— Ящик коньяка, товарищ подполковник. Чтоб вы спокойно выпивали за здоровье этих смелых парней.
— Четыре, блять, мудака вы!
— Мы бы вчетвером не справились, Николай Андреевич. Да и что теперь?
Это была образцово-показательная диверсионная операция. Больше недели тщательной подготовки на глазах у часовых. Ночью, на охраняемую территорию, закатить тележку для перевозки ядерных боеприпасов. Выдернуть из Урала двигатель. Воткнуть неисправный. Загрузить исправный на тележку. И скрыться, восстановив проволочное ограждение, и заметая следы. Ясно же, что там все деды участвовали.
— Ну, вобще-то ничего, скандал, слава богу, замяли. Ваше счастье, что на нас никто не подумал. Научили вас, на свою голову. Даже страшно думать, что ты там натворишь.
— Товарищ подполковник! Я в финэке восстанавливаюсь! Тихая и пыльная работа. Нарукавники, очки…
— Гм. Коля, это что, Центробанку жить лет пять осталось? Потом ты выйдешь на работу?
В общем, он меня беспощадно троллил. И я поклялся себе, что ящик коньяка я ему любым способом, но доставлю.
Вчера мне звонил Евгений Михайлович. Серый риэлтор. Оставил несколько сообщений с просьбой связаться. Ну, я связался. И он заявил, что у него ко мне нетелефонный разговор. Приезжай, Коля, завтра на Казанскую улицу. В десять сможешь?
А сегодня я проснулся и поплелся на кухню. Там играла музыка, лилась вода и что-то шкворчало. Это девушка Лена делала завтрак, и занималась уборкой. Нет, у нас с Серегой строго. День он убирает, день я. Мусор опять же. Но он как-то умудряется припахивать девушек. А я как-то стесняюсь.
За прошедшее время наше жилище приобрело все черты уютной берлоги продвинутых пацанов. На кухне, на подоконнике, стоит магнитола Панасоник. На стене висит плакат фильма Blade Runner, с молодым Гаррисоном Фордом, сжимающим бластер. На холодильнике лежит распечатанный блок Мальборо. На столе зажигалка Зиппо. В углу пыхтит кофеварка. Симпатичная Ленка вполне вписывается.
Но она немедленно попросила помочь повесить сушится белье. Что мы и сделали в коридоре. Потом пришел Сурков без сознания. Чего вы топочете? Не видите, люди спят? На это нам без звука подали по омлету и по чашке кофе.
— Лен, ты заканчивай. Сурков с утра у меня кофе требует и омлет. Я думал — совсем сбрендил. А это ты его плохому научила!
— Белье я постирала, мусор захвачу. Сережа, не провожай. Созвонимся.
— Лен, бросай Суркова, я лучше.
Она засмеялась, и ушла переодеваться. Хмурый Сурков пошел прощаться. Минут через двадцать хлопнула дверь и он вернулся уже вполне бодрый.
— Дух, как думаешь, может отбить Ленку у капитана?
— А смысл?
— То есть?! Красавица, секс, еда, стирка!
— Брак, скука, алименты, смерть.
— Как тебя бабы терпят?
— Кроме болтовни, Сурков, у мужчин бывают другие достоинства.
— Не засчитано. Омлет делали мне.
— Из жалости. Меня — чего жалеть? Только краснеть воспоминаньям.
— Жалкий, завистливый мудак!
— Грубо, Сурков.
— Я не проснулся.
Но тут я спохватился.
— Блин! Меня же Михалыч ждет! Все, я улетел.
Евгений Михайлович ждал меня возле небольшого кафе.
Глава 23
— Коля, пойми. Она пожилая женщина, привыкшая к определенному достатку.
— Я все понимаю, но таких денег, вот так, сразу, у меня нет.
— А все сразу и не требуется!
Мы сидим с Михалычем в кафе. Он мне предложил авантюру. Но это относительно нынешней действительности. Так-то сделка, в которой он мне предложил участвовать, для двадцать первого века банальна.
Его научный руководитель, и, как я понимаю, старший друг, восьмидесятипятилетний академик Гейнгольц, скончался больше двух лет назад. У него очень трудная судьба была, Коля. Перед войной его посадили. Но в сорок втором выпустили. Его идеи использовались во многих областях. В связи, например. Но это все под грифами, не обижайся. Ленинская премия, и прочие награды. Его жена тоже села, когда его забрали. Так что детей у них не случилось. Работала, после отсидки, в Лениздате. На пенсию вышла в шестидесятых. Когда Вениамин Михайлович скончался, выяснилось, что ей банально не хватает денег. Там идут какие-то авторские отчисления за научные работы. Еще что-то. И пенсия. Но содержать большую квартиру, дачу, гараж с авто — не хватает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Идея проста. Обменять большую профессорскую квартиру на меньшую с доплатой. Но не все просто. Есть некоторые сложности с обменом. Я не буду углубляться, Коля, но там есть э-э-ээ нюансы. Так что идея в том, что ты, Коля, купишь квартиру, а жить в ней будет Софья Игоревна. А ты будешь жить в профессорской квартире. Здесь, рядом. И доплатишь Софье Игоревне тридцать тысяч рублей. Двухкомнатная квартира, тоже неподалеку, в скором времени освободится и ее можно будет купить. Правда, нужно заплатить вперед. А через некоторое время я оформлю вам обмен.
— Поправьте меня, Евгений Михайлович, если я ошибусь. Вы предлагаете мне прокредитовать серию сделок с недвижимостью. В результате которой, я становлюсь ответственным квартиросъемщиком двухкомнатной квартиры. С неясной перспективой обмена её на четырехкомнатную. Вы получаете заработок, и спасаете жену вашего учителя от бедности. И все это не только за мой счет, но предоплатой?!
— Ну у тебя и формулировки, Коля! — крякнул Михалыч. — Не зря ты в финэк идешь.
— Какая разница! Все время, пока вы будете заниматься обменом, я так и буду жить на Фонтанке?! Евгений Михайлович, а она существует, профессорская квартира? И как ребята с Мира, они в доле?
— Не нужно выдумывать, Коля. Я хочу помочь пожилой женщине. Мне показалось, что у вас я найду понимание.
— Ну, давайте тогда сделаем так. Ваша пожилая женщина прописывает меня в свою квартиру, и только после этого получает тридцать тысяч. Я даже согласен пожить с ней под одной крышей, пока вы будете приобретать вторую квартиру. И покажите мне, наконец, о чем идет речь!
Мы оставили кафе и двинулись в сторону Казанского собора, свернули на Тюленева, и вышли на канал Грибоедова. Наискосок — мост с Грифонами и вход в Финэк. Вошли в парадное с консьержкой, которой кивнул Михалыч. Поднялись на лифте на третий этаж. Я заметил даже мусоропровод.
— В семьдесят девятом в доме сделали ремонт, — пояснил Евгений Михайлович. — Так что проблем не ожидается.
Позвонил в большую двустворчатую дверь. На площадке еще одна квартира.
— Это квартира ректора военмеха, — пояснил Каверзнев. — Они дружили с шефом.
Спустя минуты две, дверь тихо открылась. На пороге стояла невысокая старушка.
— Добрый день, Софья Игоревна. Мы в гости, — сказал Каверзнев.
В прихожей я был представлен. Это Николай, я вам рассказывал про него. Николай, это Софья Игоревна. Вдова моего руководителя. Очень приятно.
После деликатного, но подробного, осмотра, мы были приглашены в гостиную, где нам был предложен чай. Заодно Софья Игоревна попросила Евгения Михайловича:
— Женечка, если не затруднит. Сходите, купите мне картошки. А мы пока с Николаем попьем чаю и побеседуем.
После чего мы прошли в гостиную, я был усажен у круглого стола под абажуром, и удостоен чашки самолично налитого чаю. Но странности были видны сразу. И чай их только подтвердил. Он был заварен как бы не третий раз. Без сахара. И гостиная не выглядела часто посещаемой.
Мне, между тем, было продемонстрировано высокое искусство беседы о погоде. В течение пятнадцати минут мне было интересно и ненапряжно. Потом собеседница вздохнула, и сказала:
— Я понимаю, Николай, зачем вы пришли. Я думаю, Женя рассказал вам о моих затруднениях. Он говорил, что вы человек, который может помочь с ними справится. Так что не стесняйтесь, и посмотрите квартиру. Я не очень хорошо себя чувствую, и подожду вас здесь.
Квартира оказалась роскошной. Не в смысле обстановки. А в смысле пространства. Четыре просторные комнаты с высокими потолками, гостиная, спальня, библиотека, она же гостевая, и кабинет. Шесть окон, из кухни, гостиной, и кабинета, выходят на канал Грибоедова. Пять окон, из гостевой, спальни, и ванной — во двор, он же садик, возле какого-то, судя по всему, медицинского учреждения. Мебель выдержана в общем стиле. Сталинский ампир, кажется так это позже назовут. Тяжелая довоенная или послевоенная крепкая мебель в темных тонах. И светлая ткань вместо обоев. Чугунная ванна, и унитаз в раздельном санузле. Фарфоровый умывальник. Из ряда выбивалась только кухня. Крашеные стены. Первых моделей холодильник, древняя газовая плита о двух конфорках. Деревянные табуретки. Но кухонная посуда, кастрюли-сотейники — медная. Простая железная мойка, и грубо сколоченный деревянный стол. Там же большой шкаф. И было видно, что квартира не ухожена. Нет, никакой грязи. Просто было заметно, что пользуются только спальней, санузлом, и немного кухней. Остальные помещения выглядели нежилыми. Пыль повсюду…
