— Куда вы следуете?
— Следуем в Арагон, служить торжеству веры Христовой над магометанами, — постарался я замотивировать свою цель богоугодным и, следовательно, позволяющим смягчить монахов делом.
— Сколько вас?
— Я и мой слуга, при нас четыре лошади.
— Подойдите к двери. — В воротах отворилось маленькое окошко, и за ним в свете факела мелькнуло бледное лицо.
Невидимые собеседники удовлетворились осмотром, ворота, заскрипев, отворились. За ними стояли два монаха в длинных светлых балахонах, подпоясанных широкими кожаными поясами. Монах повыше и поплотнее держал в левой руке здоровенную узловатую дубину, а правой сдерживал на поводке большого лохматого пса, хрипевшего и пускавшего слюни.
Рядом с ним — второй монах, ростом пониже и потоньше комплекцией, с виду гораздо старше первого.
— Проезжайте, — пожилой показал рукой во двор. — Лошадей и слугу проводят. А вы, шевалье, пройдемте со мной.
Приказав Туку в первую очередь накормить лошадей, я спешился и проследовал за стариком, рассматривая приют.
Во дворе с правой стороны — длинное низкое здание, крытое соломой, стены сложены из камня, рядом с ним под навесом расположились несколько лошадиных стойл. Пустых, только в крайнем меланхолично жевал сено осел… или мул, не знаю, этих животин видел только по телевизору. Да и темно уже было.
С левой стороны расположилось такое же здание. Из него доносится богатырский храп нескольких человек… ага… паломники ночуют…
Каменный дом по центру, больше остальных, причем у меня создалось впечатление, что сложен он на древнем, еще римском, если не старше, основании. В стене блестят слюдой несколько окон, больше похожих на бойницы. Стены увиты плющом, крыша из черепицы. Сразу понятно, что в нем обитают сами монахи, а не паломники.
Во дворе чистенько, насколько, конечно, можно рассмотреть в сумерках, несколько дорожек замощены булыжниками. Где-то журчит ручеек. Почему-то пахнет яблоками и грушами. Я повертел головой, стараясь все рассмотреть поподробнее, но солнце уже практически зашло, и виден был только сам двор.
Ну что… Ожидал, согласно своим скудным знаниям о Средневековье, что будет хуже. Грязи и нечистот во дворе не наблюдается, наоборот, все довольно пристойно. Может, это только в монастырях так? Насколько я понимаю, монахи всегда были продвинутей остальных в плане быта. Не знаю… Но пока впечатления неплохие, будем посмотреть дальше…
Старик отворил мощную, окованную железными полосами дверь и пропустил меня внутрь.
Сразу за дверью, в царящем полумраке — горели только два масляных светильника, — я рассмотрел просторное помещение с большим, обложенным камнем камином и длинным столом с лавками посередине комнаты.
В большой нише в стене стояла деревянная, искусно вырезанная в полный рост статуя мужика в сутане и накинутом поверх нее плаще с пелериной. В руках мужик держит посох с навершием в виде креста. Святой какой-то, Иисуса Христа так не изображали.
За столом три монаха что-то едят из деревянных плошек. На нас не обращают ни малейшего внимания.
В комнате немного пахнет ладаном и травами. А вот и они, на притолоке сушатся.
Как интересно все, я первый раз в монастыре. Или это не монастырь, а просто монастырский приют? Для меня разница не понятна, но все равно интересно.
В книгах о Средневековье писатели не всегда детально описывали быт и обстановку, в которых находились их герои. Я в детстве даже представлял все наяву, додумывая, но сейчас представлять нужды не было, все передо мной, даже потрогать можно. Подавил в себе желание шлепнуть по тонзуре ближайшего монаха…
Черт, как же все интересно…
Старик на секунду задержался перед статуей, перекрестился и свернул в боковой коридор. Прошел до его конца и толкнул дверь.
В небольшой келье со скромным распятием на беленой стене и тусклой лампадой под ним он обернулся ко мне и сказал:
— Слава Господу Богу нашему, ты жив! Где ты пропадал, Жан? Я уже думал — тебя схватили.
Вот так! Уж чего я ни ожидал, только не такого развития событий.
И что отвечать?
У монаха строгое худое аскетическое лицо, небольшая аккуратно постриженная бородка, глаза умные, смотрят пронизывающе… так и хочется душу излить.
Получается, знает бастарда, и мало того, даже ждал. А в дневнике об этом не слова. М-да… отпираться и бить в грудь, крича, что я не Жан и далеко не бастард д’Арманьяк, смысла нет. Он же меня узнал…
— Не все прошло гладко… падре… — постарался я ответить обтекаемо и без подробностей.
— Ты уже знаешь, что случилось с твоим отцом?
— Да, падре… Он умер…
— Его подло убили. — Лицо старика исказилось от гнева. — Приказ убить отдал сам узурпатор. Без сомнений!
— Я знаю.
— Его накажет Господь! — Старик яростно вздел руку вверх, на лице промелькнула дикая злоба.
— Я не сомневаюсь, что так и будет, падре, но сейчас мне бы хотелось знать, что делать дальше. Все планы рухнули, — постарался я направить разговор в нужное русло.
Проклятия и кары небесные на голову Луи — это, конечно, хорошо, но желательно определиться с земными делами. Моими делами. Сам я в этом мире еще как младенец, а вот старик — знать бы еще, кто он, — может реально растолковать, что к чему, и направить на путь истинный. И желательно, чтобы этот путь не привел меня к плахе… или дыбе… черт, кто же он? И бастард ничего не собирается подсказывать…
Старик взял себя в руки и сказал:
— Я рад, что у тебя, как всегда, холодная голова. Ладно, обо всем потом. Сейчас я прикажу приготовить воду, омоешь чресла, потом поешь, и поговорим. — Старик открыл дверь, собираясь уходить, но обернулся и спросил: — Кстати, почему ты не назвал пароль у ворот?
— Я его не помню. Когда уходил из Лектура, упал с лошади и ударился головой. — Я показал на ссадину на лбу. — Многое вылетело из памяти. Даже с трудом вспомнил, кто я есть.
— Такое бывает, Господь поможет тебе все вспомнить. — Старик перекрестил меня и вышел.
Я присел на узкую кровать, стоявшую у стены, и осмотрелся. Аскетическая обстановка. Очень напоминает монашескую келью. Скорее всего, она и есть. Скромное распятие на стене. Грубо сколоченный стол и стул. На столе рукописная книга, прибор для письма и толстая восковая свеча в бронзовом подсвечнике.
Кто же этот старик?
Если размышлять логически…
Знает бастарда близко, обращается по имени и на «ты»…
Паука ненавидит реально, ненависть так и сквозит…
В приюте определенно — главный, а может, и не только в приюте. Это заметно по его властности… Смирением от него и не пахнет…
Ждал меня, даже на этот счет был приготовлен пароль; значит, есть реальный план.
А что гадать, пока все складывается неплохо… Вон даже союзник неожиданный нарисовался.
На всякий случай вытянул дагу из ножен, положил рядом и прилег на кровать.
Только сейчас почувствовал, как устал; спина, не привычная к долгим поездкам, задубела намертво. А то ли еще будет? До Арагона путь не близкий… кони да лошадки, основное средство передвижения, ёптыть, до паровозов — века и века…
Скрипнула дверь, и вошел старик. В руках он нес глиняную миску, накрытую ломтем хлеба, и большой кувшин.
Заметив обнаженную дагу, сказал:
— Ты здесь в безопасности, Жан, нет нужды осквернять обитель обнаженным оружием. — Монах поставил еду на стол и присел рядом на кровать. — Вставай, поешь, воду для тебя греют, монахи уже совершили омовения, так что придется подождать.
— Где мой слуга? — В миске оказалось вареное мясо с зеленью и чесноком, а в кувшине — удивительно вкусный шипучий, слегка хмельной напиток.
— Он ухаживает за лошадьми. Позже его покормят и устроят на ночлег. — Монах тоже налил себе в глиняную кружку из кувшина. — С каких это пор ты стал беспокоиться о слугах?
— Когда вокруг тебя одни враги, даже в слуге можно найти друга.
— Ты взрослеешь, мой мальчик, — одобрительно кивнул монах.
— Хороший у вас… — Я показал пальцем на кувшин и запнулся, не зная, как назвать напиток.