— Извините, я опоздал, — произнес он и сел рядом со мной на диван.
Я допускаю, что в присутствии Осмунда Пенджли мог слегка утратить свою невозмутимость и уверенность, но если это было и так, то уж во всяком случае никакой опасности для себя он совсем не чувствовал. Правила все еще диктовал он.
— Ну вот мы и собрались, — сказал Пенджли. Затем с легкой ухмылкой предложил: — Может, выпьем чего-нибудь? Что-то вы не слишком гостеприимны, Осмунд, а? А как насчет сигары? Должны же быть у вас в запасе сигары, верно?
Осмунд кивнул Буллеру. Тот встал и вышел. Мы продолжали молча сидеть, ожидая его возвращения. Буллер вернулся с подносом, на котором стояла бутылка виски, содовая, стаканы и коробка с сигарами. Все это он поставил на стол. Я протянул руку:
— Возьму, пожалуй, свою книгу. Она там мешает.
Буллер отдал мне «Дон-Кихота». Он сидел широко расставив ноги и с серьезным видом разливал виски по стаканам.
— Скажите, сколько вам, — обратился он к Пенджли.
— Так достаточно, — отозвался Пенджли, — не надо много содовой.
Ему передали стакан и коробку с сигарами. Затем виски было предложено каждому из нас, и каждый из нас отказался. Пенджли обвел нас глазами, и, как мне показалось, тут ему, вероятно, впервые пришло в голову, что мы не так уж дружелюбно к нему настроены, как ему хотелось бы.
— Эй! — сказал он. — Никто не пьет?
Все молчали. Я один буркнул:
— После выпью.
Осмунд повернулся к Пенджли.
— Мистер Пенджли, — заговорил он, — в своем письме к Чарли Буллеру вы писали, что хотели бы встретиться с ним, со мной и Хенчем, потому что у вас есть к нам какое-то предложение. Итак, мы к вашим услугам.
Мне стала ясна одна из множества причин, отчего Пенджли терпеть не мог Осмунда. Оставаясь абсолютно вежливым, Осмунд невольно, сам того не желая, давал ему понять, что он, Осмунд, в отличие от Пенджли, человек совсем иного порядка и что Пенджли ему не ровня. Это не было проявлением самовлюбленности, гордыни, заносчивости, а скорее что-то действительно присущее его натуре настолько, что даже хорошие манеры не могли этого скрыть.
Я заметил, как при звуке его голоса ненависть Пенджли к нему, и до того очевидная, возросла во сто крат.
— Ну ладно, Осмунд, — проговорил Пенджли, закуривая сигару с таким видом, будто он был самой важной персоной на земном шаре, — все в свое время. Не будем сейчас особенно торопиться. У меня есть к вам предложение, которое может оказаться интересным для вас. Но не будем спешить. Мы собрались здесь как старые друзья, и должен сказать… — Он одним глотком осушил стакан до дна и крайне фамильярным жестом протянул его Буллеру, чтобы тот налил еще. — Должен сказать, я рад, что ни вы, ни я не держим зла друг на друга. По правде говоря, я думал, что такое может быть. Мне не хотелось делать то, что я тогда сделал, но вы все равно попались бы. Вы были как дети, которые играют с огнем… Вы сами… — Он откинулся в кресле, попыхивая сигарой, и, закинув ножку на ножку, стал нервозно подрыгивать ею в воздухе.
— Если вы не против, мы зададим вам один вопрос, — спокойно произнес Осмунд. — Нам всем было бы чрезвычайно интересно узнать, почему вы нас выдали. Мы хотим выяснить точную причину. У вас ведь не было повода так поступить по отношению к нам или все-таки был?
— Ну понимаете, — сказал Пенджли, явно любуясь собой, — что касается повода, то вряд ли это подходящее слово в данном случае. Видите ли, Осмунд, вы иногда слишком заноситесь. Может, вы и не хотите, но, смею вам сказать, я человек чувствительный, с детства такой был. Мой папаша частенько говаривал мне, еще когда я был от горшка два вершка: «Делай людям так, как они тебе делают». Он всегда говорил, что это верное правило, в нем много мудрости. Если со мной обращаются на равных, как мужчина с мужчиной, то вот вам моя рука, я всегда буду вам другом, но если кто глядит на меня вроде как свысока, это никому еще не сходило с рук, если вы понимаете, о чем я говорю. Конечно, я не думаю, что вы сами-то знаете, какой вы заносчивый, но это так. На мне кожа тоньше, чем на всех остальных людях, — так всегда говаривала моя матушка, поэтому я все чувствую. Это удивительно, как тонко я все чувствую, и теперь, когда дело прошлое, что было, то было, я хотел бы вот что вам сказать, Осмунд. Вы здорово меня обижали тогда, указывали мне мое место, за человека меня не считали, будто у меня не было чувств, как у всех других людей. Конечно, глупо быть таким чувствительным, знаю, что глупо, но так уж мы все устроены… Тут уж ничего не поделаешь…
Помню, как мы выслушивали весь этот вздор, который мог бы продолжаться нескончаемо долго, но в этот момент Пенджли погрузил свой нос в стакан, и наступила тишина.
Тогда Осмунд сказал:
— Да, я понимаю… Но при чем тут Буллер и Хенч? Они же не причинили вам никакого зла?
Пенджли выпрямился и смерил обоих своих старых друзей весьма многозначительным взглядом.
— Ну ладно, так и быть, скажу, — проговорил он наконец. — Ужасно странно получается, то есть чудно́ как-то видеть, когда какие-то мелочи приводят к большим неприятностям. Возьмите хоть Буллера, к примеру. Я вам скажу, он кое-что позабыл, а это, как вы сами выразились бы, изменило весь ход его жизни, да-да…
— Что такое? — подавшись вперед всем телом и впившись глазами в Пенджли, спросил Буллер.
— Пошарь немножко в памяти, Чарли, это тебе будет даже интересно.
Я видел, что Пенджли был наверху блаженства и просто упивался своим красноречием. Полузакрыв глаза, он развалился в кресле, постукивая в воздухе одной короткой кривой ножкой о другую, сложив вместе кончики тощих, паучьих пальцев, словно на молитве.
— Ты что, не помнишь девчонку в трактире, рыженькую такую, Эми ее звали?
— Помню, — ответил Буллер.
— А ты не помнишь, какие она мне оказывала знаки внимания, пока ты не нашептал ей про меня всяких небылиц?
— Не помню, чтобы я говорил ей что-нибудь о вас.
— Нет, просто ты не хочешь вспомнить. Но ты ей наговорил про меня. Не знаю, что такое ты ей про меня сказал, но с тех пор она меня сторонилась. Шикарная девушка, с отличной фигурой.
— Так это было давным-давно, — пробормотал Буллер.
— Вот-вот! — торжествуя победу, вскричал Пенджли. — Это ты так думаешь, а я обиды не забываю! Это не в моем характере. Я прожил жизнь, ничего никому не забывая, да будет тебе известно. Нет, сэр. Ты тогда гадко поступил со мной, оговорив меня перед той девушкой, ты, ты, Чарли Буллер. И ведь не то чтобы ты хотел ее для себя. Даже не пойму, почему ты мне так подгадил. Во всяком случае, ты за нее поплатился, отсидев пару годков в тюрьме, вот именно за ту девчонку. Жаль, что ты позабыл, а ведь вон как все обернулось. Какая-то девчонка, а неприятность вышла для тебя большая.
Буллер ничего не ответил. Никто из нас не проронил ни слова.
— А Хенч? — наконец тихо спросил Осмунд.
— Хенч? — с презрением в голосе переспросил Пенджли. — О, я против него ничего не имел. Просто так, он был с вами, вот и влип.
До нас донесся странный, сдавленный, отчаянно-жалобный крик. Он прозвучал как посторонний звук; можно было подумать, что в комнате кроме нас, четверых, был еще кто-то.
— Просто так… без причины… вы… вы… моя жена…
Казалось, даже в Пенджли шевельнулось чувство.
— Вы предприняли попытку кражи со взломом, правильно я говорю? — помолчав, сказал он. — Разве вы не получили, чего заслуживали? Вас бы все равно застукали, даже если бы я вас не выдал.
— Вы назвали все причины, других не было? — после долгого молчания задал свой вопрос Осмунд.
— О нет, далеко не все, — отвечал Пенджли, опорожнив второй стакан. — Мне тогда надо было потрафить полиции. Видите ли, у меня было одно дельце личного характера. Те несколько недель, что я поставлял полиции сведения о ваших планах, я одновременно играл в свою игру… — Он продолжал невозмутимо попыхивать сигарой. — Какая у меня была задумка, вы должны были это понять, и я рад заметить, что вы поняли, что я вроде как ни при чем, вышел сухим из воды так сказать. Вмешайся я тогда или не вмешайся — было бы то же самое. Зато вы получили урок и его усвоили. Мы опять хорошие друзья, и я этому весьма рад.
Мне помнится, я тогда обратил внимание на то, что Пенджли было как будто чуть-чуть неудобно перед Хенчем. Тот вскрик Хенча слегка его озадачил. Он исподтишка недоуменно на него поглядывал.
Осмунд теперь сидел очень прямо, его могучая спина была напряжена. Я диву давался, как это Пенджли совершенно не слышал угрожающих ноток в спокойном, казалось бы, голосе Осмунда.
Осмунд снова нарушил тишину:
— Хватит о прошлом. Вернемся к настоящему. Вы говорили о том, что мы могли бы оказаться полезными друг другу. В чем состоит ваш план?
— Я не уверен, что тут среди нас нет лишних, — отвечал Пенджли, оглядывая каждого из нас поочередно. — Я уже успел переговорить вон с тем приятелем. — Он показал на меня. — Сдается мне, он готов поучаствовать в нашей потехе… Но вот насчет мистера Хенча… — Умолкнув, он боднул воздух своим бугристым лысым лбом в сторону Хенча.
