Вот какие дела, старик... Пиши Зойке в Москву бодрые, веселые письма, а то ей там кисло...
Служи, мой друг, спокойно. У тебя нет таких идиотских волнений, как у нас, поэтому не спеши на студию. Хотя я понимаю, что мыть сортир и чистить картошку тоже не фонтан.
Пиши мне в Краснодар.
Целую тебя.
Элик".
В конце июля мне принесли повестку из военкомата - 1 августа ехать на трехмесячные сборы. Что это такое, я выяснил к концу службы: очковтирательство, показуха и обман государства. Все три месяца мы чистили орудие, которое не участвовало даже в Великой Отечественной - настолько оно устарело и скорее символизировало собой эпоху "Большой Берты". Мы драили ствол так тщательно, что он блестел, как скальпель.
Иногда мы строились в шеренгу, и сержант долго смотрел на нас, туго чего-то соображая. Затем гнал в лес, где мы жгли костры. Бессмысленно спалив уйму хвороста, мы стройными колоннами, с боевой песней возвращались в лагерь, будто с поля Куликова.
Теоретические занятия шли четыре часа в день, "лекции" - а среди нас было несколько кандидатов технических наук - нам читали сержанты с пятиклассным образованием. Однажды сержант что-то плел про закон Ома. Тогда один из кандидатов, не в силах вынести эту белиберду, попросил разрешения обратиться и сказал, что в действительности ток идет не так, а эдак. Сержант покраснел, надулся и гаркнул: "Приказ командира - приказ Родины". Поскольку сержант был наш командир, то прав оказался он, а не Ом.
С первого же дня нас стали пугать "нарядом вне очереди" - чистить сортир! Бал открыл, конечно, я - еще бы, кинорежиссер. Когда я вернулся, на меня смотрели с ужасом, а я беспечно: "Ну, мальчики, вычистил я вам нужник на славу!" Оказалось это делом нехитрым - сбросить лопатой в очко кучу, которой солдат не попал в цель. Лиха беда начало - и все перестали бояться.
Несмотря на осень и холод, спали мы в палатках, и когда слышал по радио "заморозки на почве", то это означало "заморозки на мне". Все это мы, естественно, воспринимали как должное - "Трудно в ученье, легко в бою". Но терялись в догадках, куда отнести - к ученью или к бою? - следующий эпизод. Дело в том, что неподалеку в лесу был летний поселок, где жили офицеры с семьями. И нас по очереди назначали к ним дежурить.
...К семи утра являюсь и жду, когда господа встанут. Вот выходит заспанная офицерша, перебирая волосы, проветривая подмышки. Я поднимаюсь с бревна.
- Солдат, а ты по-русски понимаешь? (Это она глядя на мою восточную морду в пилотке.) Да ты не обижайся. Тут у нас служили ребята из Казахстана, плохо говорили по-русски. Я сказала Юсупу - принеси воды, а он... - Она махнула рукой и засмеялась.
Весь день я колол дрова, чистил картошку, мыл полы, ходил с нею в магазин и нес покупки - не то джентльмен, не то денщик. Перед ужином двум детишкам читал "Конька-Горбунка". Они слушали, разинув рты, а я подумал, что такого легкого и интересного дня у меня за всю службу не выпадало. А на другой день я в основном читал ребятишкам Пушкина - гувернер, чуть ли не "в Летний сад гулять водил". Они все меня расспрашивали про диснеевские мультфильмы, тут-то офицерша уяснила "ху из ху" и, не хуже жены Лота, превратилась в соляной столб.
Стрелять нас учили теоретически, затем выдали винтовку, один патрон и тут же повели сдавать экзамен - стрелять в мишень. Я прицелился, зажмурился, выстрелил, набил синяк на плече, оглох, закашлялся и почему-то попал в десятку. На следующий день увидел свою фамилию на доске почета под рубрикой "Отличники боевой подготовки" и понял, что в случае чего - убью врага наповал!
Таким образом подготовили ТРИСТА АРТИЛЛЕРИСТОВ и написали в военном билете "Оператор радиолокационной станции орудийной наводки. ВУС 122". Но мы как ничего не знали, так и не узнали. "Господи, грянет война, меня призовут, поставят к пушке, и враг нас разобьет. Значит, так обучают танкистов, минометчиков и прочих служивых... Какой обман!" - думал я в смятении.
P.S. 1997. И вот сегодня нет дня, чтобы, глядя по телевизору на наших ребят в Чечне, я не вспомнил тот год, когда нас якобы обучили военному делу. Наверно, такая же показуха за плечами многих юношей, у которых сегодня в военных билетах проставлена воинская специальность сродни моей "ВУС 122", но они платят жизнью за халтуру и очковтирательство тех, кто попустительствует такому "обучению".
В начале перестройки Эльдар Рязанов на своем творческом вечере в Останкине, который транслировался по ТВ, зачитал один-два абзаца из моего письма, посланного ему из этого военного лагеря в Петушках. К слову пришлось вот он и процитировал. Что тут началось! Министерство обороны особенно возмутилось описанием моих гувернерских обязанностей относительно офицерских детей: такого не могло быть, так не обучали никогда! Как это так - солдат обслуживает семью офицера, а не несет воинскую службу?! Но это было распространенное до сих пор в армии преступное явление (со мной еще в безобидном виде). Тогда, на заре перестройки, это слово было еще внове и на ТВ-встрече названо не было, но сам факт... Словом, военное министерство пошло на Рязанова войной, да еще полезло в бутылку, узнав, что сам он в армии не служил!
"Сначала министр обороны Д.Т.Язов на встрече с писателями пальнул в меня из самого тяжелого орудия, ибо он был министром, - писал Рязанов. - А потом в "Правде" на меня в штыковую атаку пошел генерал-лейтенант, Герой Советского Союза Самойлович, в "Красной звезде" по мне произвел залп Герой Советского Союза майор Кравченко, а в газете "Советский патриот" в меня швырнул гранату тоже Герой Советского Союза, какой-то старшина (фамилию не помню, так как эту газету не выписываю). Так что воинская субординация была соблюдена".
А началось-то все с цитаты из моего письма... Рязанова пытались обвинить в уклонении от воинской службы во время Великой Отечественной, шли доносы, проверяли его зачетки ВГИКа, вызывали в военную прокуратуру. Армия со всеми ее пушками и танками, ракетами и бомбами встала на защиту "справедливости", хотя достаточно было заглянуть в метрику Рязанова, чтобы выяснить - в конце войны ему было всего семнадцать с половиной лет, а призывали, как известно, с восемнадцати. И когда три генерала в отставке выступили с обвинением, что Рязанов "смог укрыться от призыва в армию и участия в Великой Отечественной войне", то он, в частности, написал им: "...Вы возвели на меня напраслину, оговорили меня, обозвали трусом... В течение месяца я буду ждать от вас письменного извинения. Если его не последует, то я подам на вас в суд за оскорбление личности".
Все три генерала извинились. А Д.Язов, посрамленный Рязановым, остался его злейшим врагом. И во время путча, окажись его верх, Эльдару не поздоровилось бы. Но чем кончился путч - известно.
4 декабря. Леня Хмара - самый знаменитый диктор в документальном кино. Начинал еще в войну, все военные выпуски, вся хроника записаны его голосом. Левитан или Синявский читали, лишь когда Хмары не было. (Синявский только спорт.) Так вот Леня рассказал, что в войну на радио его пригласили участвовать в передаче, которая шла прямо в эфир - тогда редко были записи радиоспектаклей и назывались они "тонфильм". Здесь участвовали чтецы, певцы, хор, оркестр. Леня должен был торжественно произнести: "И вот свершилось непорочное зачатие", за ним - вступить оркестр и грянуть хор. Никаких репетиций - Хмара кого-то заменял. И вот в нужном месте он решил исправить неправильное, по его мнению, написание и громко, с пафосом провозгласил: "И вот свершилось НЕПРОЧНОЕ зачатие!"
В студии такое началось, что выключили микрофон. Больше на радио его никогда не приглашали.
[23 декабря. Сегодня в министерстве приняли картину Элика на ура объявить благодарность и выдать премию. Его картина о нефтяниках Кубани сделана правильно и чисто, ровно, но без фантазии и волнения.]
1954
4 января. Несколько дней назад Кармен предложил мне монтировать капустник для новогодней встречи в ЦДРИ, что-то доснять, что-то уже снято. "Раз вы там встречаете Новый год, то вам сам Бог велел". Я ответил, что "не Бог, а вы велели и этого для меня достаточно, тем более что мне это интересно". Поставили в фойе монтажный стол, тут же снимали, и тут же я монтировал, когда привозили материал из проявки.
Начинается с того, что люди требуют у комиссии билеты и Масс убивает Червинского. А Гаркави кидает бомбу в дирекцию. Готовятся к встрече Хрусталев танцует с Анной Редель, держа ее высоко над головой, а она тряпкой протирает люстру. Вертинский натирает пол, напевая "Я маленькая балерина" и делая ручками; Вл.Поляков рубит дрова и, замахнувшись, убивает Ирину, оглядывается на труп и продолжает колоть, как ни в чем не бывало; Миронова душит Менакера, застукав его с Тамарой Ханум; Гамрекели приготовил шашлык к ужину, дал понюхать Савицкой, и ту выносят вперед ногами... И т.д.
Называется
"СКАНДАЛ в цедРИМЕ"
Постановка Тамары Церетели
Сценарий утверждается
