Положим, тут у нас вопрос о том, выжать из войск еще усилия или не нужно, не стоял так остро, но истинное понимание обстановки, как она слагалась в эти дни в районе Томашов – Рава Русска и решение, ею вызываемое, требовали проявления еще некоторых усилий, и толь ко одних усилий, без жертв.
Подробно обстановки на фронте наших 3-й и 8-й армий мы не знали. Но суть нам была известна. Сопоставляя же то, что за четыре дня нашего стремительного наступления мы (только 17-й корпус) встретили более или менее серьезного противника лишь у Томашова, а 5-й, 19-й и 25-й корпуса его почти не имели, словом, то, что с фронта 5-й армии противник исчез, – с тем, что в районе Равы Русской и к югу идут сильные бои – 27-го, сидя в школе в Майдан– Гурко и слыша в направлении Равы Русской глухой орудийный гул и тучи пыли с дымом в облаках над этим районом, – мы верно прозревали слагавшуюся обстановку: с нашего фронта австрийцы почти все там, против 3-й армии, и для содействия ей и для возможно полного эффекта поражения противостоящего неприятеля, с глубоким охватом его левого фланга, нам надлежало идти и идти вперед возможно быстрее, и отнюдь уж не останавливаясь на дневки. Сутки были упущены. Противник получил некоторую возможность избежать полной катастрофы. На 28-е мы были в районе Рудка-Брусло, 20 верст на запад от Равы Русской, а 29-го, когда противник был в полном самом поспешном отступлении, – в районе Сенявка – Радруж. Можно себе представить, какой бы разгром постиг его, если бы мы там (Сенявка – Радруж) были не 29-го, а 28-го, когда он был еще у Рава Русска – Магырув – Вишенька, как это наглядно показывает ниже приведенная схема[98].
6. Преследование. Впустую
28-го мы выступили из-под Томашова для преследования разбитого противника. Через село Лащовка мы вышли на шоссе Томашов – Белжец. Над нашими головами летал неприятельский самолет. Впервые мы видели его. Из колонн по нему открыли ружейный огонь. И пошла такая хаотическая пальба, которую с большим трудом начальники прекратили. Облетев район Томашова, разведчик повернул назад и скрылся в южном направлении.
Думается, что все им виденное было главным мотивом для решения австрийского командования – немедленно отходить, пока еще есть к тому возможность, ибо все пространство в районе Томашова кишело огромными колоннами, как лавина надвигающимися на тыл 4-й австро-венгерской армии. «Вот тебе и разбитая 5-я русская армия», – небось думали в австрийском штабе.
Около полудня мы въехали на ст. Белжец, или вернее – на место, где была она, ибо мы нашли тут кучи угля, пепла и еще много громадных костров: станция и все, что ее окружало, представляло груду развалин пожарища. Кто ее сжег, нам было неизвестно. Все пожарище было покрыто группами пеших и конных, попадались и двуколки. Все жарили, пекли, варили и во всех видах ели яйца, огромные склады которых были нами захвачены здесь. Мы тоже последовали этому примеру и наелись австрийских яиц до тошноты.
Движение войск сильно затормозилось: весь район Белжеца был переполнен войсками, наши колонны переплелись с колоннами 21-го корпуса[99] и кавалерийских дивизий. Будучи послан к начальнику 3-й дивизии с приказанием, я с трудом протискивался по шоссе к югу от Белжеца среди обозов, парков, двуколок, принадлежавших различным час тям и двигавшихся в разных направлениях, казалось, в полном хаосе. Обратила мое внимание одна обозная колонна, почти сплошь состоявшая из австрийских походных кухонь и повозок, даже с австрийскими же и лошадьми. Хотел спросить, кому принадлежит этот обоз. Но как раз в этот момент со мной встретился всадник-офицер, оказался приятелем-однокашником по академии, штабс-капитаном Новицким[100], котор ый на ходу успел сказать, что обоз принадлежит его доблестной, молодой (второочередной) 69-й дивизии (21-го корпуса), которая имеет уже массу трофеев. Начальника 3-й дивизии я нашел за Белжецем по дороге в с. Бржезина. По всему полю стояла пыль от проходивших войск. Тут же проскакал штаб 9-й кавалерийской дивизии, которая теперь только, к сожалению, выскакивала вперед для преследования противника.
Вернувшись, я уже не застал штаба на «Белжецкой яичнице», а догнал его за с. Белжец, по дороге на Ловчу.
Двигались медленно, с остановками. Так как в авангарде колонны – 35-я дивизия – то и дело натыкались на отдельные партии противника. Местность была очень пересеченная, лесистая. Приходилось обследовать разведкой подозрительные рощи и лесные площади, не засел ли там противник. Наученная горьким опытом 15 августа у Тарношина, дивизия теперь была осторожна. До боевых столкновений, впрочем, ни разу в этот день не доходило, ибо колонн целых частей неприятеля не попадалось. Все были какие-то обрывки, отбившиеся и скорее ищущие случая сдаться в плен. Все они двигались почти перпендикулярно к нашему направлению и скрывались по лесам.
Поздно, в темноте, мы пришли в Ловчу, остановившись в первой попавшейся тесной и грязной хате. Нескольким человекам из нас пришлось раскинуть гинтера[101] на чердаке за недостатком места внизу. Часть деревни, когда мы подходили, еще горела. Войска корпуса заночевали в районе Ловча – Рудка – Брусно. О противнике стало окончательно известно, что он поспешно и повсеместно отступает, стараясь, видимо, ускользнуть, чтобы не быть захлестнутым нами с севера.
Мы не раскидывались со штабом в эту ночь. Отдали лишь краткие распоряжения для продолжения с рассветом преследования противника, причем указаны были лишь направления каждой дивизии; 35-й на Грушов, 3-й – на Немиров, то есть прямо на юг. Это уже помимо директив свыше. Со штабом армии связь была утрачена. Мы же, молодежь, понудили наше солидное начальство, командира корпуса и начальника штаба к энергичному продолжению движения на юг: мы еще все же надеялись что-либо захлестнуть от бывшего фронта 4-й австрийской армии. И наша надежда едва не сбылась. Опоздали, может быть, на несколько (3–4) часов.
Движение было того же характера, что и накануне. У д. Рудка, на противоположном (северном) от нас берегу ручья мы сделали привал. И только что сели подзакусить, селение, где еще никто из нас не был, вспыхнуло.
Посланные казаки конвойной сотни, имевшей, между прочим, очень энергичных и толковых офицеров, ни души живой не нашли. Точно сама деревня воспламенилась от одного нашего приближения. Между тем ясно было, что поджог – сигнал противнику о нашем приближении: подходила колонна главных сил 35-й дивизии.
К вечеру войска корпуса прошли железную дорогу Рава Русска – Любачув на участке Слотвины – Горинец. Сколько-нибудь крупных частей противника не видели. Замечали лишь следы его поспешного отхода: отбившиеся партии, брошенные повозки, оружие, патроны, бродившие лошади.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
