- Нет, - ответил Синенко, - снова полиция. Кто путается, зовет нас милицаями.
- Лишь бы не полицаями, - сказал я. - Может быть, сразу отвезете домой? Надеюсь, там уже убрали. Хорошо, все застраховано. Наверное, придется вообще другой дом поставить…
- Могу порекомендовать строительную фирму, - предложил Синенко.
- Не надо, - отрезал я. - Весь дом нашпигуете следящими устройствами. Будут мне везде следить, мои полотеры замаются ваши следы вытирать. Нет уж, я свободный гражданин, потому разрешаю следить за всеми аксептами моей частной жизни только правительственным и общественным органам, а также свободным демократам и либералам… Стойте, куда вы меня везете?
- Куда и сами едем, - сообщила Мариэтта. - Не дергайся, тебе возвращаться сейчас в коттеджный поселок нельзя.
- Почему?
- Кто-то тобой интересуется слишком уж, - ответила она. - Не понимаю, что в тебе нашли… Такой неинтересный!
Я ответил со вздохом:
- Понимаю… Если бы это я их всех перебил, сразу бы стал интересным, правда?
Мариэтта спросила живо:
- Но перебил их ты?
- Все вы убийц обожаете, - сказал я с обидой. - Вон как глазки заблестели! А я и мухи не убью, такой добрый. Потому все один, все один…
- Ничего, - утешила она, - это упражнение полезно, как давно уже выяснили ученые. И без затрат сокращает лишнее население планеты. Мы не будем тебе мешать. И даже записывать не станем. Думаю, ты не оригинален.
Я сказал обиженно:
- Уже не считаете меня загадочным героем? Или таинственным… пусть даже преступником вроде Мориар- ти?… Знаете ли, в вашем учреждении могут подстрелить с крыши любого дома. Да что там крыша, из любого окна! Вы слыхали о снайперах? А в поселке все как на ладони, близко не подобраться.
Синенко буркнул:
- Он прав. Туда и отвезем, но сперва в наш центр. Попытаемся разобраться, почему к тебе такой интерес.
- А если не разберетесь?
Он вздохнул:
- Все равно охранять придется. Хотя, думаю, выделят ребят, специально заточенных для таких работ. У нас так всегда, охраняют кого ни попадя.
- Я не кого, - ответил я обидчиво. - Да еще попадя. Я царь природы.
- Мы самодержавие в тысяча девятьсот семнадцатом отменили, - напомнил Синенко, не оборачиваясь.
- Тогда венец творенья!
- И религия у нас отделена, - сообщил он злорадно, подумал, уточнил: - От чего-то там. Мариэтта…
Она огрызнулась:
- Да ладно тебе. Мы полиция или не полиция?… Меняемся.
Я не понял, что за обмен, но Синенко остановил машину, Мариэтта вылезла и села за руль, а он передвинулся на правое кресло.
Машину Мариэтта в самом деле ведет виртуозно, красиво обгоняя, даже как бы подрезая, хотя автомобили с автоматикой подрезать невозможно, компьютер реагирует моментально и тут же выполняет нужный маневр, притормаживая, ускоряясь или подавая в сторону, и так пролетели по магистрали и полдюжины улиц, пока впереди не выросло здание полиции и не помчалось навстречу с угрожающей скоростью.
Мариэтта лихо остановила у самого входа, Синенко проворчал:
- Если стану заикой, тебе придется выходить за меня замуж.
- У тебя ж две жены, - сказала она уличающе.
- Возьму третьей, - ответил он с достоинством. - И перейду в ислам, там и четыре можно.
Он вышел наружу и придержал дверцу для меня.
- А разве демократам нельзя, - спросил я, - брать жен столько, сколько хотят?
Он кивнул.
- Как только церкви сломили хребет, последние запреты пали. Но консервативное большинство, как обычно, бурчит и осуждает. Но по закону, если женщины сами настаивают, то не только можно, но и обязаны… что, конечно, хуже, как сам понимаешь.
Глава 14
Поднявшись по высоким ступеням в здание, мы миновали обязательный на случай взрыва начиненного автомобиля со смертником пустой холл. Мариэтта шла впереди, стройная и с красиво отведенными назад плечами, что создает иллюзию женской беззащитности.
В их отделе Синенко принес три пластиковых стакана кофе, по одному сунул нам с Мариэттой, а с третьим в руке сел на край стола, свесив одну ногу. Я заметил, что держится совсем иначе, чем когда я сидел на этом же месте после первой нашей встречи. Не столько настороженно, сколько уважительно.
Он бы и за сигаретами для меня сбегал, если бы вздумалось его послать, да и Мариэтта хоть и разговаривает в прежнем покровительственно-презрительном тоне, но в ее больших и достаточно женских глазах то и дело вижу тщательно скрываемые удивление и тревогу.
Отхлебнув кофе, довольно хилый, но хоть сладкий и горький, я сказал дружески:
- Все, что я сказал, уже сказал. Ничего не добавлю. Обвинить меня вам тоже не в чем, верно?… Потому давайте я допью кофе… вам стоило бы настроить кофейный агрегат получше, и отвезете меня, как и обещали. Или я вызываю свою милую машиночку.
Они переглянулись, Синенко сказал поспешно:
- Нет-нет, с нашей стороны это было бы нечестно!
- Мы вас забрали из дома, - сказала Мариэтта, - мы и отвезем.
- Не буду отбиваться, - сказал я. - Можете даже отнести.
- Отнести?
- В паланкине, - объяснил я. - Со шторами из китайского шелка. Скромный я, понимаете ли.
Синенко сказал торопливо:
- Пару минут, хорошо? Я доложусь по всей форме, скажу о результатах… думаю, руководство не станет вас задерживать.
- И отнесете на паланкине? - уточнил я. - Тогда и три подушки захватите! Одну большую и две поменьше.
Он сказал Мариэтте с неохотой:
- Сама понимаешь… К сожалению, прямых улик нет.
Мариэтта ответила со вздохом:
- А как бы хотелось… Сама бы удушила!
- Я солидарен с мнением вашего руководства, - сообщил я. - Оно у вас мудрое. Почти как я. Жду. Но не долго.
Я сам чувствовал, что разговариваю с ними все увереннее. И не только потому, что сами позволяют и даже подталкивают своей неуверенностью и непониманием как со мной держаться: как с удачливым олухом или же с хитрой замаскированной бестией?
Нет, это я сам потихоньку хамею или наглею, но в самом деле чувствую в себе нечто, что позволяет в будущем уже не трястись, что мне на ногу наступят или сам кому наступлю. Вот когда прижимает к стене, то стреляю сразу, все-таки лучше я, чем меня… А подрожу и попереживаю потом. Хотя теперь уже и дрожу меньше, и переживаю как бы больше потому, что так надо, раз уж я одухотворенная натура…
Синенко вышел распаренный и вроде бы даже вздрюченный, посмотрел волком, Мариэтта бросилась к нему, пошептались, она тоже чуть сникла, явно новости так себе.
- Ладно, - сказал я, - поеду, мне пора. *
Она сказала со вздохом:
- Я отвезу тебя. Не спорь, это указание моего начальства.
Я развел руками.
- Если начальства, то кто мы, чтобы спорить с руководством? Мне понравилось кататься в полицейской машине. Я сяду за руль? А то ты какая-то не совсем такая…
- Еще чего, - огрызнулась она зло, - тебе только инвалидные коляски водить. Пойдем, а то выглянет, еще и разорется.
- Поспешим, - согласился я. - Кофе взять в дорогу? Впрочем, у меня кофе лучше. Если хорошо попросишь, угощу. Хоть ты и представитель угнетаемого класса. Охраняешь сатрапов и все такое.
Она фыркнула:
- Не боишься такое говорить вслух?
- А что такого? - спросил я. - Я за сатрапов! Всегда голосовал и буду голосовать. Демократы доведут до беды. Будущее за справедливой сатрапией!
Она сказала кисло:
- Иди, иди…
На улице Мариэтта зашла вперед и отворила для меня дверцу на переднее сиденье справа. В морду я бить не стал, не то время, только посмотрел с укором, но она не поняла, все-таки дитя этого мира и этого времени.
- У меня хороший кофе, - заверил я. - Главное, крепкий и сладкий. А все остальное от лукавого.
Она не ответила, лицо сосредоточенное, брови сдвинуты, а глаза смотрят зло и раздраженно. Я вздохнул и умолк, благо уже показался съезд с автострады на дорогу к моему поселку.
В доме чисто, пол и стены отмыты до блеска, только что дыры от пуль никто не заделывал, требуется мое решение, как поступить и что делать. Но мне главное, трупы убрали, иначе даже не знаю, что бы с ними потом делал, перекинув в лабораторию Рундельштотта в отсутствие хозяина.
Мариэтта вошла по-хозяйски, теперь женщины ведут себя везде как хозяева жизни, отыгрываясь на нас, как негры на белых в Америке за годы рабства и подневольной жизни.
Вспыхнул побитый пулями экран, Аня Межелайтис посмотрела на меня, на мою гостью, поинтересовалась нейтральным голосом:
- Ужин на двоих?… При свечах или как?
- А у нас есть свечи? - удивился я. - Не дури. Простой ужин без выпендренов. Со мной не женщина, а полицейский. Она и тебя может арестовать за что-нибудь.
- За что? - спросила Аня.
- Найдет, - заверил я. - Она же власть.
Мариэтта поморщилась.
- И у тебя Межелайтис?… К кому ни зайди… Почему вы, мужчины, такие разные, часто даже умные и талантливые, а в этом деле все убого одинаковы?
