Похожая на след от лихого сабельного удара, вблизи расщелина представала в ином виде. Она имела не менее пятнадцати шагов в ширину. Края ее, а точнее сказать – стены были идеально ровными. И наконец, на дне обнаруживалась старательно вырубленная в камне лестница вполне человеческих пропорций, ведущая к вершине.
Что находилось там, наверху, снизу было не разглядеть.
Сейчас по лестнице поднимался высокий, худой как жердь старик в бархатной мантии – лиловой с золотом. Голову старика венчала остроконечная шляпа. Он уверенно взбирался по ступеням, преодолев уже половину пути. Витой посох, в чьем навершии плясала алая вьюга, дробно стучал по камню. Ветер рискнул поиграть с седой бородой странника, но у него ничего не вышло. Борода, тщательно расчесанная и уложенная прядь к пряди, степенно колыхалась в такт шагам, не отзываясь на заигрывания ветра.
Достигнув площадки, венчавшей лестницу, старик ни на миг не задержался, а сразу направился к темной арке. Вход стерегли изваяния: женщина с головой кобры и мужчина с головой носорога. У подножия статуй замерли два живых стража. На вид – люди; только одна более всего походила на змею, готовую к броску, а другой мощью телосложения вполне мог поспорить со статуей-двойником.
Старик остановился, не дойдя до стражей трех шагов.
– Я – Симон Остихарос. Я хочу видеть Верховного.
Тихий голос мага втянулся в арку и эхом загулял в недрах горы. Ответ пришел через две дюжины ударов сердца:
– Впустите его, – повелела гора.
И следом, подчеркнуто вежливым тоном:
– Войди, Пламенный. Тебя ждут.
– Благодарю.
Стражи не пошевелились, когда Симон, миновав их, вступил под мрачную сень гранитных сводов. Просторный зал встретил гостя гулкой пустотой. На стенах горели факелы, освещая двенадцать барельефов, шедших по кругу. Мясник, могучий, как титан, занес топор над тушей быка. Лучник с изумрудом, сверкающим в правой глазнице, натянул тетиву. Танцовщица была похожа на пожар, мечущийся над городом. Каменщик напоминал шестирукого божка. Табунщик врос в лошадь, став частью животного. Наложница, воин, ювелир…
И несся, как ветер, непомерно длинноногий скороход.
Странные, искаженные пропорции. Сладкий ужас совершенства, узкого, как жало стилета. Над каждым барельефом, постоянно меняя цвет, тускло переливался крупный опал. Факела вспыхнули ярче. Остихарос различил три темные фигуры – возникнув в дальнем конце зала, они двинулись навстречу магу. Впереди шел статный мужчина средних лет, в темно-синей, расшитой серебром хламиде. Голову его венчала митра, высокая и жесткая, а на груди, ниже черной как смоль, завитой колечками бороды сверкал все тот же опал – символ Многоликого.
Двое адептов тенями следовали за старшим жрецом.
– Приветствую тебя, Верховный.
– Привет и тебе, Пламенный.
– Как жизнь, Сагиран? – прищурился маг, давая понять, что с официальными приветствиями он покончил. – Вижу, борода твоя черна по-прежнему. Употребляешь мой эликсир?
– Он неплохо действует, – сдержанно улыбнулся старший жрец. – Но, думаю, вряд ли ты явился сюда одарить меня новой порцией эликсира.
– Ты прав. Я пришел забрать своего ученика. И надеюсь мирно уладить этот вопрос.
– Твой ученик? Ты ничего не путаешь?
– Нет. Его похитил Талел – и передал вам, чтобы вы сделали из него скорохода.
– Не "сделали", – жрец поморщился, – а открыли ему Путь. Впрочем, неважно. Недомолвки Талела дорого обходятся. Все не так просто, Симон. Мальчик уже обещан султану Равии.
– Знаю, – Симон улыбнулся одними уголками губ. – Вот послание его величества Махмуда Равийского, скрепленное личной печатью султана.
Маг извлек пергамент с красным кругляшом печати, висящим на шелковом шнуре, и протянул его жрецу.
– Жаль, – дочитав послание, жрец нахмурился. – Действительно, теперь пристроить Вставшего-на-Путь будет куда сложнее…
– У тебя больше нет обязательств перед Махмудом Равийским. Верни мне моего ученика – и заодно избавь себя от лишних хлопот.
В словах Остихароса звучала угроза.
– Прости, Симон, – жрец предпочел сделать вид, что ничего не заметил. – Это не в наших правилах. Мы уже начали подготовку к ритуалу. И не хотим навлечь на себя гнев Многоликого.
– Мальчик еще не предстал перед Многоликим!
Голос мага набрал силу. В глазах засветилась опасная бирюза. Пальцы левой руки с отчетливым скрежетом сжались в кулак.
– Ты хочешь забрать мальчика против его воли? – с неожиданной мягкостью поинтересовался Сагиран.
– Что?!
– Он хочет стать скороходом.
– Я не верю тебе.
– А ему – поверишь?
Не дожидаясь ответа, Верховный приказал:
– Приведите Встающего-на-Путь.
– Я хочу быть скороходом…
Мальчишка не выглядел забитым или истощенным. Вряд ли его пытали, понуждая дать ответ, угодный жрецам Тирминги. Но Симон хорошо представлял себе возможности Открывающих Пути. Маг и сам без труда, не прибегая к грубым пыткам, одним движением брови принудил бы ребенка – да что там ребенка! Матерого детину, воина, правителя, кого угодно! – и тот поклялся бы жизнью матери, что с детства мечтает отрезать себе язык, стать обедом крокодилов, раздать имущество беднякам…
Такие воздействия не определишь на глазок.
– Сам видишь, – пожал плечами старший жрец.
– Я еще ничего не вижу, – с угрозой ответил Симон. – Я еще только всматриваюсь.
И тут Карши шагнул вперед:
– Скороходом! Я хочу быть скороходом!
– Еще недавно ты мечтал стать магом, – начал было Симон.
Но мальчишка перебил его, как если бы Остихарос Пламенный во славе и величии выносил ему смертный приговор, и дослушать до конца значило сунуть голову в петлю:
– Нет! Ни за что! Я хочу – скороходом!
Карши вскинулся всем телом, словно норовистый, почуявший аркан жеребчик. Взгляды старика и мальчика встретились. Симон вздрогнул. На миг почудилось, что это он сам, юный, насмерть испуганный, смотрит на грозного, беспощадного старца, пришедшего увлечь его в бездны ужаса. И лучше быть скороходом, поваренком, конюшим, лучше вообще не быть…
Нет, это мне не чудится, понял маг. Я действительно вижу его глазами. А он – моими. И видит себя – несчастного, трясущегося от страха. Кого ты боишься, Карши? Меня? Своего учителя? Или той судьбы, которую я олицетворяю?
– Я приду за тобой, Карши. Ты веришь мне?
– Верю, учитель. Только… Приходите скорее, пожалуйста!
Наконец Симону удалось освободиться. Кажется, еле различимая паутинка все еще тянулась от него к Карши…
Проклятье! Кровавые руны! Если бы Карши, взывая из темницы Талела, воспользовался тушью, углем, киноварью… Но кровь, его кровь! Симон был готов проклясть себя за преступное небрежение. Та самая паутинка, тонкая, еле заметная, по-прежнему соединяла их обоих, давая доступ в сознание «кровника». Как паучок, висящий на серебристой нити, летит по воле ветра, так Карши все это время волочился за учителем, видя то, что видел Симон, и даже проваливаясь в воспоминания старика – вряд ли далеко, не дальше пяти-шести месяцев…
Представить себя мальчишкой было для мага трудней, чем сокрушить скалу. Но он попытался. Что же ты видел, мой маленький Карши?
…мрак подземелий Шаннурана. В углу, прикован к стене толстыми, лоснящимися в свете фонаря цепями, скорчившись, сидит старик, облаченный в грязное рубище. Космы седых волос, свалявшись в сальные колтуны, падают ему на лицо. Когда старик поднимает голову, болезненно щурясь – становится видно, что рот пленника зашит суровыми нитками.
…голову Черной Вдовы обрамлял венчик подвижных щупальцев. Щупальца колыхались, как водоросли в воде. Тварь приоткрыла узкую пасть, обнажив ряды острых зубов, и начала протискиваться в темницу. Гибкое тело искрилось крошечными блестками. Вот стала видна первая пара лап, шестипалых и когтистых, с неестественно цепкими и длинными, почти человеческими пальцами; влажный раздвоенный язык коснулся лица.
– Она приходит пить мою силу…
– Узнаешь меня, Шебуб?!
Маг захохотал. Было видно, что заклинание далось ему большой кровью: по лицу обильно стекал пот, руки дрожали. В ответ демон утробно зарокотал, подражая горному обвалу, и двинулся на мага.
Глаза чудовища горели провалами в ад.
…извергаясь из зеркала, дыша миазмами, помрачающими разум, туман взмыл к потолку. Обозначались контуры огромного безгубого рта, вытаращенные глаза жабы, бахрома шевелящихся отростков… Вкрадчиво, с тошнотворной лаской щупальца оплели мозг Симона.
– Моррах н'агиб! Р'хошш!
Зеркало брызнуло тысячей осколков. Истошный визг едва не сделал Остихароса глухим. Сосредоточившись, маг скользнул на ближний призрачный план. Здесь щупальца демона сделались видимыми, и Симон стал яростно отдирать их от себя, швыряя на пол извивающиеся обрывки…
