Внезапно мозолистые ладони схватили Ральфа за лодыжки; за спиной послышались крики, щеку задела шершавая пеньковая веревка. Юношу захлестнула волна облегчения, когда повисший над пропастью возница просунул свободную руку в брошенную сверху петлю и веревка натянулась. Ральф выпустил скользкое запястье и пополз подальше от края.
Он посмотрел на Зугу – на таком расстоянии выражения лица не разглядеть. Отец отвернулся и с невозмутимым видом махнул рукой, приказывая матабеле включиться в спасательные работы.
Спасатели работали весь день. В кои-то веки старателей объединила общая цель.
Комитет старателей закрыл все шахты и распорядился вывести людей с непострадавшей территории. Пять уцелевших дорог объявили закрытыми для любого движения: высокие насыпи угрожающе возвышались над головой в серебристых облаках моросящего дождя.
На остатках осыпавшейся дороги номер шесть копошились старатели – те, кто не мог выбраться наверх, потому что обрушились лестницы и площадки с подъемными механизмами. Здесь не было представителей комитета, и Зуга Баллантайн, прирожденный лидер, быстро оказался во главе спасательных работ. Он разметил положение повозок и возниц на дороге в момент обвала, разделил присутствующих на группы, и они принялись копать в тех местах, где, по мнению Зуги, были завалены люди и животные. Старатели вгрызались в бесформенные, предательские завалы, горя ненавистью и страхом, радуясь, что избежали участи быть погребенными под грудами желтой грязи.
В течение первого часа откопали выживших: кто-то чудом оказался под перевернутой повозкой, кого-то прикрыло тело мертвого мула. Один из откопанных счастливчиков самостоятельно поднялся на дрожащих ногах, и спасатели разразились истерическими криками радости.
Три мула, включая старину Бишопа, пережили падение с насыпи, остальные сильно пострадали от разломанных повозок. Сверху передали пистолет и коробку патронов. Оступаясь и поскальзываясь, Зуга ходил от упряжки к упряжке, расстреливая несчастных животных, которые с громким ржанием брыкались, лежа в грязи.
В это время на поверхности группы старателей под руководством членов комитета вязали веревочные лестницы и наспех сооружали подъемники, чтобы поднять мертвых и раненых. К полудню пострадавших вытаскивали наверх – привязанные к доскам, они, покачиваясь, поднимались из карьера.
Потом начали находить трупы.
Последний мертвец лежал, свернувшись, словно зародыш, в холодном чреве земли. Зуга и Базо, плечом к плечу, наклонились в вырытую яму, схватили безжизненно торчавшую кисть и дружным усилием вытащили тело. Жижа хлюпнула, выпуская труп наружу – будто младенец появился на свет из родового канала. Вот только конечности свело трупное окоченение, а глазницы залепила грязь. Другие руки подхватили тело, унося его прочь. Зуга со стоном выпрямился: переутомленные мускулы сковывал холод.
– Мы еще не закончили, – сказал он.
Базо кивнул.
– Что нужно сделать? – спросил он.
Зуга почувствовал искреннее расположение и благодарность к матабеле. Он положил руку на плечо юноши; мгновение они внимательно вглядывались друг в друга.
– Что мы должны сделать? – повторил Базо.
– Дороги больше нет. На этих участках работы надолго остановятся, – устало объяснил Зуга, отпустив плечо Базо. – Если здесь останутся инструменты, их стащат.
Повозку они уже потеряли – а также подъемник, шкив, драгоценную веревку и ведро.
На Зугу нахлынула ледяная волна усталости. Он вздохнул: денег на замену жизненно необходимых орудий не было.
– Надо спасти все, что можно, пока стервятники не налетели.
Крикнув что-то на языке матабеле, Базо повел отряд по бесформенной осыпи, из которой торчали обломки подъемников и спутанные узлы веревок.
Обвал похоронил восточный угол участка номер 142, не затронув остальные. Однако на дне Чертовых шахт открылась глубокая зигзагообразная трещина, куда упали инструменты.
Базо спустился в разлом. Стоя в потоках мутной воды, юноша ощупью вытаскивал веревку, лопаты и кирки, передавая их наверх. Под присмотром Зуги все аккуратно увязывалось и выносилось на восточный край карьера, где работал единственный подъемник, – придется дожидаться своей очереди, чтобы поднять инструменты на поверхность.
Бледные лучи заходящего солнца пронзили толстый слой низких облаков, осветив гигантскую, вырытую людьми яму.
На дне разлома Базо нашел последнюю кирку, передал ее наверх и на мгновение прислонился к стене, переводя дух. Вылезти из глубокой трещины сил не оставалось. От холода онемели ноги, кожа размокла, набухла и сморщилась – будто у долго пролежавшего в воде утопленника. Его бросило в дрожь. Базо положил голову на руку, упираясь в желтую стену. Закрой глаза – и уснешь на ходу. Юноша пересилил себя, не давая глазам закрыться. Прямо перед ним по узкой расщелине, промытой дождевой водой, сбегала почти прозрачная струйка: большая часть грязи осела. По дороге вниз ручеек встретил в стене какое-то препятствие – образовался крошечный водопадик. В горле вдруг пересохло, и захотелось пить. Базо наклонился, ловя губами стекающий поток, и шумно хлебнул.
Бледный луч солнца упал на стену разлома – ослепительный свет вспыхнул у самого лица юноши. Мощное, чистое сияние исходило из того самого ручейка. Базо тупо уставился на странное свечение. Он не сразу понял, что водопадик образовался над чем-то застрявшим в каменистой почве – препятствие светилось и поблескивало под случайным лучом солнца, переливалось в желтоватых струйках, словно меняя форму.
Прикоснувшись к нему, юноша обнаружил, что непонятный предмет крепко засел в породе: скользкая поверхность не давала онемевшим пальцам ухватиться как следует; холодная вода стекала по руке, капая с локтя. Сняв с шеи свисток из оленьего рога, Базо выковырнул из стены красивую штучку – она упала на ободранную ладонь, заполнив ее почти целиком. Камень. Но таких камней матабеле еще не видел.
Смыв налипшую грязь под струйкой воды, юноша с любопытством повернул находку к слабым лучам заходящего солнца.
Пока Базо не попал на прииск, он не приглядывался к камням: все они казались одинаковыми как две капли воды, не имели никакой ценности и пользы от них не больше, чем от облаков в небе. На языке матабеле любой камень, от гранита до алмаза, назывался имиче. Одержимость белых людей заставила Базо присмотреться к гальке под ногами.
За месяцы, проведенные на прииске, юноша узнал много странного о нравах белых людей. Сначала он не верил, что самые обыкновенные вещи в глазах белых имеют огромную ценность: отдать шестьсот голов лучшего скота за один камешек? Да ведь это безумие! Убедившись, что белые не шутят, матабеле стали собирать все подряд: словно сороки, они набрасывались на каждый блестящий или красивый камешек и с гордостью относили его Бакеле, ожидая награды.
Первоначальное воодушевление быстро увяло, когда оказалось, что угодить вкусам белых невозможно: лучшие находки презрительно отвергались. Качая головой, Бакела с ворчанием возвращал прелестные красные и синие камешки, некоторые из них переливались разными цветами, как бусинки. В то же время, хотя и очень редко, он выбирал какую-нибудь тусклую, ничем не примечательную гальку, выдавая за нее золотую монету.
Поначалу оплата в монетах смутила матабеле, но они быстро поняли, что к чему: маленькие кружочки металла, если иметь их в достаточном количестве, можно обменять на все, что угодно, – оружие, лошадь, женщину или хорошего вола.
Бакела попытался объяснить матабеле, за какие камни он заплатит золотую монету: прежде всего они должны быть маленькими – не больше семечка верблюжьей колючки.
Базо посмотрел на камень: огромный, едва в ладонь помещается. Камни, которые хотел Бакела, обычно имели правильную форму и восемь сторон: по одной на каждый палец, не считая мизинцев. У этого же одна ровная сторона, будто ее ножом отрезали, а остальная часть округлая и отполированная до странного мыльного блеска.
