«Если бы Столыпин был жив, — считал начальник Петербургского охранного отделения генерал Александр Васильевич Герасимов, — если бы он стоял по-прежнему у кормила правительственной власти, то войны бы не допустил. Он всегда расценивал войну как величайшее несчастье из всех, какие только могут постигнуть Россию. Он считал, что Россия начинает внутренне укрепляться, что только теперь, после проведения земельной реформы, складывается тот класс, который способен стать прочной опорой порядка. Еще 10–15 лет, говорил он, и нам будут не страшны все революции…»
Герасимов приводил в пример решительные действия главы правительства, когда в октябре 1908 года Австро-Венгерская империя аннексировала Боснию и Герцеговину. В Санкт-Петербурге и либералы, и консерваторы требовали выступить «на защиту братьев-славян» и объявить войну Австрии.
После поездки в Царское Село Столыпин сказал генералу Герасимову:
— Сегодня мне удалось спасти Россию от гибели. Царь сообщил мне о своем решении дать согласие на мобилизацию трех военных округов против Австрии. С большим трудом убедил его величество, что этот шаг неизбежно повлечет за собой войну с Германией и что эта война грозит самому существованию и династии, и империи…
Тогда война была предотвращена. В 1914 году Столыпина уже не было… Добил реформу и перечеркнул все успешные начинания Столыпина 1917 год, революция.
В советские времена принято было считать дореволюционную Россию безнадежно отсталым государством, которое Ленин вывел на столбовую дорогу развития. Современные исследования опровергают эти заблуждения. Историки и экономисты смотрят на старую Россию иным, более трезвым взглядом. Российская экономика была на подъеме и располагала большим потенциалом развития.
Двенадцатого июля 1914 года Совет съездов представителей промышленности и торговли представил правительству анализ состояния отечественной экономики: «В сельском хозяйстве, в самой системе землепользования начался громадный переворот… В промышленности начался сильный подъем… Условием экономического успеха должно стать предоставление широкого поприща личной инициативе и отсутствие ограничений, тормозящих частные начинания в области торговли и промышленности».
«Россия накануне Первой мировой войны была одной из основных экономических держав, — пишет известный американский ученый Пол Грегори, изучающий экономическую историю нашей страны. — Она стояла на четвертом месте среди пяти крупнейших промышленно развитых стран. Российская империя выпускала почти такой же объем промышленной продукции, как и Австро-Венгрия, и была крупнейшим производителем сельскохозяйственных товаров в Европе»
Темпы экономических и социальных перемен в дореволюционной России сравнимы с европейскими, хотя отставали от американских. Рост национального дохода — как в Германии и Швеции. Очень успешно развивалось сельское хозяйство — можно говорить о настоящем буме. Сегодня как никогда ясно, что было потеряно в результате революции, Гражданской войны, ленинских экспериментов. Как выразился один публицист, «Столыпин готовил для русских крестьян экономическую будущность американских фермеров, а злая мачеха-история принесла им колхозное рабство».
До революции наша страна была крупнейшим экспортером зерновых. При большевиках страна с трудом будет кормить собственное население, а затем начнет и закупать зерно за границей. Решение заменить рыночную экономику планово-административной оказалось губительным.
Старая Россия при условии проведения таких же модернизационных проектов, какие затеял Столыпин, добилась бы неизмеримо большего. И сколько десятков миллионов людей остались бы живы! Население страны в 1900 году составило 128 миллионов человек, в 1908-м — 160 миллионов. По прогнозам, в 1920 году в России должно было жить 200 миллионов.
Все долгосрочные цели развития России могли быть достигнуты на путях развития стабильной рыночной экономики. Если даже очень осторожно экстраполировать показатели дореволюционного экономического роста в гипотетическое будущее, то очевидно, что Россию отделяло всего лишь несколько десятилетий от превращения в процветающую во всех отношениях экономику…
Если бы аграрную реформу довели до конца, крестьянство превратилось бы в хозяев своей земли и вторую революцию просто некому было бы поддержать. Но… не сбылось.
ДРУГ И ТОВАРИЩ — ПРОВОКАТОР
Тридцатого апреля 1906 года Крупская прибыла в Стокгольм на IV объединительный съезд партии. Ее мандат не приняли, и она присутствовала с совещательным голосом. Это был съезд компромиссов между большевиками и меньшевиками, что Ленина не устроило.
Он обосновался на даче в соседней Финляндии, в Куоккале. Финляндия пользовалась определенной автономией, и царской полиции там не очень боялись. Крупская ездила в Петербург за новостями. Уставала. На Новый год даже не поехала к Ленину. Встретила Новый год одна. А он веселился в Куоккале.
На V съезд партии в Лондон (30 апреля — 19 мая 1907 года) Надежда Константиновна не поехала. Объяснила это тем, что не на кого оставить секретарскую работу. Год они прожили в Финляндии. А в декабре, видя, как царская полиция вылавливает подпольщиков, решили вернуться в безопасную Швейцарию. 25 декабря 1907 года прибыли в Женеву. Настроение было крайне плохое. Перспектив никаких. Ленин признался Крупской:
— У меня такое чувство, точно в гроб ложиться сюда приехал.
Первая эмиграция продолжалась почти пять лет, вторая — почти десять.
В феврале 1908 года стали выпускать газету «Пролетарий». Крупская вернулась к своим всегдашним обязанностям. В декабре они перевели газету в Париж и сами туда переехали. Развлечение — поездки на велосипедах. В местечке Лонжюмо под Парижем устроили трехмесячную школу для партийного актива. Крупская учила большевиков методам шифрованной переписки. Это искусство давалось непросто.
В сентябре 1911 года Крупской писал из России член организационной комиссии по подготовке VI (Пражской) партийной конференции Исаак Израилевич Шварц, рабочий-литейщик из Николаева:
«Дорогая Надежда Константиновна!
Письмо я получил. Шифр же не разобрал, удалось точно одно число 15, а все остальные не разобрал. Догадываюсь, что в Питер надо было к этому числу. Явку же, повторяю, не разобрал. Буду стараться, может, получится».
Общение с местными организациями большевиков требовало настойчивости и терпения. В октябре 1911 года Крупская обратилась к екатеринбургским социал-демократам: «Ужасно досадно, что мое письмо к вам пропало. Екатеринбургской резолюции мы так и не получили. По какому адресу вы его выслали? Вышлите еще раз по тому адресу, по которому прислали последнее письмо».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
