Она попыталась вспомнить время, которое она и Эдвард провели вместе. Первый раз она увидела его прошлым апрелем. Они должны были поставить пьесу «Как вам это понравится» к концу весеннего семестра. На первой неделе их собрали для распределения ролей в уставленной пластмассовыми стульями комнате для семинаров. Анни досталась роль Розалинды. Это было первое ее серьезное испытание в Оксфорде, и волновалась она необыкновенно. Постановщиком оказался второкурсник с круглыми, под Джона Леннона, очками и в вельветовой кепке. «Это будет вехой в истории театра», — провозгласил он. В отличие от постановок Питера Брука или Чарльза Маровица, эта постановка будет такой, какая пришлась бы по вкусу самому Шекспиру, уверял он, с масками и пением. Это будет поэтическая пастораль, истинное совершенство. Им предстоит научиться правильно исполнять все песни, причем под лютню, и правильно интонировать поэтические строчки. Он уже пытается добыть овцу для сцены с пастухами. И никакой клубники и винограда — будут подаваться настоящий мед и виски со сливками. В финале Гименей должен пролететь над сценой — и он пролетит, правда, с помощью веревок.
В середине этих излияний внимание Анни привлек высокий черноволосый студент. Он сидел впереди, где ничто не мешало ему вытянуть свои длинные ноги в узких красных брюках и длинных ботинках, придававших ему пиратский вид. Анни внимательно глянула на его профиль — высокий лоб и тонко очерченный нос. На этом лице читалась надменность. К грандиозной картине, нарисованной постановщиком, он, казалось, отнесся совершенно равнодушно. Наверняка он очень высокомерен. Из него бы получился превосходный Жак.
Она оказалась права. Удивительно, как Эдвард Гамильтон соответствовал своей роли видавшего виды циника. Он учился здесь второй год, изучал право. Театральность была в самой его натуре, именно она заставляла его одеваться так вычурно и пестро. Костюм Жака предполагал длинный черный плащ и широкополую шляпу. Анни с удовольствием подтрунивала над ним из-за его манеры одеваться. Но не только одежда привлекала ее внимание. Эдвард прямо лучился спокойствием.
Одним невероятно жарким утром вся их «труппа» отдыхала на лугу. Гименей прихватил несколько бутылок, скрыв сей факт от постановщика. Ясное дело, на репетиции потом такое творилось… Но Эдвард был безупречен. И только в конце своей сцены он с серьезным видом поманил ее, она сразу почувствовала подвох. Он прищурил глаза.
— Это платье у тебя новое? — спросил он. Так оно и было. Анни знала, что смотрится в нем отлично. Она горделиво провела рукой по ткани.
— Разве оно похоже на старое?
— Замечательно, — сказал он, сгреб ее руками и бросил, визжащую и вырывающуюся, в реку. Сзади аплодировал весь состав.
После этого, как показалось Анни, между ними протянулась какая-то незримая нить, но они никогда не оставались наедине, они виделись на репетициях, где было полно народу. Кроме того, вокруг нее уже увивались многие, хотя она и не особенно проявляла к ним интерес. Как-то ей пришло в голову, что и у Эдварда, должно быть, есть подружки, и, к ее удивлению, эта мысль больно ее кольнула. В вечер генеральной репетиции, она со страхом ожидала своего выхода, облаченная уже в костюм Ганимеда — брюки, ботинки, безрукавку и рубашку. Весь состав исполнителей пребывал в глубоком унынии. Погода стояла очень холодная. Тучстоун до сих пор не выучил свою роль. Свет не горел. В темноте и всеобщей путанице кто-то наступил на лютню. Анни уже представила себе иронические отзывы прессы.
Она стояла в темноте, согнувшись от холода и уныния, когда вдруг за ее спиной появился Эдвард, расстегнул свой плащ и обвил его полами Анни. Она замерла, ошеломленная, не двигалась, но потом обернулась и обняла его теплое тело. Они молча стояли в темноте, неподвижные, как статуи, прерывисто дыша.
Потом она увидела, что он ждет ее под навесом. Он повел ее в «Медведь» и взял ей вишневый ликер. Она помнила, что несла какую-то чушь, нелепо размахивая при этом руками, но он смотрел на нее очень внимательно своими серыми глазами. Сделав последний заказ, Эдвард отправился к стойке, чтобы отнести стаканы. Она видела, как напряглось его тело, когда он вылавливал мелочь в заднем кармане джинсов. Сразу почувствовав этот ее изучающий взгляд, он обернулся и долго-долго смотрел на нее. Бар закрылся, и он повел ее в Леди Маргарет Холл. До Холла было только полмили, но этот путь занял целый час, поскольку они постоянно останавливались, чтобы замереть в поцелуе. Когда наконец Эдвард отпустил ее, Анни простучала каблучками по коридору, чувствуя, как горят ее губы.
Потом в свои права вступило лето. Внезапно безлюдный Червелл, в котором всю зиму только и было видно поникшие голые ивы, наполнился молодыми людьми в полосатых блейзерах и длинноногими девушками в легких шляпах. Деревья покрылись буйной листвой. На улице стоял постоянный шум — от звонков велосипедов, от распахнутых окон, из которых доносились хиты «Бич Бойз», «Стоунз» и «Пинк Флойд». В воздухе носился аромат роз и свежей травы. А еще лето принесло бесконечные вечеринки — вечеринки с чаем, вечеринки в саду, вечеринки в пивном подвальчике, на барже, вечеринку — в честь «юбилея» — трехмесячной уже учебы в этом благословенном месте. Анни почувствовала, что она определенно очарована и Оксфордом, и Эдвардом.
На следующий день после генеральной репетиции Анни и Эдвард отправились на ленч в Тринити-Колледж. Солнце выглянуло из-за туч, и они перенесли свой тарелки — лососину под майонезом и клубнику со сливками — на лужайку. Энтони, сосед Эдварда по комнате, принес бутылку белого вина. Он приехал сюда из Итона. Итонец не скрывал своего восхищения.
— Просто небесное создание. Где бы мне найти такую же?
После ленча они побрели к реке посмотреть на регату. Как раз в тот день Тринити-Колледж победил Ориэл. Под ликующие крики лодка с гребцами из колледжа подплыла к берегу. Победители поприветствовали Эдварда, которого, как выяснилось, хорошо знали, и ничуть не удивились, что он появился с подружкой.
Последние перед отъездом недели были сплошным волшебным праздником. Зубрить приходилось по вечерам — днем она была слишком занята. Утром они на велосипедах отправлялись в Перч, в пивнушку «Белый олень», а возвращались, когда солнце уже клонилось к закату. Однажды она выиграла три бутылки шампанского у друга Эдварда, обыграла его в дартсе. По вечерам Эдвард приглашал ее в ресторан «Тадж Махал» или «Ла Кантина».
А еще каждый вечер они должны были играть в пьесе, и потому ей приходилось успевать и туда — наносить грим, облачаться в костюм, а потом — дивные минуты — в вечерней мгле обретали жизнь шекспировские строки. Идея с полетом Гименея оказалась не очень удачной — на третьем представлении ветер дунул с такой силой, что Гименей промахнулся на пять футов мимо цели и вынужден был изливать свои божественные откровения, сидя в густом боярышнике, что вызвало дружный смех всех исполнителей.
