал с табурета и нервно прошёлся взад и вперёд. - Кто оставил? Почему? Как вообще узнали, что деньги нужны на лекарство это заграничное, непонятно? А если по ошибке положили? А? Тут хочешь, не хочешь, а поверишь во всякое сверхъестественное. Во как! Давай ещё по одной и всё, работать надо, халтурка у меня. Один ведь Ваньку своего поднимаю.
- Понятно, дочка-то на БАМ усвистала мужа искать, зачем ей теперь «прицеп»? – Недовольно кивнул сосед, глядя на меня.
«Сибирский цирюльник! А дед ведь упоминал и не раз про эту чудную историю, только сумму не называл и день, когда деньги какой-то неизвестный ему в почтовый ящик подложил. Спас тем самым от верной смерти, и не только его, но и меня», - подумал я и тут же проснулся. В следующее мгновение чёткое осознание того, что я должен сейчас срочно предпринять шарахнуло по мозгам как паровой молот.
