И снова встал вопрос об экипаже: "новичков" или "старичков"? Пересилило мнение генерала Каманина: первым кандидатом назвали Шаталова, вторым в экипаж был включен Алексей Елисеев, третьим — Николай Рукавишников.
19 апреля 1970 года Байконур проводил в полет "Салют", 23 апреля готовился старт "Союза-10". Трое сидели в корабле, четко выполняя все то, что положено сделать в ходе проверки бортовых систем. По громкой связи шли обычные переговоры и велся отсчет времени, предупреждая космонавтов и стартовую команду о часовой готовности… Получасовой… пятнадцатиминутной… В корабле уже приготовились услышать команду "Ключ — на старт!", но вместо нее оператор тем же размеренным тембром предупредил:
— "Амуры", потуже затяните ремни, приготовьтесь к эвакуации… Старт откладывается на сутки!
Алексей Елисеев, обычно сдержанный и спокойный, с досадой хлопнул по бортжурналу: "Началось!"
Шаталов, уже привыкший к такому повороту событий, поспешил подбодрить товарищей.
— Не вешать носа, ребята! Все будет в порядке. Завтра обязательно полетим.
— Вечно с тобой происходят неприятности, — ответил Алексей. — Все люди как люди, улетают с первого раза, а у тебя то одно, то другое…
Они выбрались на площадку ферм обслуживания, обхватывающих ракету. Новичок Коля Рукавишников не проронил ни слова, будто все так и должно быть.
— До завтра, — сказал Шаталов, хлопнув ладонью по металлу обтекателя и, обращаясь к товарищам, добавил: — Будем спускаться вниз.
Лифт быстро вернул их на землю. Владимир отметил, что лучше возвращаться через космос, чем спускаться на лифте. Елисеев и Рукавишников промолчали. А случилось вот что: одна из мачт не отошла от ракеты, хотя команда на отход была выдана. Можно было рискнуть, полагая, что в момент подъема ракеты мачта отошла бы сама. И такие предложения звучали. А если не отойдет, если пропорет обшивку ракеты, если носитель завалится в момент отрыва и взорвется? Опасения пересилили. Рисковать, когда на борту люди, — не лучший способ выполнения космической программы.
На следующий день "Союз-10" стартовал. После коррекций корабль перешел на монтажную орбиту. Когда до "Салюта" оставалось 150 метров, Шаталов отключил автоматику и взялся за ручное управление. Все шло штатно, расстояние с каждой секундой сокращалось. Главное на этом этапе — не дать кораблю "гулять" по тангажу и рысканию. И погасить скорость: ведь сближаются многотонные аппараты, к тому же ощетинившиеся антеннами, приборами, различными устройствами.
— Спокойно, ребята, не торопитесь, до конца зоны есть время, — предупредили из Центра управления.
— Сейчас будет касание, — ответили с орбиты.
И тут же космонавты почувствовали глухой удар и услышали трение металла о металл. Началось легкое покачивание. Оно длилось совсем не долго, и вскоре все успокоилось.
— Кажется пришли! — произнес Шаталов.
Потом они убедились, что сработали замки сцепления, произошло стягивание, а затем и жесткая сцепка "Союза" с "Салютом".
— Будем готовиться к переходу? — запросил "Амур-один". Из ЦУПа ответили неопределенно: "Пока отдыхайте".
— Мы не отдыхать сюда прилетели, — включился Рукавишников.
— А мы и не дадим вам отдыхать.
И посыпались вопросы. Земле не понравился этот "глухой удар", последовали долгие переговоры с Центром управления, и после пяти часов полета в состыкованном состоянии экипажу выдали команду не на открытие переходного люка, а на расстыковку.
Вот такая бывает невезуха. Злополучное 13-е виновато или что-то еще? Решайте сами.
Работу на "Салюте" предстояло начать другому экипажу.
В ЦПК он пришел подполковником… Ушел — генерал-лейтенантом.
VIII. Гримасы судьбы
Одновременно с кораблем совершил посадку вертолет поисково-спасательной службы. Встречающие открыли люк и их взору предстала ужасная картина: космонавты находились на своих рабочих местах без признаков жизни.
Каждый полет — особый…
Это сказал Юрий Гагарин. А аргументы? Ведь без них ссылка на "особость" — красивая фраза, которой легко прикрыться, как шитом, и когда есть что рассказать, и когда не о чем поведать. И все-таки Гагарин был прав. И какие еще нужны аргументы, если рассказать всю правду о каждом полете.
Начать обживать станцию "Салют" — первый орбитальный дом космонавтов предстояло Алексею Леонову, Валерию Кубасову и Петру Колодину. Подготовка была долгой, да и пробыть на орбите планировалось без малого месяц. По заведенной традиции, ни дату старта, ни состав экипажа, ни программу полета не объявляли, вот и оставалось неведомым для многих, что происходило на Байконуре, в космосе и при возвращении с орбиты. Между тем, эта история по-своему любопытна.
Перед отлетом на космодром для предстартовой подготовки основной и дублирующий экипажи проходят строгую медицинскую комиссию. Окончательное заключение дают главные специалисты. К дублерам придирок меньше, но и к ним медики достаточно строги. Поверхностный предполетный контроль обычно бывает за день или два до старта. Так было и в июне 1971-го.
Обследование Кубасова оказалось неожиданным для самих врачей. Не скажу, как возникло подозрение, но вывод был настораживающим: что-то с легкими. Повторные проверки, консилиумы, вызов специалистов из Москвы и никакой ясности. Было робкое предположение, что "имеет место неярко выраженная аллергическая реакция", но его отвергли. А поскольку полет предстоял длительный, врачи действовали по принципу: лучше перестраховаться, чем взять на себя ответственность. Кубасова от полета отстранили.
Есть еще одно правило, справедливость которого одни отстаивают, другие отвергают. Если занемог один в экипаже, заменяют всю команду. Болезнь Валерия перечеркивала надежду остальных. Я помню застывшую тишину в зале Госкомиссии, когда объявили это решение. Потом — взрыв протеста. Леонов и Колодин отстаивали свое право на полет, доказывали, что они лучше знают станцию и провели больше тренировок, что включение в экипаж Владислава Волкова (бортинженера от дублеров) не повлечет никаких осложнений. Госкомиссия была непреклонной: начинать работу на первой орбитальной станции поручили дублерам, Георгию Доброволькому, Владиславу Волкову и Виктору Пацаеву.
Между экипажами пробежал холодок. Обида рождала неприязнь, отчуждение, зависть… Уж больно неожиданно все случилось. Больше других переживал и негодовал Петя Колодин. Хмельной, не в меру раздраженный, он понуро произнес: "Теперь я уж никогда не полечу". Другие держались чуть сдержаннее. Для Леонова и Кубасова это был второй полет, оба были кавалерами Золотых Звезд Героев, а Петру лишь светили это почести.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
