На юбилее у дяди Марата он сидел рядом с этим аксакалом. И тот объяснял ему, молодому сопляку, что суверенитет любого государства появляется только тогда, когда соблюдаются три важнейших условия. Первое – государственная граница. Второе – армия для ее защиты. И третье – самое важное. Амантай вспомнил раскрасневшееся, со слегка хитрым выражением лицо старика, когда он многозначительно замолк и, подняв тощий палец вверх, наконец, просто сказал:
– Собственные деньги!
Казахстан долго еще держался сначала за советский, а потом за российский рубль. Страшно было. Но российские умники-либералы все-таки вытолкнули их в свободное плавание.
Когда премьер-министр республики поехал в Москву на переговоры об увеличении наличности для новой страны, Егор Гайдар ему прямо сказал:
– Кредит дадим в рублях, но возвращать его будете в долларах.
Такая вот у них была национальная политика. И вот теперь у нас есть все. Есть гимн, штандарт, граница, таможня. И он едет встречать свои деньги.
Сегодня они просто бумага, упакованная в плотные брикеты. Но завтра, завтра эти разноцветные фантики, эти бумажки вольются в сберкассы, магазины, попадут в руки людей. И как новая, свежая кровь дадут толчок экономике, самой жизни, которая замирает сегодня на всем гигантском пространстве нового государства.
Вчера он летел над степью, над землей своего народа. И ему было страшно. Он вглядывался в это гигантское застывшее внизу пространство. И понимал, что там огромная территория, на которой каждый день выживает теряющее блага цивилизации, а вместе с ними и человеческий облик, население. Вся земля покрыта сегодня незасеянными полями с ржавеющими остовами тракторов и комбайнов, с чудовищными мертвыми заводами, угольными разрезами, урановыми рудниками, шахтами. И степная вьюга зимою будет заносить это пространство, эти линии электропередач, нитки газопроводов.
И Казахстан, его любимый Казахстан станет местом глобальной катастрофы, ужасного сна человечества.
Но он верит, что этого не случится. А народ сможет удержать жизнь на этих пространствах. Иначе все, что они делают сегодня, бессмысленно.
* * *
Аэропорт встречает его оцеплением из автоматчиков. Молодой усатый казах-лейтенант, командующий группой, останавливает взмахом руки его черную «Волгу». И словно извиняясь, что причиняет такое неудобство большому человеку, наклонившись к открывшемуся окошку произносит:
– Лейтенант Казакпаев. Извините, абеке, но туда нельзя! Спецрейс пришел из Лондона. Что-то грузят.
– Мне можно! – Амантай небрежно показывает свое удостоверение. А водитель достает откуда-то из бардачка красивый пропуск с новым флагом-гербом республики. Желтым солнцем на иссиня-голубом небе.
Растерявшийся лейтенант машет рукой ребятам в камуфляже. И те расступаются перед ними.
«Вот и все, – думает Турекулов, глядя на то, как по грузовой панели ИЛ-76 сползают на рога автокаров громадные, обвитые синтетической пленкой контейнеры. – Вряд ли люди, которые стоят и снуют вокруг, знают, что находится здесь, на бетонке взлетно-посадочной полосы».
И только несколько человек, в том числе и он, Амантай Турекулов, понимают, что здесь спрессованное в брикеты, плотные «кирпичи», едет по конвейеру, будущее его страны, его народа.
IV
Он пришел к Протасову – наниматься в коммерсанты.
Как ни странно, такой важный человек, как Владимир Протасов, сидит на этаже не в самом лучшем, мягко говоря, месте. Кабинет его не располагается, как должно быть по капиталистической идее, в главной редакции, а находится в общем ряду с кабинетами других рядовых редакторов. Более того, дверь его – напротив дверей общественного туалета. Что даже по меркам социалистического чиноположения ну никак не вписывается в общий формат.
Проблема проста, как Колумбово яйцо, – коммерсантов в редакции не любят. Ввиду разверзающейся на глазах финансовой пропасти их снисходительно терпят, но не более того. Пусть они носят «золотые яйца», но не смеют вторгаться не только в саму газету, но и даже на территорию, где обитают «творцы».
Зато внутренность кабинета бывшего редактора отдела рабочей молодежи, а ныне по совместительству главного коммерсанта, выгодно отличается от обставленных в древне-советском стиле обиталищ газетных богов. Новенькая, как с иголочки, полированная мебель. Невиданная роскошь – личный факс. Телефонные аппараты самых современных моделей. Кожаные черные кресла на колесиках. Расписные китайские чайные сервизы. Холодильник. А самое главное – красивая, тихая секретарша, как непременный атрибут успеха, довершает интерьер, в котором обитает наш «меркурий».
Сюда-то, в это маленькое вместилище кооперативной роскоши и комфорта, направляет свои стопы Александр Дубравин.
Он уселся напротив Протасова на кожаном диванчике для гостей. И повел такую смущенную, драматическую речь:
– Вот, Володь! Пришел к тебе. Работать хочу!
Дубравин долго маялся, размышлял перед тем, как идти «наниматься в коммерсанты». Но, с одной стороны, его подталкивает стучащаяся в двери их квартирки нужда. С другой – понимание того, что журналистика высшего класса на сегодня умерла. И он, как человек живой, думающий и азартный, хочет попробовать себя в новом, неизвестном деле: «А чем я хуже тех ребят, что снуют сегодня туда-сюда по этажу?! Ничем! Взять того же Колю Сурнина – он уже приобрел свои четыре “д” – диплом, дом, дача и даже “Джигули”. Но он тоже начинал собкором».
Протасов не успевает ответить на предложение Дубравина, как его отрывает от беседы телефонный звонок:
– Что? Нашел подводную лодку? На Северном флоте? Подходящую? Вот давай ее и продавай голландцам! Или кому там, аргентинцам. Под ресторан. Они хотят сделать такой прикольный ресторан. Из советской лодки. В каком смысле прикольный? В самом прямом. Поставить ее на прикол. У причала. И официантки в морских тельняшках и с голыми задницами будут подавать там посетителям знаменитые аргентинские бифштексы из мраморной говядины. Ну давай, давай! Я тут занят. Так вот, Саня, нам нужен человек совершенно определенного склада характера. Человек, который бы…
Но не успевает Протасов ввести Дубравина в курс дела, как в дверях рисуется стройная фигура бывшего моремана и собкора Николая Сурнина, того самого, который уже в четыре «Д»:
– Все пропало, все пропало, шеф! – кричит он, заламывая руки с перстнями. – «Миски» забастовали! Не хотят грузиться на пароход. Наш конкурс красавиц «Мисс – молодежная газета» под угрозой срыва. А мы пригласили таких спонсоров, таких пацанов!.. Они отвалили такие бабки!.. Что делать?
– Кончай панику наводить! – побагровев от гнева, так серьезно отвечает ему Протасов, что Дубравин аж зябко ежится. – Я уже давно разобрался в этом деле. Тех «мисок» заменили на других… Более красивых. А вот вас я за этот прокол еще вздрючу! Чтоб знали свой контингент, изучали, как следует изнутри!
Через минуту, выставив Сурнина за дверь, он, нажав на кнопку, вызывает секретаря.
Пока происходят эти события, Дубравин сидит ни жив ни мертв. Он просто фигеет от такого потока информации: «Е-мое! Люди-то, оказывается, вон какие дела проворачивают. Не то что мы. Сидим тут, строчки собкоровские считаем. А они считают миллионы!»
Стройная, как газель, секретарша Инна – сто восемьдесят сантиметров, ноги растут от ушей – в обязательной мини-юбке и белоснежной шифоновой блузке нарисовалась из сумрака шестого этажа с чашками чудного индийского чая на подносе. Еще там в вазочке были какие-то абсолютно западные, залитые шоколадом печенюшки.
Протасов велит ей поставить угощение на стеклянный столик. И занять оборону у дверей.
– Чтоб меня не беспокоили! У меня важный разговор!
Дубравин надувается и расправляет широкие плечи от собственной значительности. Он уже в мечтах продает раритетный крейсер «Аврора» каким-то заезжим арабским шейхам, выдавая его за крейсерскую прогулочную яхту класса «Люкс».
Но разговор идет о другом. Он как раз и идет о том, о чем они говорили в феврале.
– Мы все это время занимались хрен знает чем, – продолжает объяснение ситуации Протасов. – А главным даже не интересовались. И сегодня газета стоит на грани гибели. Денег нет. Живем на дотации от правительства. Нам надо создавать собственный, независимый издательский бизнес. Рекламные службы, региональные отделения. Производственные отделы. Нельзя такую гигантскую махину, можно сказать авианосец, делать из одного места. Из Москвы. Страна огромная, условия везде разные. В каждом пункте печатания свои цены, свои порядки. Надо проводить децентрализацию. Искать людей на периферии. Учить. И вот тут, мне кажется, та идея с телепрограммой может нам сильно помочь. Двинуть дело вперед. Это сегодня самое важное место. У нас тут есть один парень, Александр Олегович Крест. Он сейчас бултыхается в этой каше. Пойдешь к нему. На подмогу.
