Всякое сомнение в национальности джентльмена рассялось бы после короткого диалога, вскоре происшедшего между ним и четвертым персонажем, появившемся на сцене.
Он только что поднялся снизу.
Подойдя к джентльмену и по-военному приветствовав его, он произнес имя своего хозяина:
– Сэр Джордж!
– В чем дело, Фримен?
– Багаж укладывают между палубами, сэр; хотят знать, что вы хотите оставить в каютах. Я отложил черную сумку и желтый чемодан, а также большой чемодан с вещами мисс Бланш. А что с чемоданом из буйволовой кожи? Его отправить вниз?
– Пожалуй, да… Нет! Подождите! Какая досада! Придется спуститься самому. Сабина, не отходи от девочки. Вот, Бланш, можешь сесть в это плетеное кресло, а Сабина будет держать над тобой зонтик. Никуда не уходи отсюда, пока я не вернусь.
Заботливое отношение сэра Джорджа станет понятно, если мы скажем, что Бланш – его дочь, его единственный ребенок.
Положив руку на медный поручень и держась за него, он спустился по лестнице в сопровождении Фримена.
Бланш села, как ей велели; мулатка раскрыла над ее головой желтый шелковый зонтик. Дождя не было: зонтик защищал от солнца.
Глядя на Бланш, перестаешь удивляться тому, что сэр Джордж так заботится о ней. Ее стоило защищать. Не в том дело, что она казалась хрупкой или слабого здоровья. Напротив, фигура ее свидетельствовала о силе и полном развитии, необычных для девочки в тринадцать лет. Она казалась старше своего возраста.
Веротяно, отец думал о ее коже. Она явно слишком нежная, чтобы выставлять ее на солнце.
И все же солнце временами играло на коже девочки, не причиняя ей ущерба. Напротив, цвет кожи улучшился от легкого загара, как яркие пятна украшают кожицу абрикоса. Казалось, среди ее прядей задержалось несколько солнечных лучей, и волосы ее засверкали, как великолепные потоки света.
Девочка оставалась в кресле, куда посадил ее отец. Отсюда ей прекрасно виден был залив, его живописные берега, Стейтен Айленд с его виллами, красочно раскинувшимися посреди вечнозеленых зарослей.
Но она смотрела на все это и не видела. Корабли тоже проходили мимо, не замечаемые ею; она не обращала внимание даже на то, что было поблизости на палубе. Глаза ее были устремлены только в одном направлении – на лестницу, по которой поднимались люди и на которой исчез ее отец.
Глядя в ту сторону, она сидела молча. Очевидно, кого-то ждала.
– Мисс Бланш, – сказала мулатка, заметив этот взгляд. – можете не смотреть: ваш отец только что ушел. Разве не помните, сколько хлопот с багажом было на пароходе из Вест-Индии? Губернатору потребовалось много времени, чтобы разобраться с ним.
– Я ищу не отца, – ответила девочка, продолжая смотреть в сторону кормы.
– Кого тогда? Вы о ком-то думаете?
– Да, Сэбби. Я думаю о нем . Хочу посмотреть, как он выглядит вблизи. Он ведь поднимется сюда?
– О нем? О ком вы говорите, мисс Бланш? О капитане корабля?
– О капитане корабля? Конечно, нет! Капитан вон там. Папа показал мне его. Кому интересно смотреть на такого старика?
Говоря это, она показала на капитана Шеннона, который расхаживал по мостику.
– Тогда о ком вы говорите? – спросила озадаченная Сабина.
– О, Сэбби! Ты должна знать!
– Сэбби не знает.
– Тот джентльмен, которого приветствовали на пристани. Папе сказали, что они все собрались проводить его. Разве это не странно? Мужчины с большими бородами целовали его. Я видела, как они его целовали. А девушки! Ты видела, что они делали, Сэбби? Девушки так и рвались к нему.
– Это всего лишь простые люди, эти белые девушки.
– Но джентльмен? Интересно, кто он такой. Как ты думаешь, может быть, он принц?
Вопрос был подсказан воспоминанием. Только раз в жизни девочка видела такую же сцену. Глядя из окна дома в Лондона, она видела, как проезжал принц. Слышала крики ура и видела машущие платки и шляпы. Впрочем, тогда, может быть, было меньше страсти, меньше подлинного энтузиазма. С тех пор, живя спокойной жизнью на одном из Малых Антильских островов, губернатором которого был ее отец, она не видела толп, тем более таких возбужденных, как оставшаяся позади. Неудивительно, что ей вспомнился проезд принца.
И все же как драматично различались две сцены, свидетельницей которых она стала! Настолько, что даже женщина из Вест-Индии, дочь рабыни, понимала разницу.
– Принц! – повторила Сабина, презрительно качнув головой. – Принц в этой Америке! Здесь таких нет. Тот, из-за которого весь этот шум, всего лишь пабликанец.
– Пабликанец?
– Да, мисси. Вы ведь слышали, как они кричали: «Да здравствует паблика!» Они все пабликанцы в Соединенных Штатах.
Дочь губернатора на смутилась: она знала, кто такие «пабликанцы». Она жила в Лондоне, где пабы (Игра слов, основанная на сходстве слова «республика» и «посетитель паба», пивной, в произношении Сабины. – Прим. перев.) встречаются на каждой улице, а их владельцы живут в респектабельных домах. Но целая страна «пабликанцев»!
– Целая страна «пабликанцев»!– удивленно воскликнула она. – Ты выдумываешь, Сабби!
– Нет, мисс Бланш. Сэбби говорит правду. Правда, как евангелие, что все эти американцы «пабликанцы».
– А кто у них тогда пьет?
– Что пьет?
– То, что они продают! Вино, пиво и джин. В Лондоне у них больше ничего нет – у «пабликанцев».
– О, теперь я вас поняла, мисси. Я вижу, вы меня не поняли. Я говорила не о выпивке. Совсем о другом. Они «ре-пабликанцы», они не верят ни в королей, ни в принцев, даже в нашу старую добрую Викторию. Верят только в простых людей, плохих и злых.
– Вздор, Сэбби! Ты, должно быть, ошибаешься! Этот молодой человек не злой. Он так не выглядит; а они в него верят. Ты видела, как они его приветствовали; и хотя со стороны этих девушек кажется слишком смелым – целовать его, я думаю, что тоже бы так сделала. Он выглядит таким гордым, таких красивым и добрым! В десять раз красивей принца, которого я видела в Лондоне! Вот!
– Тише, дитя! Только не услышал бы ваши слова ваш отец, королевский губернатор. Он рассердится. Я знаю, он не любит этих «пабликанцев», и ему не понравится, что вы их хвалите. Он их ненавидит, как ядовитых змей.
Бланш ничего не ответила. Она даже не слушала разумное предостережение. Увидев человека, который в этот момент поднимался по лестнице, она перестала слышать Сабину.
Это был тот, о ком они говорили.
Поднявшись на палубу, он остановился недалеко от того места, где сидела девочка, и принялся смотреть на залив.
Лицо его было слегка повернуто в сторону, и у девочки была возможность незаметно хорошо разглядеть его.
И она делала это с любопытством ребенка.
Он был не один. Рядом с ним человек, вместе с которым он приехал в карете.
Но она не смотрела на мужчину средних лет с огромными усами. Только на него, того, которого с такой радостью обнимали и целовали девушки на пристани.
Она сидела и смотрела на него удивленным взглядом, каким смотрит голубь на сверкающего удава. Разглядывала с головы до ног, не обращая внимания на речи Сабины, которую жизнь в Вест-Индии познакомила с очарованием змеи.
Это было всего лишь удивление ребенка чем-то новым, более интересным, чем игрушка, более ярким, чем фантазии в сказках Аладдина.
Глава XX
«Удивительные глаза»
Снова Мейнард стоял на палубе океанского корабля, глядя на белый кипящий след за кормой.
Имперский город, видимый с моря, не очень интересен; тут почти нечего вспоминать. Нет ни одной выдающейся черты, подобной собору Святого Павла в Лондоне, Триумфальной арке в Париже или даже отелю Святого Карла, который виден, когда приближаешьтся к Новому Орлеану, выходя из-за Английского поворота. Когда приближаешься к Нью-Йорку, видны два-три шпиля, более подходящих для деревенской церкви, и большие купола, которые могут служить крышей цирка или газгольдера. Наиболее интересный объект – любопытный круглый Кэсл с садами за ним; но нужно смотреть издали, чтобы не заметить, в каком ужасном заброшенном состоянии он находится; а он низок и заметен, только когда встанешь недалеко от него.
