Почему дешевеют русские красавицы?
Скучный номер гостиницы. В двух шагах от дома, где жил Ленин. Я не знаю, чем себя занять. На улице мелкий весенний дождь, под зонтами подчеркнуто эксцентричные горожане Цюриха. До выступления в неизвестном мне театре перед непонятной публикой с чтением отрывков из новой книги куча неубитого времени. Я взял со стола городской журнальчик типа «Афиши», стал рассеянно его разглядывать. Из реклам выяснилось, что в Швейцарии продается много разных часов, о чем я напрочь забыл, но часы покупать не хотелось. Не хотелось идти ни есть, ни пить. Не хотелось посещать дом Ленина. Не хотелось никуда звонить. В душе — серая нирвана. Я заглянул в конец журнала, где ночная жизнь, полная наклеенных на соски серебристых звезд. Какой-то клуб щедро разместил на полполосы объявление: у них водятся прекрасные русские, украинские, таиландские и бразильские гёрлз.
Замечательный ряд. Россия оказывается в авангарде эротической экзотики. Это навело меня на мысли о судьбах родины. Ни для кого не секрет, что русские гёрлз, Наташи и Тани международных борделей, сделали то, что не смог сделать русский солдат: они завоевали весь мир. Очаровательные славянские лица с диким и жалким оскалом проститутки мелькают от Токио до Амстердама. Лихие наемницы. Их продают в рабство какие-то темные силы. Они пищат, но продаются. Пограничники всех стран вылавливают их на своих аэропортных границах: завидев мало-мальски привлекательную одинокую девушку с российским паспортом, они немедленно приступают к дознанию. Зря стараются: Наташи и Тани, как и Гарри Поттер, умеют быть невидимками.
Россия потеряла свое лицо. Русские гёрлз существенно изменили ее имидж. Что бы ты ни говорил с подмостков цюрихского театра, твои соотечественницы ползают на коленках по соседней сцене. Не их, а нас всех приравняли к Таиланду и Бразилии. И если среди русских и украинских девушек редко промелькнет белорусская beauty, то это вопрос к полицейскому государству, регламентирующему сор из избы.
В самой же русской избе речь идет скорее не о проститутках, о которых много писалось, а о вырождении русских женщин. Если верить тем самым марксистам, что собирались напротив моей гостиницы до своей отправки в революционную Россию, то все определяется материальными соображениями. В конце концов, пятнадцать-десять лет назад в тех же самых цюрихских ночных клубах работали польские девушки, а в Италии польские иммигранты надоели всем своим желанием вытереть лобовое стекло на перекрестке. Теперь они все исчезли, и несчастье откатилось на восток. Но существует принципиальная разница, неподвластная марксизму. Польское национальное сознание воспринимало польскую проституцию как моральную катастрофу. У нас же нет национального сознания, настоянного на моральной традиции, поэтому катастрофу воспринимать нечем.
Русская женщина была меньше раздавлена советской властью, чем современным состоянием дел. Она справилась с муками социалистического эксперимента, потому что эксперимент противоречил как женскому естеству, так и человеческой природе. Она подсознательно сопротивлялась саморазрушению, инстинктивно пряталась в себя. Советская власть была преимущественно мужским занятием. Женщина могла пропитаться ее ложной романтикой, но не ее схоластической сущностью.
Рынок оказался ловушкой для русской души. Он предложил соблазны не в будущем, а в настоящем. Он предложил реально сравнить, кто как живет и кто что имеет. Русский народ и до революции не справился с рынком. Именно это предопределило победу Ленина, экспроприацию экспроприаторов. Дело не в зависти, а в неспособности к национальной реализации через рынок. Религиозные идеи самоограничения и моральные основы чести в России никогда не срабатывали.
Модель поведения современной русской девушки складывается из взаимоисключающих понятий. Девушка романтична и прагматична, архаична и кибернетична, наивна и расчетлива, целомудренна и похотлива. Мужчина не знает, кого в ней любить. Мужчина любит в женщине тайну, а не моральный переполох. Растущая сексуальная агрессивность потомства тургеневских девушек делает их более доступными, но менее желанными. Конкуренция на женском сексуальном рынке приводит к тому, что девушка страстно играет одну и ту же роль сексуального объекта. Своей одеждой она подчеркивает и выделяет эрогенные зоны. Она провоцирует мужчин. Чем старше она становится, тем с большим отчаянием бьется за реализацию своих желаний. Уже к двадцати трем годам ее начинают посещать первые мысли об упущенной жизни, ее поведение неспокойно, она снимает стрессы выпивкой, подсчитывает и обсуждает с подругами каждый жест внимания к себе, каждый поворот мужской головы в свою сторону. Постепенно она становится циничной, предсказуемой.
Молодая русская женщина сегодня не имеет философской базы жизни. Рынок сбивает ее с толку своими соблазнами, которые в основном рассчитаны для женщины, для создания ей комфортной жизни, от стиральной машины до яхты. Какую форму идеологии она способна выбрать?
Она живет не по средствам. Она живет лучше, чем зарабатывает. Она тянется вверх, к жизни среднего класса, стоит на цыпочках. Если она одна, ей надо платить за квартиру, оплачивать мобильный телефон, по возможности иметь машину (значит плати за бензин), следить за своей внешностью. Она не будет мазать «рожу» дешевыми кремами, но на еду уже не хватает. Волей-неволей, если выйти замуж не получается, она начинает думать, кто и как будет ее содержать. Идеология содержанства проникает ей в душу. Она все более активно требует от мужчин денег, хочет, чтобы ее содержали уже на ранних стадиях знакомства, и приходит в негодование, если получает вежливый или решительный отказ. Она начинает считать всех мужчин скупердяями. Ее денежные претензии имеют эквивалент стоимости шикарной проститутки.
Однако случайные сексуальные связи не обеспечивают ей достаточного сексуального воспитания. Растущее количество мужчин не повышает ее эротические качества, ее оргазмы проблематичны, она доходит до «вот-вот», но что-то каждый раз мешает, она обычно теряется, когда ее втягивают в сложную сексуальную игру, но при всем том она упорно считает себя неотразимой. Как правило, она преувеличивает свою красоту и оказывается очень требовательной. Одной ногой она стоит на поле русской классической культуры, точнее, ее руин, другой — на дискотеке.
Страсть к удовольствиям, торжество молодежной субкультуры преображают природу диско-девушки. Ее несет. Ее сексуальная жизнь лежит почти на поверхности. Она не будет, пожалуй, обсуждать ее с посторонними людьми, но при первой же встрече готова рассказать то, что в предыдущих поколениях скрывалось десятилетиями. В постельных разговорах она откровенна до слез. Из нее буквально лезут признания, которые лишний раз говорят о криминализации страны. Она, почти наверняка, прошла через опыт изнасилования (далее: хамство милиции, несправедливый суд) или, по крайней мере, грубого домогательства. Она рассказывает, что начальники постоянно предлагают ей с ними спать; это ставит ее в трудное положение не потому, что она отказывается, а потому, что, переспав с начальником, она рискует потерять работу как использованный кадр. Ее рассказы производят двойственное впечатление. С одной стороны, понимаешь, как трудно быть девушкой в современной России. Не дай бог ею родиться. С другой стороны, у нее нет ориентиров, которые бы помогли ей адекватно понять ее положение. Философия гедонизма в нашей стране годится лишь в полностью защищенных социальных условиях, и то не всегда. Кроме того, философия гедонизма ублюдочна.
Портрет современной русской женщины в молодости неотделим от вопроса: а ты это пробовала? После того, как голубая проблематика вошла в берега, настало время другой дегустации. В конце концов, живем один раз. Будет, о чем вспомнить. Любопытство, сексуальная раскованность, порнографические уроки, преподанные на видео, сравнительная новизна идеи однополой женской любви, разогретое поп-культурой желание играть активную роль в сексе, наконец, кое-какие неосознанные эстетические соображения, тоска о нежности толкают диско-девушку к лесбийским фантазмам, которые, как правило, приводят к имитации траха в подвыпившем состоянии. Такие эксперименты заканчиваются незначительными утренними угрызениями совести.
Россия становится сексуальным раем. В этом большом заповеднике неудовлетворенных красавиц русской девушке нравятся взрослые мужчины, «папики». Чем богаче страна, тем меньше «неравных браков». Если в западных странах состоятельный и состоявшийся мужчина с трудом вступает в контакт с молодой девушкой, у нас сверстник — почти что синоним незрелости. Русские мужчины отвечают на это политизацией своих желаний. В конце концов, законное право. Но это и есть признак женской девальвации. Девушка на пороге совершеннолетия выгодно отличается от тридцатилетних гедонисток с обмякшим бюстом. В юной деве, которой в киоске не продают сигареты, есть то достоинство, что она только начинает, у нее нет еще опыта прожженности. На девичью свободу совести мужчины отвечают умозаключениями о лживости и неверности женщин вообще. Это их освобождает от сюрпризов. У них всегда готов довод, чтобы девушку выставить за дверь. В любом случае ее стремления обнаружены, она разоблачена.
