— Что же она тебе сказала? — спросил Равинель.
Жермен все еще рассказывал о своих распрях с медсестрами в концлагере. Он обиженно прервал свое повествование.
— Что она сказала?.. Ну, знаешь, я не записывал за нею… Больше говорил я — ведь она интересовалась моим рентгеновским снимком.
— И долго она здесь пробыла?
— Могла бы и меня подождать, — проворчала Марта.
В том-то и дело. Будь Марта дома, Мирей ни за что бы не пришла. У привидений своя логика.
— Ты случайно не заметил из окна, в какую сторону она пошла?
— Еще чего! С какой стати я стал бы ее выслеживать?
Жаль! Если бы Жермен полюбопытствовал, куда пошла Мирей, он обязательно убедился бы, что его сестра так и не вышла из дому… Прекрасное было бы доказательство!
— Не ломай себе голову, старина, — сказал Жермен. — Послушайся моего совета… Возвращайся в «Веселый уголок». Может, она уже тебя ждет… И если ей тяжело, ты сумеешь ее утешить, верно?
Он было многозначительно подхихикнул, но тут же закашлялся, и Марта сурово посмотрела на него.
— А она не была в детстве лунатиком? — спросил Равинель.
Жермен нахмурился.
— Она-то нет… А вот со мной случалось. Я, конечно, не бегал при луне по крышам — до этого не доходило. Но зато разговаривал во сне, жестикулировал. Иногда вставал и отправлялся в коридор или в другую комнату. А потом никак не мог сообразить, где я. Меня снова укладывали в постель и держали за руки. А я лежал с открытыми глазами и боялся заснуть.
— Этот разговор, кажется, доставляет вам удовольствие, Фернан, — язвительно заметила Марта.
— Ну, а теперь? — продолжал выспрашивать Равинель. — Теперь с тобой такого не случается?
— Может, ты думаешь… Лучше выпей со мной, старина. Завтракать я тебя не приглашаю — я ведь на диете…
— Ему пора домой, — отрезала Марта. — Нельзя оставлять малышку в полном одиночестве.
Жермен достал из буфета графин и рюмочки на серебряных ножках.
— Ты ведь знаешь, что врач запретил тебе, — бросила Марта.
— Ничего! Одну каплю можно.
Равинель, собравшись с духом, спросил:
— А что, если Мирей не вернется вечером домой? Что, по-вашему, мне тогда делать?
— Лично я бы подождал. Как, по-твоему, Марта?.. Тебе ведь можно завтра никуда не ехать? Может, тут все поставлено на карту. Если она не застанет тебя дома… Представь себя на ее месте… Послушай, Фернан, возьми на недельку отпуск и незаметно наведи справки. Если она в самом деле убежала, то наверняка прячется в Париже. Раньше она всегда убегала в Париж. Париж притягивал Мирей, это было сильнее ее.
Равинель окончательно растерялся. В конце концов жива его жена или нет?
— Твое здоровье, Жермен.
— За здоровье Мирей.
— За ее возвращение, — процедила сквозь зубы Марта.
Равинель проглотил настойку и провел рукой по глазам.
Нет. Это не сон. Ликер приятно обжег горло. Пробило одиннадцать. Черт, но он же видел тогда все своими собственными глазами! Ну, а подставки для дров? Ведь они весят несколько кило! Таких галлюцинаций не бывает!
— Передайте ей привет.
Что такое?.. Ага, Марта его выпроваживает. Он машинально встал.
— Поцелуй ее от меня, — бросил вдогонку Жермен.
— Хорошо… хорошо…
Ему хотелось бросить им прямо в лицо: «Она умерла, умерла… Я это точно знаю — ведь я сам ее убил». Но он сдержался: не стоит доставлять Марте такую большую радость.
— До свиданья, Марта. Ничего, ничего… Я найду дорогу.
Перегнувшись через перила, она прислушивалась к его удаляющимся шагам.
— Если у вас будет что-нибудь новенькое, сообщите нам, Фернан!
* * *
Равинель входит в ближайшее бистро, выпивает две рюмки коньяку. Время бежит. Тем хуже. Если взять такси, он успеет. Самое главное сейчас — тут же, на месте, разобраться во всем. Вот я, Равинель, стою перед баром. Я в здравом уме. Я хладнокровно рассуждаю. Я ничего не боюсь. Вчера вечером — да, мне было страшно. Какое-то умопомрачение. Но это прошло. Ладно! Рассмотрим факты как можно спокойней… Мирей умерла. Я в этом уверен, так же как в том, что я — Равинель, потому что я помню все до мельчайших деталей, потому что я сам держал труп, а вот сейчас, в данную минуту, я пью коньяк, и все это наяву… Мирен жива. Я и в этом уверен, потому что она собственноручно написала письмо, отослала пневматической почтой, и почтальон доставил его по адресу… Да, Мирей жива, потому что ее видел Жермен. Усомниться в его словах невозможно. Идем дальше. Раз она не может быть одновременно и живой, и мертвой… Значит, она ни то, ни другое… Значит, она призрак. Так подсказывает логика. Я вовсе не стараюсь себя успокоить. Да и что же тут успокоительного? Просто-напросто обычная логика. Мирей является своему брату. Возможно, вскоре она явится и мне. Я заранее к этому готов. А вот Люсьен ни за что с этим не согласится. Ни за что не согласится. И все это ее университетское образование. Ее вечное умничанье. Ну и что же мы друг другу скажем?
Он выпил третью рюмку коньяку. Надо же согреться, черт возьми! Если б не было Люсьен…
Он расплачивается, идет к остановке такси. Теперь не прозевать бы Люсьен…
— На Монпарнас, побыстрей!
Он откидывается на сиденье, задумывается. Спрашивает себя: может, недавние мысли-лишь плод больного воображения? И он убеждает себя, что попал в безвыходное положение. Так или иначе, он — висельник. Он устал. Вчера ему даже хотелось увидеть Мирей. Теперь он этого боится. Он догадывается, что Мирей не оставит его в покое. Разве она забудет о нем?.. Почему мертвые все помнят?.. Опять прежние мысли!.. К счастью, машина останавливается. Равинель не ждет сдачу. Захлопывает дверцу. Расталкивает людей, выбегает на перрон. Электричка замедляет ход и замирает у края платформы. Хлынувший из вагонов людской поток растекается по тротуарам. Равинель подходит к контролеру.
— Это поезд из Нанта?
— Да.
Его охватывает странное нетерпение. Он встает на цыпочки, вытягивает шею и наконец замечает Люсьен. Она в строгом черном костюме, на голове — берет. С виду спокойна.
— Люсьен!
Из предосторожности они обменялись лишь рукопожатием.
— На тебя страшно смотреть, Фернан.
Он грустно улыбается.
— Потому что мне страшно, — признается он.
VIII
Они жались к перилам метро, чтобы не попасть в толчею.
— Я не успел снять для тебя номер, — извинился Равинель. — Но мы можем…
— Номер! Да ты что?! Я обязательно должна уехать в шесть. У меня ночное дежурство.
— Вот как! А ты не…
— Что я?.. Не брошу тебя?.. Это ты хочешь сказать? Ты полагаешь, что тебе грозит опасность… Тут поблизости нет какого-нибудь тихого кафе, где можно спокойно поговорить? Потому что я приехала главным образом поговорить. Посмотреть, уж не заболел ли ты.
Сняв перчатку, она взяла Равинеля за руку и, не обращая внимания на прохожих, проверила его пульс, ущипнула за щеку.
— Ты, ей-богу, похудел. Лицо желтое, глаза мутные.
В этом вся Люсьен. Ее никогда не интересовало мнение других, никогда не волновало, что о ней могут подумать. Среди пронзительных выкриков мальчишек-газетчиков она преспокойно сосчитала его пульс, посмотрела язык, пощупала железы. И Равинель сразу же почувствовал себя в безопасности. Люсьен, как бы это сказать, была полной противоположностью всего неопределенного, мягкого, смутного. Люсьен вела себя самоуверенно, резковато, почти вызывающе. У нее был резкий, решительный голос. Иногда ему хотелось бы с ней поменяться… А иногда он ненавидел ее… Потому что она порой наводила на мысль о хирургическом инструменте — холодном, гладком, никелированном.
— Пойдем по улице Ренн. Там наверняка наткнемся на какое-нибудь бистро.
Они перешли площадь. Люсьен крепко взяла его под руку, словно направляя и поддерживая.
— Я ровным счетом ничего не поняла из твоих двух звонков. Во-первых, было плохо слышно. И потом ты слишком тараторил. Давай по порядку. Когда ты вчера утром вернулся домой, труп Мирей исчез. Так?
— Именно.
Он внимательно следил за ней, спрашивая себя, как она будет сейчас реагировать, она ведь вечно твердит: «Не будем нервничать… Чуточку здравого смысла…» Они сосредоточенно вышагивали по тротуару, не обращая внимания на далекую перспективу улицы, уходящей к перекрестку Сен-Жермен. Равинель отдыхал после ужасной нервотрепки. Пусть-ка Люсьен хоть на время возьмет на себя это тяжкое бремя.
— Что же тут долго голову ломать, — заметила она. — Могло труп унести течением?
Он улыбнулся:
— Исключено! Во-первых, течения почти нет, ты это знаешь не хуже меня. А если бы и было, так труп заклинился бы в протоке, у водослива. Думаешь, я не обыскал все, прежде чем тебе позвонить? Конечно, обыскал…
Она стала хмуриться, а он, несмотря на все свое волнение, не на шутку обрадовался, видя, как она буквально засыпалась, не хуже абитуриента, застигнутого врасплох неожиданным вопросом не по программе.
