Еще мгновение, и у ворот чуть впереди Караваева показался тот рыжий, с разными глазами, только без темных очков.
Через полчаса сидели в губчека - сам Вадим, Семченко, Ванечка и рыжий студент-идист; Караваев остался зачем-то возле Стефановского училища. Семченко по дороге не проронил ни слова, на вопросы не отвечал; Ванечка тоже помалкивал, и лишь теперь, вертя в пальцах отобранный у рыжего аккуратный английский браунинг, спросил:
- Ваш?
Тот пожал плечами:
- Сами знаете.
Ванечка щелкнул спусковым крючком раз, другой, третий, выразительно поглядывая при этом на рыжего:
- А патроны к нему где? Выбросили?
- Их и не было.
- Но ведь браунинг вы пытались выбросить. Правильно? А для чего таскать с собой оружие без патронов?
- Для уверенности в себе, - сказал рыжий. - Попугать, если шпана полезет... Да он и не стреляет.
- Как так? Сломан, что ли?
- Боек у него спилен.
- Проверим. - Ванечка позвал из коридора солдатика, вручил браунинг и велел поискать у дежурного патроны к нему. Затем снова повернулся к рыжему: - Откуда он у вас?
- Их до черта в городе, - решил вмешаться Вадим. - Когда белые уходили, из эшелона растаскали. Один вагон прямо на путях разбило.
- Я его в прошлом году на рынке выменял, - объяснил рыжий. - За фуражку студенческую.
- Зачем забрались ночью в училище?
- Я готов рассказать об этом. Да, готов! Но без свидетелей. - Рыжий покосился на Семченко, сидевшего с закрытыми глазами: голова откинута к стене, подбородок задран.
- Если вы знакомы с товарищем Семченко, значит, у вас имелись причины разбить лампочку на площадке черного хода. Чтобы не быть узнанным.
- Не разбивал я ее, честное слово!
- В таком случае почему побежали от нас?
- Любой, знаете, побежал бы на моем месте.
- Но на этом месте оказались именно вы, не любой, - сказал Ванечка. Вы были вчера на вечере в Стефановском училище?
- Я идист! - надменно отвечал рыжий таким тоном, словно это заявление проливало свет на все его поступки, прошедшие и будущие.
- Чего-о? - сощурился Ванечка.
- Я не посещаю заседаний так называемого клуба "Эсперо", поскольку принадлежу к числу сторонников идо-языка. Мы считаем эсперанто лишь ступенью на пути к идеальному международному средству общения. Причем такой ступенью, через которую давно пора перешагнуть.
Ванечка помотал головой:
- Все у вас как-то не по-людски... Умные ребята, хотите, чтобы все народы понимали друг друга, а сами между собой договориться не можете.
Вошел солдатик, положил на стол браунинг, а рядом высыпал горсть патронов. Ванечка взял один, заложил в барабан. Прокрутив его, загнал патрон в патронник, затем встал, просунул руку с браунингом в форточку и надавил спуск. Сухо щелкнул курок - осечка. Рыжий наблюдал все это спокойно, с улыбкой понимания и снисхождения на толстых губах.
Ванечка попытался выстрелить еще раз, и опять осечка. Зарядил другой патрон - тот же результат.
- Можете целиться в меня, - предложил рыжий. - Я согласен.
Нервничая, Ванечка разровнял патроны на столе и начал брать их по одному, внимательно рассматривая капсюли. Наконец один понравился ему почему-то больше остальных. Зарядив именно этот, он снова подошел к окну.
Рыжий подмигнул Вадиму:
- Горохом надо попробовать...
Оглушительно грянул выстрел, эхо покатилось, отскакивая от железных крыш, Ванечка довольно засмеялся, и видно стало, что он совсем еще пацан, Ванечка-то, лет двадцать ему, не больше.
Семченко, открыв глаза, в упор смотрел на студента, а тот беззвучно шевелил побелевшими губами, силился что-то произнести и не мог.
- Вот так, брат! - Ванечка небрежно швырнул браунинг на стол. Боек-то не до конца спилен. Конечно, не на каждый капсюль, но подобрать можно, можно.
- Ни разу он не стрелял! - крикнул рыжий.
- Николай Семенович, - спросил Ванечка, - у него были причины вас ненавидеть?
- Мы с Линевым написали письмо в губком с требованием запретить пропаганду идо-языка в нашем городе. Разве что это.
- Вы повели себя недостойно, Николай Семенович! - стремительно повернулся к нему рыжий. - Вы решили суд потомков заменить судом властей предержащих!
- Эсперантисты, идисты. - Ванечка нахмурился. - Такое время, а вы счеты сводите.
- Дайте мне бумагу и карандаш, - попросил рыжий. - Я все напишу, а вы прочтете.
Ванечка увел его в соседнюю комнату. Вернувшись, поинтересовался:
- Вы этого рыжего позавчера в училище не примечали?
- Нет.
- А ты, курьер?
- Нет.
- Николай Семенович, - сказал Ванечка. - Вообще-то я должен извиниться перед вами. Моя версия оказалась ложной, Казароза приехала сюда не из-за Алферьева. Он бежал не на восток, а на юг, в Тамбов. Сегодня пришла телеграмма: застрелился при аресте...
Семченко молчал. Теперь он сидел, опершись локтями о колени и свесив голову вниз, будто его мутило.
- У нас недавно похожий случай был. Через женщину взяли одного. Ванечка откинул со лба прямые светлые волосы, и Вадим опять увидел, какой он молодой - движение это было мальчишеским, и лоб, и шея, и руки в веснушках. - Вы товарищ грамотный, в редакции работаете. Я вам хочу одну мысль привести. Из Плутарха... Знаете, был такой греческий историк?
Из висевшей на гвозде офицерской сумки он достал книгу в старинном кожаном переплете, которую, видимо, всегда возил при себе, как Суворов.
- Не подумайте, что для оправдания. - Ванечка быстро нашел нужную страницу. - Так просто, чтобы объяснить. Вот... Поскольку время бесконечно, а судьба переменчива, - начал читать он, старательно выговаривая диковинные, не часто произносимые вслух, как бы даже незнакомые слова, обозначающие то, что нельзя увидеть и потрогать, - не приходится, пожалуй, удивляться вот чему: весьма часто случаются в человечестве сходные между собой происшествия. Воистину, ежели число главнейших частиц, образующих мироздание, неограниченно велико, то в самом богатстве своей сущности судьба находит обильно-щедрый источник для созидания подобий. А ежели, напротив, происшествия в человечестве сплетаются из ограниченного числа изначальных частиц, то неминуемо многажды случаться должны происшествия, порождаемые одними и теми же причинами...
Слушая, Семченко все так же безучастно смотрел в пол, и Вадим пожалел его: само собой, страшно думать, что смерть Казарозы хоть как-то связана с его борьбой против идистов.
Когда Ванечка захлопнул книгу, Семченко сказал:
- Похожие случаи бывают, но одинаковых-то нет. Жизнь этого не допускает. Только мысли про такие случаи бывают одинаковые, потому что из самого человека. Вот мы и мучаемся: как нам всем понять друг друга?
Ванечка ошарашенно взглянул на него и согласился:
- Может, и так, вам виднее.
- Откуда у тебя эта книжка? - спросил Вадим.
- Да брали зимой в Гатчине одного полковника. На дому брали, он ее и сунул под френч. Привели, обыскивать стали и нашли. Спрашиваю: "Зачем она вам?" Говорит: читать, мол. Я понимаю, что читать, но почему именно ее? У него дома вся стена в книгах. А он: "Эта особенно в несчастье утешает". "Чем же?" - спрашиваю. Отвечает: "Пространством жизни!" Потом уж объяснил: история, дескать, велика, и столько в ней всего было, что, если Плутарха читать, собственная судьба не такой важной кажется.
Вадим вспомнил, что у Осипова был свой способ утешаться в несчастье, похожий: он смотрел в бинокль на звездное небо. Тогда, как он утверждал, музыка сфер заглушала, делала ничтожными все шумы его земной жизни.
- Сейчас я. - Ванечка вышел из комнаты.
Вадим пересел поближе к Семченко, зашептал:
- А если у этого рыжего и патроны были? Может, он вас убить хотел? Для того и в училище за нами пришел. Выследил, гад! Отомстить решил за свой идизм... Записку-то я вам показывал! И на вечере в вас целился, а попал в Казарозу. А? Вполне мог войти, когда свет потушили...
- Уйди, Кабаков, - не поворачивая головы, попросил Семченко.
- Зря вы! - обиделся Вадим.
- Чего же он сегодня стрелять не стал? Побежал от меня.
- Нервы не выдержали. - Вадим с легкостью устранил это противоречие.
Вошел Ванечка, и через минуту Семченко уже читал объяснение, написанное рыжим идистом в соседней комнате. Вадим скосил глаза и тоже стал читать, с трудом разбирая беглый корявый почерк: "Узнав о письме, которое направили в губком члены правления клуба "Эсперо" И. Ф. Линев и Н. С. Семченко, и возмущенные этим низким поступком, трусливым и фарисейским, я и мои товарищи решили принять ответные меры: 1. Организовать публичный диспут с участием товарищей из губкома в качестве судей. 2. Издать "Манифест коммунистов-идистов". Я, однако, на свой страх и риск, не поставив в известность моих товарищей, на призыв к насилию, провозглашенный И. Ф. Линевым и Н. С. Семченко, решил тоже ответить насилием. Я задумал уничтожить архив клуба "Эсперо" и похитить наиболее ценные книги из клубной библиотеки, для чего и сделал сегодня ночью попытку проникнуть в Стефановское училище. По пожарной лестнице я собирался залезть на чердак, но, увидев дверь черного хода открытой, пошел по этому пути. Пройдя всего один пролет, услышал наверху шаги, крик и звон разбитой лампочки и побежал обратно на улицу, где был задержан. Вся ответственность за этот опрометчивый шаг, недостойный принципов нашего движения, целиком лежит на мне, я предпринял его в одиночку и потому убедительно прошу подвергнуть меня наказанию без огласки, скрыв истинную причину и заменив ее любой другой, чтобы не давать в руки эсперантистам лишний козырь, который, несомненно, будет ими использован против"...
