— И вы всех восхитили помимо всего остального вашим поварским искусством…
— Искусство, признаюсь вам, развивалось с годами. Но гости, их пригласили очень много, остались довольны. А мы еще больше. И, вот вы спросили, помним ли мы нашу свадьбу? Еще как! Когда исполнилось двадцать пять лет бракосочетания, мы в одной стране в память об этом снова вступили в брак — день в день.
— А где еще вы выходили друг за друга?
— Потом в Ереване в 1952 году сходили в загс и официально расписались. Отметили это с друзьями. И еще два раза в странах, где работали. Иногда менялись имена, фамилии. Но это — уже специфика.
— О ней, пожалуйста, хоть немножко.
— Мы уехали вместе, но по легенде еще не были мужем и женой, просто знакомыми. Вместе везде бывали. И только потом подходило время вступать в брак.
— А конфликты «производственные» не возникали?
— Никогда! Может, был обмен мнениями — но всегда дружеский, именно профессиональный. У Жоры хороший характер — уравновешенный. И всегда он меня берег, старался, чтобы не переживала, ни в коем случае не нервничала.
— Я слышал, что у некоторых нелегалов, особенно у женщин, после нескольких лет «работы в особых условиях» сдавали нервы. Даже начинались головные боли, приходилось лечиться, порой уезжать домой.
— Есть от чего нервничать! Напряжение — огромное. Но это — не наш случай. Если муж о чем-то и сокрушался, то от меня он пытался это скрыть. Часто удавалось.
И тут в беседу вступил Геворк Андреевич:
— Все равно за Гоар я волновался. Старался всячески оградить ее от риска, от опасности. Но как без них? Это же неизбежно. Жена мне так помогала. Вся связь с Центром на ней, и от этой важной части работы она меня освободила. А сколько благодаря Гоар было знакомств с женами тех, кто мог приносить — и приносил, благодаря и ее стараниям, — важную информацию. Но тут я не только о работе. Она и друг, и советчица. Это не отношения между начальником и подчиненным. Да в разведке так быть и не должно. Тут нечто иное — понимание, вера в полную надежность, в то, что мы всегда вместе. Гоар Левоновна кивает головой:
— Мне и с мужем, и с работой повезло. Может, это вас и не заинтересует, но у Геворка — вся семья добрая, дружная.
— Гоар Левоновна, почему же не заинтересует? Это же частичка вашей жизни.
— Еще какая! Когда учились в Ереванском институте иностранных языков, я иногда не успевала навестить маму. И тогда отец Геворка, Андрей Васильевич, мне об этом напоминал. Отношения были идеальные. Вы, надеюсь, верите?
— Конечно. А сейчас вы наведываетесь в Армению?
— А как же! Мы же армяне. Раз в год обязательно отправляемся в Ереван. Там наши родные — брат, его жена, их дочка. Всех их очень любим, особенно племянницу Маргольку. Она у нас и в Москве часто бывает. В Армении с друзьями нам всегда тепло. С некоторыми из них мы ровно полвека вместе. Мы с Геворком любим и в гости ходить, и у себя дома близких людей принимать.
— Гоар Левоновна, вы, как и ваш муж, тоже родом из Ростова?
— Нет, из Ленинакана, теперь — Помри, родилась в 1926-м, мои родители выехали оттуда в Иран, мне тогда было пять лет. Я, когда в Тегеран приехала, по-русски вообще не говорила. А Геворк не знал армянского. Но постепенно выучились, хотя в начале знакомства общались чаще на фарси. Жили мы в самом центре Тегерана, там, где селились тогда армяне. Были мы ребятами общительными, знакомых у нас хватало.
В годы войны Тегеран был переполнен людьми. Как мы уже с вами говорили, сюда бежали от войны многие, в основном — обеспеченные люди из Европы. Сейчас во многих художественных фильмах о той поре вижу женщин в парандже. Но их-то как раз было немного. Наоборот, тон задавали хорошо одетые дамы в ярких одеждах. Бросались в глаза их цветастые, часто облегающие наряды, даже мини-юбки носили. Тегеран не был, конечно, законодателем мировой моды, но, можно сказать, следовал за ней. Понятно, что эта некая европеизированность почти не встречалась на бедных окраинах.
Узкие улочки города были забиты современными машинами, которые двигались со скоростью запряженных осликами тележек. Постоянные заторы, запруженные улицы, на которых застревали любые, даже самые охраняемые эскорты, и, конечно, легендарный базар, где продавалось абсолютно всё, непонятно каким образом в Иран попавшее.
— Но все-таки вы с Геворком были тогда совсем молодыми, юными. Помните, как познакомились?
— Конечно. Мне было тринадцать, и старший брат уже работал в группе Георгия. Георгий долго, года три, наверное, ко мне присматривался. Сначала давал какие-то легкие задания — пойти, принести, посмотреть. Потом предложил войти в его «Легкую кавалерию».
— Как удавалось вести наблюдение и выходить на фашистских агентов — понятно. Но вот как вы добывали важнейшие секретные сведения? Например, о точной дате нападения Гитлера на СССР?
— Относительно точной — это просто «вторая половина июня» 1941-го. В Тегеран в 1940-м понаехало столько немцев. Большинство из них трудилось на разведку. А квартиры, виллы, комнаты — уютные и чистые — многие снимали у наших армян. Если говорить языком разведки, мы «работали по немецкой колонии». Бывало, что отношения с хозяевами у постояльцев складывались самые доверительные. И у некоторых тут начиналась своя работа. У нас — с ними, а у них — с нами. Немцы всячески перетягивали нас на собственную сторону, заигрывали: не беспокойтесь, скоро не станет этих Советов. Мы приходили в гости к приятелям, соседям. Знакомились с их жильцами. И как тут, выслушав немцев, не задать наивный вопрос: «Ах, герр майор, скорей бы! Но почему вы так уверены в этом?» И получить вполне аргументированный ответ: всё произойдет летом 1941-го и закончится очень быстро — блицкригом. Если беседа складывалась, можно было осторожно копнуть и чуть глубже, осведомиться: почему не сейчас, не зимой? Нам терпеливо объясняли, что в жуткий мороз цивилизованные государства не воюют и потому германский рейх предпочитает покончить с русскими летом. Некоторые, которые уж очень любили прихвастнуть собственной осведомленностью, называли даже более конкретные даты — третья декада июня. Всей этой информацией мы обменивались с нашими друзьями, а затем передавали по назначению. Жаль, в Центре именно на эти предупреждения реагировали слабовато. Впрочем, об этом мы узнали гораздо позже.
— А как вы общались с немцами? Ведь с языками у них обычно не слишком.
— Только не у тех образованных, профессионально подготовленных людей, которые наводнили Тегеран в 1940-м и 1941-м! Многие говорили на английском, на фарси, даже на русском. Да тут и не обязательно было быть первоклассным лингвистом. Даже объяснений на ломаном языке, иногда на пальцах, вполне хватало. Некоторые любят поговорить — а разведчик обязан уметь слушать, поддерживать беседу и анализировать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
