- Что это значит? - сверкая очками и потрясая какой-то бумажкой, спросила она.
- Что "это"?
- Ваш поход за снижение культурного и материального уровня пионеров и школьников!
- Поход за снижение?.. А, вы, наверное, говорите о том, что в этом квартале вместо 600 рублей на детскую литературу отпущено только 450?
- На каком основании?!
- Дражайшая Мария Игнатьевна, клянусь: никакого похода! Все обстоит прекрасно... Зайдемте в кабинет, я вам объясню...
- Мне нужны не объяснения, а деньги!
- Понимаю... Присаживайтесь и успокойтесь... Говорю с вами конфиденциально, как культработник с культработником... Дело в том, что, помимо нас, культработников, существуют бухгалтеры, финорганы и всякие контролеры. Поверьте, я (только это между нами!) ненавижу их всеми фибрами души... От одного вида конторских счетов мне становится не по себе. Но я вынужден мириться. Финорганы и бухгалтеры меня режут, кромсают, рассекают на части, а я мирюсь... Они правы: деньги нужно экономить!.. Но, с другой стороны, на работу нужны деньги, и чем больше, тем лучше... Как же быть?
- Я бы протестовала!
- Я никогда не протестую... Разговаривать с финансистами бесполезно! Я соглашаюсь с ними, а потом вожу их за нос... В данном случае мы с вами, Мария Игнатьевна, очень ловко проведем всех за нос...
- Я... проведу за нос? - ужаснулась Мария Игнатьевна.
- Ну, не вы, а я... В этом квартале вы получите на детскую литературу не 450, а целых 1450 рублей.
- Тысячу четыреста пятьдесят! - воскликнула Мария Игнатьевна. - Вы не шутите, Валентин Осипович? Повторите, пожалуйста!
- И не думаю шутить. Если не удалось в одном месте, нужно наверстывать в другом. Когда завком обсуждал вопрос о пионерских лагерях, я настоял, чтобы там была организована библиотека-полупередвижка.
- Но ведь то лагери!.. - разочарованно протянула Мария Игнатьевна. - И что такое библиотека-полупередвижка? Я даже не представляю себе, что это такое.
- Новая форма библиотечной работы! Я ее там же, на заседании завкома, изобрел. Делается это так: мы получаем от завкома тысячу рублей на ее организацию, покупаем детскую литературу, классифицируем по десятичной системе и таблицам Кеттера и инвентаризируем: ставим свои номера. После этого вы, по примеру прежних лет, подбираете для лагерей библиотеку - все, что для ребят нужно: литературу по биологии, по минералогии, по следопытству, путешествия...
- Это я сумею! - твердо сказала Мария Игнатьевна. - Я поручу передвижку надежной пионервожатой и даже буду выезжать туда сама.
- Прекрасно! Тогда и ребята будут сыты - я подразумеваю духовную пищу, - и книги целы!
Из кабинета директора Мария Игнатьевна ушла, улыбаясь, но на полпути к библиотеке ею овладели сомнения. Она вернулась и, приоткрыв дверь, осведомилась:
- А нам не попадет, Валентин Осипович?
- За что?
- За то, что мы... водим за нос?
- Ни в коем разе! Не родился еще человек, который обвинил бы детскую библиотеку в присвоении детских книг.
- Ну, а в будущем году... тоже проведем? - разохотилась Мария Игнатьевна.
- Всенепременнейше! Идите в завком и получайте тысячу рублей.
Осчастливив Марию Игнатьевну, товарищ Шустров, пригласив завхоза и декоратора, занялся отмериванием розового и белого шелка для портьер на парадные окна фасада. Он отмеривал сам, орудуя метром со сноровкой заправского продавца.
- Отпускаю с запасом, - говорил он. - Портьеры должны опускаться крупными тяжелыми складками, а не раздуваться, как паруса на старорежимном бриге. Понятно?
В результате отмера остался излишек белого шелка в шесть метров, Шустров заботливо завернул его в бумагу.
- А это куда? - спросил завхоз, видя, что директор откладывает сверток в сторону.
- Вы получили семьдесят два метра? Пишите расписку. Готовые портьеры проведите по инвентарю. Понятно?
Через несколько минут перед товарищем Шусгровым стояла вызванная с репетиции хореографического кружка молоденькая инструментальщица Зоя Федорова.
- Твердо решено, что Джульетту будете исполнять вы! - говорил ей товарищ Шустров. - По классу исполнения равняйтесь на Уланову. Если заткнете Уланову за пояс, будете молодцом. Естественно, для этого нужно платье не из марли. Джульетта особенной кокеткой не была, но... одеваться умела. Она ходила в платьях.. Здесь я, правда, плохо разбираюсь: имена итальянские, пьеса английская, трактовка наша, но... нужно платье простое и красивое в стиле... этакого скромного Ренессанса! А в общем, посмотрите журналы и выясните, в чем выступала Уланова. В кружке кройки и шитья состоите? Вот и хорошо!.. Джульетта тоже... была скромная девушка. Пишите расписку: шесть метров белого шелка для пошива платья получила... Исполняющая роль Джульетты З.Федорова... Число, месяц, год... Так! И подтяните как следует Ромео, чтобы он не безобразничал. Я договорился, чтобы его в дневную смену перевели, а он вчера снова на репетицию опоздал.
В эту минуту в кабинет вошел товарищ Парусный.
- А, Андрей Данилович!.. Узнаю вас: появляется как часы!
Пунктуальность товарища Парусного была одним из многих его положительных качеств. Другими положительными качествами были: искренняя любовь к лекционному делу, отзывчивость на любые темы (он считал себя специалистом по вопросам этики) и бескорыстие. В минуты откровенности Шустров говаривал:
- Не человек, а клад! Скучноват, но удобен! Скучноватость лекций товарища Парусного проистекала отнюдь не от недостатка эрудиции, а скорее от ее избытка, от его тесного знакомства с литературой и периодической печатью. Побывав у него на квартире, мы могли бы увидеть огромный стеллаж, уставленный небольшими фанерными ящиками для хранения цитат и вырезок на такие, например, темы: "Любовь. Какой она должна и какой не должна быть", "Социалистическая вежливость", "Быть честным в любом положении", "Красота внешняя и внутренняя" и т. д. Содержимым этих ящиков он щедро делился со своей аудиторией.
2.
Но пока товарищ Парусный в ожидании девятнадцати часов прохаживается по директорскому кабинету и, покашливая, прочищает голос, мы успеем побывать еще кое-где и увидеть вещи, также имеющие кое-какое отношение к великой теме дружбы.
Прибежав из парикмахерской, чтобы переодеться, Семен Голованов застал в своей комнате Ивана Татарчука. Сидя на кровати, Татарчук пытался натянуть на ноги новые туфли приятеля. Туфли трещали по всем швам, но огромные пятки богатыря упрямо не хотели влезать в жесткие задники. Татарчук даже покраснел от натуги. Модный галстук (он также был заимствован из гардероба Голованова), туго затянутый на его шее, придавал ему вид удавленника.
Вдосталь полюбовавшись на это зрелище, Голованов сказал:
- Нет, Ванька, ты окончательно обалдел. Ведь ты носишь сорок третий номер, а у меня сороковой.
- То-то и смотрю, что не лезут! - с грустью проговорил Татарчук. Придется, видно, в своих идти.
И он со вздохом поглядел на огромные, довольно-таки поношенные "скороходы" на резиновом ходу.
- Опять объясняться идешь?
- Обязательно! Сегодня уж непременно. Достань, Сенька, где-нибудь рублей двадцать!.. На представительство: на всякое там мороженое, пирожное, ситро...
- Где же я возьму?
- Достань! Я и так тебе сто двадцать должен... Довод был силен, но Голованов покачал головой.
- Сам в долгу, как в шелку... У Сережки не просил?
- Просил. Пусто. Ведь перед зарплатой.
- Понятно! А у Славки?
- И у него ни бум-бум. У Куликовского просил: показал трешку, говорит последняя.
- Врет. Напрасно у него просил!
- Понятно, напрасно.
- Знаешь, у кого всегда деньги есть? У Анны Степановны Карасевой.
- Неловко просить, я ей уже полсотни должен. Слушай, а у твоей квартирной хозяйки?
- Я сам у нее вчера последние взял.
- Все равно достань где-нибудь!
- Беда с тобой, Ванька! Придется мне к Анне Степановне идти.
- Только не говори, что для меня берешь! Голованов исчез. Вернулся неожиданно быстро с двадцатипятирублевкой в кулаке.
- На, жених!
- Уф! - с облегчением вздохнул Татарчук. - У кого взял?
- Какое тебе дело?
- Все-таки?
- Только вышел на улицу - идет знакомая девушка из нашего цеха. Я у нее и попросил.
- Какая девушка?
- Говорю, знакомая...
- Кто?
- Ну, Люба... Татарчук ужаснулся.
- Стой! Какая Люба?
- Ты что, Любу не знаешь?
- Она?! И ты... ты у нее занял?!
- Почему бы нет? Она охотно одолжила. Двадцати у нее не было, дала двадцать пять.
- И это ее деньги! - простонал Татарчук. - Как же я буду угощать ее за ее же деньги?
- Чудак ты, Ванька! Она дала деньги мне, значит, они мои. Я отдаю тебе, и они становятся твоими.
- А вдруг, когда я за мороженое платить стану, она свои деньги узнает?
- Чепуха! Бумажки все одинаковы.
- Не скажи! У девчат деньги всегда аккуратно сложены и оттого, что лежат в сумочках, духами Пахнут. И у каждой обязательно по-разному.
Татарчук обнюхал бумажку.
