Анализ Ботвинником игры Фишера полон потрясающих, детальных прозрений. Скрупулёзно исследовав все опубликованные партии Фишера, он утверждал, что заметил определённые темы и структуры, которые Фишер сознательно или бессознательно создает на доске. Он вывел несколько умозаключений: к примеру, Фишер имел склонность к длинным ходам ферзем, а в эндшпиле предпочитал коня слону. Также в эндшпиле, по наблюдениям Ботвинника, американец любил предпринимать длинные рейды королем. Тайманов был благодарен, но: «Жаль только, что не в коня оказался корм...».
В дополнение к этому досье за Таймановым стояла такая совершенная организация, как советская шахматная машина. Ему помогали три гроссмейстера: руководитель команды Александр Котов, одарённый, но молодой и относительно неопытный Юрий Балашов и Евгений Васюков, старый партнёр по тренировкам. С точки зрения Тайманова, команда не идеальная: «Я хотел, чтобы рядом был Таль. Он мой друг, и в случае проигрыша Миша поддержал бы меня». Но Ботвинник считал Таля чересчур богемным, а любовь к выпивке могла лишить его способности к многочасовому трезвому анализу, требующемуся от секунданта. Пуританские чиновники Центрального Комитета не одобряли и три развода Таля.
По контрасту, Фишеру никто не помогал. Он надеялся, что его секундантом станет гроссмейстер Ларри Эванс, но Эванс отказался из-за двух требований, которые предъявил Фишер: он должен воздерживаться от журналистики и оставить дома жену. Однако рядом всегда находился полковник Эдмондсон, помогая и с разрешением любых конфликтов, и с подготовкой.
Матч начался на несколько дней позже намеченного срока, на этот раз из-за возражений соперника Фишера. Раздражение Тайманова вызвало решение организаторов установить доску в тесной задней комнате университетской библиотеки, чтобы предупредить истерику американца по поводу близости зрителей. Тайманов, привыкший к концертам перед большой, понимающей аудиторией, заявил, что комната слишком душная. В результате переговоров они сошлись на студенческом кинотеатре, рассчитанном на 200 мест. Матч состоял из десяти партий, для победы надо было набрать пять с половиной очков.
Одержав победу на старте, Фишер затем, после грубой ошибки Тайманова, выиграл грандиозную вторую партию в 89 ходов, а следом и третью. После перерыва, вызванного возникшими у Тайманова проблемами со здоровьем (у него поднялось давление), Фишер выиграл четвертую партию, а затем пятую, в которой Тайманов снова грубо ошибся. В шестой американец снова победил. Далёким от шахмат людям трудно оценить значение такой победы всухую. Типичным результатом матча двух выдающихся игроков может быть, скажем, шесть побед к четырём, при девяти ничьих. Фишер же выиграл у гроссмейстера мирового класса шесть партий, ни разу не проиграв и без единой ничьей. Английский шахматист П.Г. Кларк писал: «Это достижение Фишера, возможно, лучшее из всех личных единоборств, по крайней мере в терминах статистики».
Проигрыш матча перевернул всю жизнь Тайманова. Этот представитель советского шахматного истеблишмента пострадал от гнева системы, почувствовавшей себя преданной, униженной и даже напуганной глубиной катастрофы. Вспоминая об этом эпизоде в книге «Я был жертвой Фишера», Тайманов рассказывает о своей «гражданской казни»: «Если накануне матча я пользовался официальной и общественной репутацией "образцово-показательного гражданина"... то после поражения от Фишера я внезапно попал под огонь безжалостно уничтожающей критики властей всех уровней».
Его «гражданская казнь» началась 5 июня 1970 года на таможне московского аэропорта Шереметьево по возвращении из Ванкувера. Он делал это уже десятки раз и без всяких инцидентов. Теперь же его тщательно обыскал старший таможенный чиновник, названный в отчёте «товарищем Дмитриевым». Багаж Тайманова запаздывал, но в его ручной клади таможенники нашли экземпляр книги Александра Солженицына «В круге первом». Вдобавок они обнаружили большое количество американской валюты — приз Тайманова плюс неизрасходованные средства на поездку. Тайманов сказал товарищу Дмитриеву, что в его портфеле находится конверт с 1100 голландскими гульденами, которые он не задекларировал. Макс Эйве просил Тайманова отдать это письмо гроссмейстеру Сало Флору — деньги были гонораром за статьи, которые Флор публиковал в голландской периодике. «Поскольку меня просил об этом президент ФИДЕ, человек, уважаемый в нашей стране, – объяснял Тайманов, — я решил, что будет невежливо ему отказать». Для подозрительного человека всё выглядело так, словно таможенники заранее знали, на что наткнутся.
Тайманов оказался на суде Спорткомитета за два таможенных нарушения — контрабанда валюты и провоз книги, о которой министр Сергей Павлов с яростью сказал, что её и в руки-то взять противно. «Они сидели с такими лицами, — пишет Тайманов, — будто я ограбил канадский банк, а миллионы долларов привез в Советский Союз».
Ввоз Таймановым зарубежного издания романа Солженицына был потенциально серьёзным обвинением. В 1969 году автора исключили из Союза писателей за «поведение, антиобщественное по сути и в корне расходящееся с принципами и задачами, сформулированными в уставе Союза писателей», после чего Солженицын уже не мог публиковаться в Советском Союзе: его последняя работа была издана в 1966 году. Он противился изданию своих книг за рубежом, но все равно обвинялся в том, что его книги «используются западными реакционными кругами в антисоветских целях».
В своей объяснительной записке Тайманов неубедительно доказывал, что книга Солженицына являлась для него необходимым чтением, поскольку-де западные журналисты всегда задавали вопросы о самом известном писателе СССР. Он не читал Солженицына прежде и «думал, что было бы целесообразно ознакомиться по крайней мере с одним из его произведений. Разумеется, я собирался избавиться от книги... но забыл это сделать». Он продолжал: «Я признаю, что с моей стороны это серьёзный проступок, который может быть объясним лишь состоянием шока после матча».
Он, как и все остальные, понимал: реальным обвинением было то, что в своей секретной записке в ЦК КПСС от 21 июня Павлов назвал «беспрецедентным поражением советского гроссмейстера». В сознании чиновников советский шахматист, проигравший со счётом 6:0 представителю американского империализма, совершил акт намеренного идеологического саботажа. Тайманов объяснял столь жёсткое отношение к себе так: «Я был первым. И они думали, что за этим лежит что-нибудь политическое».
Сегодня радиожурналист и шахматный обозреватель Наум Дымарский считает, что «преступление» Тайманова состояло в хранении запрещённой литературы, добавляя: «Но если бы Тайманов выиграл, таможня не обратила бы на книгу внимания». Тайманов вспоминает, как в Шереметьево начальник таможни сказал ему с сочувствием: «Что же вы, Марк Евгеньевич, так неосторожно. Сыграли бы с Фишером получше, я бы сам хоть полное собрание сочинений Солженицына донёс вам до такси...» Несмотря на суровые испытания, Тайманов сохранил чувство юмора, оценив шутку «своего друга, виолончелиста Мстислава Ростроповича: «Вы слышали, какие неприятности у Солженицына? У него нашли книгу Тайманова "Защита Нимцовича"».
Но Тайманов был не единственным козлом отпущения. Глава делегации Александр Котов также подвергся остракизму за провал в управлении. Котов подтвердил, что Тайманов играл как сломанная машина. Кроме этого, Котова обвинили в неуважении к товарищу Дмитриеву. Он отрицал это, утверждая: «Мы беседовали очень вежливо». В объяснительной записке Павлову и Спорткомитету Котов писал, что на самом деле поблагодарил Дмитриева за то, что тот преподал им полезный урок. Страх очевиден, как и унижение.
Последствия для Тайманова оказались печальными, и он считал, что чемпиону мира следует внять такому предупреждению. Его вывели из советской сборной и на два года закрыли выезд из страны. Ему запретили печатать статьи, урезали стипендию и даже лишили звания «Заслуженный мастер спорта СССР» (оно было возвращено ему только на закате существования Советского Союза). Павлов хотел даже лишить его звания международного гроссмейстера, но ему объяснили, что это не входит в компетенцию правительства. В довершение всего власти запретили ему выступать с концертами. Из элитного члена советского общества, живущего вполне комфортной жизнью, Тайманов превратился в опозоренную фигуру, оказавшись перед лицом финансового краха. Даже его брак подвергся испытаниям. Позже он писал, что «непредсказуемая судьба пошатнула единство семьи».
Лишь немногие друзья и коллеги Тайманова обладали смелостью публично выступить в его защиту, хотя некоторые выражали сочувствие лично. Было единственное исключение — Борис Спасский. Во время заседания Шахматной федерации СССР, на котором обсуждались результаты матча, чемпион задал риторический вопрос: «Когда мы все проиграем Фишеру, нас тоже будут разбирать?» Он выказал и некоторое непочтение. Когда Виктор Батуринский заметил, что вместо трёх гроссмейстеров «может быть, полезнее было послать врача», Спасский мигом отреагировал: «Сексолога». «Я вижу, Борис Васильевич в весёлом настроении», — раздражённо бросил Батуринский. Тайманов был благодарен Спасскому за публичную поддержку. «Все меня критиковали, а Спасский — один из немногих защитников — сказал в интервью: "Каким бы ни был результат, матч оказался очень интересным". Как это осмелились напечатать, я не представляю».
