Дистанция испытательного пробега небольшая по американским меркам. Всего двадцать пять миль, по-нашему — пятьдесят километров. Пока танк глотает километры, прикидываю, на сколько килограмм я похудею за такой путь. Получается немного, максимум на один обед, это радует, поскольку харчи у союзников не очень. С виду — загляденье, а на вкус — редкая гадость…
Десять миль. «КВ» ведёт себя на удивление прилично. По огороженному вешками пути идёт ровно, практически не напрягаясь. Торсионы подвески мягко попискивают, и ощущение будто танк плывёт… С удивлением замечаю, что дорога начинает меня убаюкивать, встряхиваюсь, затем выливаю на голову немного воды из фляги, это должно взбодрить, но к сожалению жидкость нагрелась и легче становится ненадолго. Ещё бы — на улице около тридцати градусов, если не больше…
Последние пять миль. Температура масла и вводы в норме, я встряхиваюсь, и тут, поднявшись на очередной холмик, вдруг замечаю у подножья расстеленную гусеницу, а красавицу тридцать четвёрку метрах в двадцати дальше. У её борта стоит бравый наш орёл, капитан Бессонов и расстроено что-то объясняет американскому сопровождающему. Лихо, с шиком торможу.
— Что случилось, тёзка?
— Да вот, чёрт, палец лопнул, ну и…
Молча захожу за корму «КВ», стаскиваю стальной трос с крюков и отдуваясь тащу к Сашке.
— Цепляй…
Через пять минут двигаем дальше. Осталось то всего три километра…[15]
Вечером нас приглашают в местный клуб. Неплохо у них это дело поставлено. В глухой пустыне — электричество, вода, телефон. Можно кино посмотреть, на танцы сходить. Делать нечего, отказаться никак нельзя, нас специально насчёт этого предупредили компетентные товарищи…
Отутюжив парадную форму и надев все свои награды, в сопровождении терпеливо нас дожидавшегося переводчика, шагаем по посыпанной мелким щебнем дорожке к горбатому, крытому рифлёным железом бараку, где размещается кинопередвижка. Публика в зале встречает советских солдат бурными аплодисментами. Даже неудобно как то… Наконец овации стихают, и мы занимаем места. Самые, к слову сказать, лучшие. Значит — уважают!.. Сеанс предваряется хроникой. Цветной, кстати. Насчёт этого у них хорошо. Бои в Азии, в Африке, бомбёжки Лондона. Ответные налёты американских ВВС на немцев. Вроде бы воюют, но как-то не так… Не вижу масштаба. У нас если в бой идут — так сто тысяч, а то и больше, а у них — тысяча в атаку двинулась, а шуму — словно десять миллионов. Раздувают, одним словом. Да и кто их сейчас долбит? Японцы? Это при царе они русских били, при гнилом самодержавии, а вот мы, люди страны Советов, настучали им так, что самураи на всю оставшуюся жизнь запомнили наверное… В голове всплывают строки Симонова:
Мы всякую жалость оставим в бою,Мы змей этих в норах отыщем,Заплатят они за могилу твоюБескрайним японским кладбищем!Нате, вам, получайте!Раз война, так война:Ни одного японцаНе оставим на семена!..
И остаётся мыслишка, что видно американские солдаты так себе, если не могут с желтопузыми справиться…
После хроники показывали рисованное кино. Тоже цветное. Про маленькую мышку и большого, но глупого кота. Том и Джерри называется. Мышонок Джерри умный и хитрый. Вечно кота Тома в дураках оставляет, и устраивает ему «сладкую» жизнь. Даже жалко беднягу стало. Несчастное животное и кипятком обливали, и кости дробили, и утюгом голову плющили, и вилками всего истыкали. Садист этот мышь, однако. Настоящий эсэсовец! Не понравилось мне. Да и другим ребятам нашим. А вот кино интересное было. «Унесённые ветром». Про Гражданскую войну в Америке. Жаль только, что саму-то войну почти не показали, переводчик пытался перевести нам слова героев — да не очень удачно, мы товарища, в конце концов, сами попросили помолчать, чтобы не мешал остальным людям, сидящим в зале. Но некоторые сцены впечатлили: раненые на станции, например. Потом пожар в городе. Страшно. Но война — она красивой не бывает. Только в плохих повестях и агитационных фильмах…
Глава 16
Эскадрилья шла плотным строем. Задача была поставлена коротко — уничтожить вражескую переправу через Дон в районе Калача. Из сорока восьми машин на задание вылетело сорок, хотя это и было прямым нарушением приказа по фронту, гласившему, что штурмовики «Ил-2» выпускать группами не более одного звена…[16]
Самолёты выстроились растянутым строем, напоминавшим косую черту под углом к земле. Первым шёл Столяров. За ним — самые опытные летчики эскадрильи. Молодых пустили в середину строя. Владимир предупредил всех не один раз, что строжайшее соблюдение плана операции гарантирует её выполнение и возвращение всех машин домой, на аэродром без потерь…
Он взглянул на часы — время. До цели — около пяти минут полёта. Пора было начинать поворот. Качнув крыльями, чтобы привлечь внимание лётчиков, капитан слегка довернул самолёт и лёг на новый курс, почти перпендикулярный прежнему направлению полёта. Расстояние до сооружённых немцами мостов быстро сокращалось.
Владимир не доверял полученным от разведчиков сведениям о том, что воздушного прикрытия у такой важной для фашистов переправы не было. Хорошо изучив характер врага, он понимал, что этого просто не может быть, поэтому внимательно следил за воздухом. Три минуты. Двадцать километров до цели. Пора подниматься.
Блеснула в глаза извилистая полоса казачьего Дона. Ну, с Богом! Повинуясь взятой на себя ручке управления, штурмовик полез ввысь. Зашипела углекислота, поступающая в бензобаки, закрылись бронестворки масляного радиатора. Изменился звук работы мотора. Лётчик бросил короткий взгляд назад — строй не распался. Все шли плотно и чётко, как на параде. «Хоть бы молодые выдержали, не поддались азарту, не испугались зенитного огня…»
О, чёрт! Накаркал! Снизу словно потянулись толстые шерстяные верёвки — это прикрывающие переправу немецкие «Флак-системы»[17] открыли бешеный огонь. Ну, ребята, давайте! И, словно услышав мысли лётчика, шесть машин отделились от строя, вырываясь вперёд, затем, прибавив скорость, опустили носы. Под широкими плоскостями полыхнуло — это сорвались с направляющих ракеты, и ушли по направлению к вражеским батареям. Вверх рванулись сплошные огненные столбы ярко-оранжевого пламени, превращаясь у вершин в мазутно-чёрные полосы грязного дыма. Казалось, что это вырывались на волю тёмные души погибающих убийц, насильников и грабителей, пришедших с войной на родную землю… Короткий взгляд на часы, второй — вокруг. Чисто! Столяров навёл перекрестие прицела, совместив сетку на лобовом стекле с торчащей из капота мушкой, и нажал на гашетку: «Ил» словно споткнулся, когда ударили авиационные пушки и пулемёты из обеих плоскостей.
Огненные трассы вспороли гладь воды, быстро прочертили короткую дорожку водяных фонтанчиков и упёрлись в стандартные квадратные немецкие понтоны. В разные стороны полетели обломки металлических бортов, разорванных силой взрыва фугасных снарядов. Пули крыльевых «ШКАСов» разносили на куски идущую сплошной колонной пехоту. И вот он, миг сброса. Ощущается уже подсознательно. Рука давит кнопку бомбосбрасывателя, и вниз летят бомбы…
Высоченные водяные зелёные столбы, на мгновение подсвеченные изнутри адской силой тротила вырастают из широкой глади реки. Взметаются вверх доски, куски разорванных тел, изуродованное колесо противотанковой тридцатисемимиллиметровки…
Владимир резко дёрнул ручку на себя, выходя из пологого пикирования, и «Ильюшин» медленно, как-то величаво начал задирать свой нос. Горизонт чист, и можно оглянуться — идут, родимые! Идут! Ещё КАК идут!!! Один за одним, штурмовики выходили на позицию и вели шкальный огонь из всего оружия. Вниз сыпались бомбы всех калибров, от лёгких двухкилограммовок до «ФАБ — 100». Вода седого Дона просто кипела от осколков, вниз плыли куски непонятно чего, разорванные канаты змеями струились по поверхности, измочаленные до пушистости. Чудом уцелевшие враги безуспешно пытались выбраться на обрывистый берег, но руки бессильно скребли по спёкшейся от зноя глине.
Два штурмовика отделились от строя и прошли вдоль каждого из берегов, пресекая напрасные попытки немцев спастись… Пора уходить. Эх, ещё бы заходик! Но нет, сейчас на ближайшем вражеском аэродроме истребители уже прогазовывают моторы, суматошно машет флажками выпускающий. Ещё пять минут, и небо станет чёрным от фашистских крестов на плоскостях «мессершмитов», «фольгоре», «фалько» и прочей летающей нечисти, стащенной немцами со всей покорённой Европы… Надо уходить. Время! На высоту! Как можно выше, тогда можно будет прибавить к мощи моторов и силу земного притяжения…
Линия фронта. Ленты траншей, остатки разбитой техники, и трупы… Вся земля выжжена до черноты, изрыта воронками, образуя лунный пейзаж. Мелькают колонны беженцев под крылом, последние успевшие уйти до прихода немцев. Гурты эвакуируемого скота всех пород, от овец до волов и быков. Пылят колонны грузовиков, везущих фронту патроны, гранаты, снаряды. Ползут стальными лентами танковые колонны, устало маршируют коробки пехоты. Вот она, адская машина войны, беспрестанно находящаяся в движении. Ночью и днём. Молох, пожирающий тела и души, не делающий исключения ни для кого, не различающий, кто перед ним — женщина или мужчина, ребёнок или старик…
