Описывая жене свое времяпрепровождение в Москве, сообщая ей московские новости и вскользь упоминая о «хлопотах по делам», Пушкин ничего не говорит о Гончаровых. И только в последнем письме (около 3 октября) замечает, что в Москву приехал Дмитрий Николаевич. Вероятно, Пушкин ждал его. Но о своих переговорах с ним по поводу наследства и долга совсем не пишет, видимо желая рассказать об этом жене при встрече.
«Брат Дмитрий Николаевич здесь, – сообщает он Наталье Николаевне. – Он в Калуге никакого не нашел акта, утверждающего болезненное состояние отца, и приехал хлопотать о том сюда. С Натальей Ивановной они сошлись и помирились. Она не хочет входить в управление имения, и во всем полагается на Дмитрия Николаевича. Отец поговаривает о духовной; на днях будет он освидетельствован гражданским губернатором. К тебе пришлют для подписания доверенность. Катерина Ивановна научит тебя, как со всем этим поступить. Вяземские едут после 14-го. А я на днях. Следственно, нечего тебе и писать. Мне без тебя так скучно, так скучно, что не знаю, куда голову преклонить».
Не так давно в гончаровском архиве нами было обнаружено письмо Натальи Николаевны к брату Дмитрию по поводу этой доверенности. Интересно отметить, что написано оно по-русски.
«31 октября 1832 г.
Нынче едит к вам доверенность, она от того у нас замешкалась, что никакая палата не согласилась засвидетельствовать ту, которую вы прислали, потому что не имеет виду никаких бумаг для удостоверения, что отец не в состоянии править имением, мы даже и словесно не знали какой акт был совершен 31 Майя 1832 года и потому посылаем то, что палата согласилась засвидетельствовать. Так в этом никто более не виноват как вы, потому что на наших словах, без всяких бумаг нам не поверют. Вчера получила я от вас последнее ваше письмо, отвечать на него многаго нечего, писать же к вам что-нибудь не касающие до дел полагаю напрасном, ибо вы должны быть ими слишком заняты, чтоб могли вникнуть во что-нибудь другое. Однако ж скажу вам, что Ваня был ужасно болен, с ним сделалась нервическая лихорадка, и он три дни был совершенно как сумасшедший, теперь слава богу поправился, и есть надежда, что ему дадут отпуск, сегодня ожидает решения. Когда на Завод поедете, Маминьку и сестер перецелуйте. Прощайте, целую вас сердечно – будьте щастливы и поспевайте в делах».
Речь идет о доверенности, о том, чтобы Дмитрию Николаевичу взять на себя как старшему в роде в связи с болезнью отца управление майоратом, минуя законного наследника, Николая Афанасьевича. Доверенность эта должна быть подписана всеми членами семьи. Но для установления опеки требовались соответствующие документы, и здесь возникло затруднение: таких документов не оказалось.
Наталья Ивановна отказалась от управления Заводом и от опеки, надо полагать, учитывая тяжелое финансовое состояние майората, а главное, чтобы оградить от посягательств семьи Ярополец и лично ей принадлежавший капитал.
После длительных хлопот, наконец, опека была утверждена, и Дмитрий Николаевич встал во главе гончаровского майората. Неопытный, «путаник в делах», он поначалу допускал много ошибок, да и в дальнейшем не сумел привести в порядок дела предприятий. Он не обладал «коммерческой хваткой» своего прапрадеда Афанасия Абрамовича, нажившего миллионное состояние. Дмитрий Николаевич выплачивал огромные проценты (иногда они превышали сумму долга!) по обязательствам и закладным и выдавал значительные средства на содержание большой гончаровской семьи, а долги деда так и не смог покрыть до конца своей жизни.
Дмитрий Николаевич Гончаров (1808-1860) – брат Натальи Николаевны Пушкиной. Закончил Московский университет, служил в Коллегии иностранных дел. В 1835 году материальные и семейные обстоятельства заставили его уйти в отставку, стать главой семьи Гончаровых и опекуном душевнобольного отца
После смерти Афанасия Николаевича у Натальи Ивановны оказались на руках заемные письма на сумму 100 тысяч рублей, полученные ею от свекра, вероятно, для обеспечения внуков. Она продала эти векселя гвардии поручику Василию Павловичу Ртищеву[30] за 60 тысяч наличными, но «без оборота на нее», то есть все претензии должны были предъявляться Дмитрию Николаевичу. Впоследствии в течение многих лет Ртищев неоднократно упоминается в письмах Натальи Ивановны: она очень боится этого кредитора и желает сыну «вырваться из его когтей».
Как мы видим, свои денежные дела Наталья Ивановна устраивать умела. И, конечно, должна была в первую очередь из ртищевских денег уплатить долг Пушкину. Но этого не сделала. Всячески уклонялась она, судя по письмам, и от оплаты долгов своих сыновей, никак не «укладывавшихся» в содержание, назначенное им Дмитрием Николаевичем.
Таким образом, никто из Гончаровых, ни дед, ни Наталья Ивановна, не помогли молодым Пушкиным на первых порах их семейной жизни, и когда 17 тысяч, оставшиеся от закладной Кистенева, были истрачены, постоянная нехватка денег стала остро ощущаться в доме.
По возвращении в Петербург Пушкин смог написать Нащокину письмо только 2 декабря: «Сие да будет моим оправданием в неокуратности. Приехав сюда, нашел я большие беспорядки в доме, принужден был выгонять людей, переменять поваров, наконец нанимать новую квартиру, и следственно употреблять суммы, которые в другом случае оставались бы неприкосновенными… К лету будут у меня хлопоты. Нат. Ник. брюхата опять, и носит довольно тяжело. Не придешь ли ты крестить Гаврила Александровича?»[31]
«Беспорядки в доме» понятны. Наталье Николаевне двадцать лет. Она впервые осталась одна без мужа, не имея никакого опыта ведения хозяйства. Слуги пользовались ее мягким характером. Все это прекрасно знал Пушкин и по приезде вынужден был принимать столь энергичные меры. Квартиру Пушкины поменяли, мы полагаем, в связи с ожидаемым прибавлением семейства. Постепенно молодая хозяйка входит в курс домашних дел, это мы видим уже из следующих ее писем.
И вот перед нами новонайденные, неизвестные письма самой Натальи Николаевны Пушкиной!
Написаны они не к Пушкину. И все же эти письма «поистине счастливая находка». Они безусловно редкий подлинный материал, рисующий облик жены поэта. Письма раскрывают нам совершенно новые душевные качества Натальи Николаевны и опровергают утверждение Щеголева, что якобы «главное содержание внутренней жизни Натальи Николаевны давал светско-любовный романтизм». В публикуемых письмах нет и намека на это. Нет в них ни описаний балов, ни вечеров, где бы она «блистала и затмевала». Мы читаем эти письма и как будто впервые знакомимся с женой Пушкина, о которой знали так мало!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
