И я никогда не поверю, что кто-то из спортсменов провел свое многолетнее общение с личным тренером без шероховатостей и конфликтов. Лет в семь — десять я, естественно, слушалась его во всем и у меня не было своего «я». Но я взрослела, и возникало недопонимание, особенно в переходном возрасте, когда он мне говорил одно, а я хотела все делать по-другому. А сколько раз ему приходилось выслушивать мои капризы, типа: «мне это плохо», «мне это не нравится», «я боюсь и не буду»… И он относился к этому спокойно, давая мне возможность самой наступить «на грабли». И любил приговаривать: «Пока тебя мордочкой в грязь не ткнешь, ты будешь стоять на своем. Зато потом быстро все понимаешь… Ведь я прожил уже столько лет, столько всего видел и вижу…» И я всякий раз с ним соглашалась, извинялась, и мы снова продолжали работать.
Но с возрастом я становилась все более и более упертой… Думала, что теперь мы уже и «сами с усами». Хотя до «самости» было еще ох как далеко! И я абсолютно точно знаю, что все мои ошибки и проигрыши были только из-за того, что я шла поперек предложений своего мудрого тренера. К сожалению, понимаешь это только потом, когда взрослеешь и умнеешь.
Глава девятая
Роман с Олимпом
В 14 лет, выиграв чемпионат Европы, я получила почетное звание заслуженного мастера спорта России. А теперь в моем багаже был еще один чемпионат мира. После него я уже не боялась никаких травм и готовилась к Олимпиаде в Атланте как заведенная. Мне нужна была только победа. И зная, что лишние килограммы, набранные в ЦИТО (Центральном институте травматологии и ортопедии), не исчезнут сами собой, я всерьез занялась своим весом. Кроме того, я понимала: если поеду домой (а это было как раз накануне Нового года), то привезу оттуда еще «трешку» килограммов. И тут уж никакая сила воли не поможет, поскольку на праздник у нас всегда стол ломится от вкусных угощений, искусно приготовленных мамиными и Юлькиными руками. И, естественно, я не смогла бы только смотреть на них.
Борис Васильевич вернулся в Белгород, а я осталась на «Круглом». Бегала кроссы, ходила в зал, делала подкачку на тренажерах, плавала, чуть подсушивалась в баньке и сильно ограничивала себя в еде. Вообще-то я люблю вкусно покушать и с удовольствием ем все, кроме морских ежей. Уже тогда я поняла, что особых ограничений в еде мне не требуется, разве что по количеству потребляемой пищи и хлеба. Пирожные и торты я и так не люблю. Из сладостей — только шоколад. Времени на восстановление у меня было не очень много — всего полгода. И хотя я была в команде в числе лидеров, мне буквально дышали в спину еще несколько гимнасток. Это Дина Кочеткова и Роза Галиева, с которыми мы были вместе еще в сборной СССР. Они обе — ученицы Аркаева. И он, естественно, лоббировал их интересы, когда, как представитель команды, распределял порядок выступления спортсменок на турнирах. А меня все время выпускали в первых рядах, хотя по расстановке сил в команде я была лидером, поэтому должна была выступать в конце. Но меня это не пугало, я шла как забойщица и, несмотря на это, показывала лучшие результаты в команде.
И тем не менее буквально до последних дней перед выездом в Атланту не было известно, кто точно будет выступать на Олимпийских играх. Ведь это была первая Олимпиада для России и российской сборной, и все старались заполучить себе место в команде. Конкуренция и интриги были жесточайшими. Каждый из спортсменов чувствовал себя как под микроскопом. Следили за каждым шагом друг друга. Особенно этим увлекались те, у кого было меньше всего шансов попасть на Олимпиаду. Мы же все готовились в одном зале, и все могли видеть, кто выполняет задание полностью, а кто мухлюет. А замеченные недочеты специально обсуждали так громко, чтобы информация долетела до ушей главного тренера.
А уж он поступал с провинившимися по собственному усмотрению: кого карать, а кого миловать… И если кто-то из явных претендентов, не дай бог, сделал что-то не так либо попался на глаза с бубликом или еще какой-то сладостью, этот компромат тут же доносился до старшего тренера. Место в команде никому не было гарантировано. Отбор в нее шел все-таки по спортивным результатам: как правило, это происходило на чемпионате или Кубке России. Именно на этих соревнованиях и закручивались самые жесткие психологические игры. Там могли подстроить какие-то ситуации, пустить сплетни или сказать обидные слова перед самым выходом на помост — чтобы сбить тебя с ритма, чтобы у тебя что-то не получилось, чтобы ты психанула и уже не смогла успешно выступить. И у меня бывали такие ситуации, но я проявляла максимум выдержки, чтобы на них не реагировать. Ведь в этой психологической войне выживали сильнейшие. Меня это откровенно шокировало: я всегда любила честную игру. Но Пилкин научил меня погружаться в себя и не обращать ни на кого внимания. И вместе с тренером мы были сильны. Как показал чемпионат мира в Японии, я могла абстрагироваться не только от всего происходящего вокруг, но и от собственной невыносимой боли. Кроме того, все понимали, что Олимпиада — это не только престижный результат и звание, но и немалые призовые деньги.
Тем не менее на Кубке России я не старалась лезть из кожи вон. Мне казалось более разумным хорошо подготовиться к Олимпиаде. У меня был абсолютно новый элемент на брусьях, которого не делал еще никто в мире. И я должна была его досконально выверить, прежде чем вставлять в свою олимпийскую программу.
За месяц до начала Игр мы вылетели на предолимпийский сбор в американский город Джексонвил. Нужно было акклиматизироваться, привыкнуть к жаре, которая доходила до 40 градусов. Нас разместили в университетском городке. Удивительно, что там не оказалось нормального гимнастического зала — олимпийские снаряды расставили в обычном универсальном игровом зале. Это означало, что мы должны были ежедневно по несколько раз в день приземляться со всех прыжков на жесткую опору, а не на привычные смягчающие покрытия, которые мы использовали на тренировках, чтобы защитить от ударов ноги и спины. Даже здоровому организму трудно было такое выдержать. Уже после нескольких тренировок из-за этих жестких приземлений и у меня, и у Алексея Немова, который одновременно со мной в ЦИТО лечил плечевой сустав (ему даже делали операцию), воспалились наши недолеченные травмы. Мы, естественно, стали сокращать нагрузки. Это заметил не только Аркаев, но и все недоброжелатели. Особенно когда мы стали отказываться от участия в контрольных «прикидках». И начались разговоры о том, что нас, лидеров сборной, вряд ли стоит ставить в команду, у нас ведь «болячки». Тогда на одном из построений Аркаев попросил меня и Лешку выйти из строя и перед всеми задал вопрос прямо в лоб:
— Вы сможете выступать в полную силу на Олимпиаде? Вы вообще сможете бороться?..
Мы уверенно ответили:
— Сможем!
Тогда он спросил у доктора:
— Вы берете на себя ответственность за их здоровье и подтверждаете, что они смогут бороться?
И доктор ответил:
— Я за них отвечаю! Они смогут!.. Они бойцы!
И мы с Лешкой облегченно выдохнули: нам дали карт-бланш.
В древности во время проведения Олимпийских игр прекращались все войны. В наши дни Олимпиада — это для многих экстремистов возможность заявить о себе, ведь в одном месте сосредоточиваются представители практически всех стран мира. Именно поэтому в последние годы, особенно после терактов 11 сентября 2001 года в США, на Играх принимаются беспрецедентные меры безопасности. Но в 1996-м, несмотря на бдительность охраны, вблизи олимпийской деревни все-таки прогремел взрыв. Мы были на тренировке, когда к нам в зал прибежали какие-то люди и сообщили, что неподалеку эвакуировали всех из зала по художественной гимнастике, поскольку кто-то предупредил, что там заложена бомба. Потом по той же причине последовала эвакуация всех, кто находился в пищеблоке. Но взрыв прогремел совсем в другом месте — в малом развлекательном комплексе, совсем рядом с олимпийской деревней. Не знаю, были ли там пострадавшие, но ощущение страха у нас появилось. И, естественно, после этого серьезно усилились меры безопасности. До олимпийской деревни, где находился дворец спорта по спортивной гимнастике, было не очень далеко. Но водители, которые возили нас в специальном автобусе на состязания, долго крутились по окрестностям, прежде чем доставить нас в зал. Уж не знаю, то ли они настолько плохо знали улицы Атланты, что все время в них путались, то ли делали это специально, чтобы усыпить нашу бдительность, но уставали мы от этих переездов немало. И это тоже давило психологически. Причем происходило это исключительно с автобусами, на которых ездили российская и румынская команды — явные претенденты на медали.
С первых же часов на Олимпиаде развернулась отчаянная борьба в командных соревнованиях. Наши гимнастки, в том числе и я, показали хорошие результаты. Однако американки, вдохновленные поддержкой зрителей и присутствием на состязаниях президента США Билла Клинтона, с помощью судей, которые довольно беспардонно обеспечивали им улицу без светофоров и перекрестков, показали результат, значительно превышающий их объективные возможности, и стали олимпийскими чемпионками. Огромное напряжение командной борьбы сменилось неизбежным спадом в индивидуальных состязаниях. В программе многоборья я сорвалась со своего любимого снаряда (брусьев) как раз на том самом элементе, который я успешно опробовала накануне в России… После «штальдера» с поворотом на 360 градусов следовал перелет Шапошниковой с поворотом на 180 градусов с нижней жерди на верх-нюю. Это довольно известный перелет, который мы с тренером серьезно усложнили. Настолько серьезно, что до сих пор его не делает в соревновательных комбинациях ни одна гимнастка в мире.
