— Пак Чимин, я — Тэндо Рен — клянусь тебе в верности. Я клянусь, что буду заботиться о тебе и оберегать тебя, клянусь, что не предам и помогу тебе сломать дурацкие стереотипы твоего Клана. Мы будем вместе всегда.
Это была самая тупая из всех его тупых затей, но даже будь у него возможность откатить время назад и вернуться в тот лес, он бы все равно произнес перед ней те слова.
***
Всю неделю, что Каири проводил в постели, восстанавливая свои силы после драки с Рен, Чимин проводил время в архиве Клана. Подсознательно он понимал, что идея была обречена на провал изначально, но все-таки надеялся найти хоть какую-то зацепку, ведущую к его пророчеству. Он бесконечно крутил в своей голове картинки из прошлого, проматывал все диалоги с Сынхо на наличие в них подсказок, но всегда заходил в тупик.
После четырехчасового чтения книг по истории магического мира, Чимин жадно глотал свежий октябрьский воздух, стоя на ступеньках перед зданием, где находился архив. Он потянулся к карману куртки и вытащил оттуда сигарету, попутно вспоминая, как Рен фыркала на него и умоляла перестать курить вишневые сигареты, аргументируя это простыми «ты чё, как телка?» и «у меня нос режет от запаха вишни». Нельзя было сказать, что он назло ей курил сейчас только вишневые сигареты, но какое-то извращенное удовольствие от этого он все-таки получал.
— Тебе уже сказали? — скрипучий голос Сокджина раздался четко за спиной Пака, заставляя того обернуться и растерянно взглянуть на нарушителя покоя.
— Что именно? — маска равнодушия была возвращена на привычное место, Чимин отвернулся и затянулся сигаретой.
— Старейшины назначили дату Испытания, — в Сокджине Чимина раздражало буквально всё, потому что он был именно таким, каким должен быть маг по мнению Ли Сынхо.
Не проходило и дня, чтобы сокджиновское имя не всплывало в укорах наставника: «А Сокджин бы сварил перцовое зелье», «А Джин за два месяца овладел катаной» и далее до бесконечности. Бесило невероятно, но больше всего бесило, что Сокджин даже не старался — он просто был правильным до кончиков ногтей.
— И когда же? — Чимин пытался отзеркалить безразличный тон собеседника, не выдавая волнения в голосе, но получалось откровенно плохо.
— Двадцать четвертого декабря, — буднично бросил Джин и спустился вниз, не глядя на Пака.
Чимин чертыхнулся в пустоту и затянулся посильнее — у него было два месяца, чтобы найти способ одолеть Чонгука и Рен. Времени катастрофически мало, но больше всего его беспокоило плохое предчувствие, которое начинало зудеть внутри стоило ему только представить сражение с бывшим лучшим другом. Предчувствие это больше смахивало на то, что принято называть предопределенностью.
jimin: «может по пиву и курочке? нам явно есть что обсудить»
jk: «а может в жопу пойдешь?»
А Чимин с грустной усмешкой подумал: «Может и пойду», но в итоге все равно быстро набрал новое сообщение и отправил.
jimin: «ты как со старшими разговариваешь, малец?»
jk: «ладно, давай через час в том же кафе».
И внутри у Чимина «предопределенность» сменилась на хрупкое «не все потеряно», возможно всё-таки это старейшины кругом дураки, а они с Чонгуком не убьют друг друга. Правда, потом во рту появился привкус табачной вишни, а в голове возникли черные-черные глаза Рен и белыми буквами на фоне: «Чонгук возглавит Клан, но потеряет самое дорогое сердцу». Не то, чтобы Чимин верил в то, что лисица может быть тем самым, он скорее ставил на себя, ибо это было куда логичнее.
С его смертью Чонгук станет главой, потеряв последнее напоминание о том, что настоящая дружба бывает, просто она не вечна. А Чимину очевидно было суждено умереть, глядя в черные-черные глаза живого напоминания о том, что настоящая любовь бывает, просто она тоже не вечна.
И всё-таки — предопределенность.
Они снова не заказали пиво и курицу. В этот раз это были джин и пара стейков, потому что та кафешка была закрыта, а им внезапно понадобилось что-то тяжелее пива. Чимин откинулся на стуле, вытирая рот белоснежной салфеткой. Вдруг стало дико неловко кусаться с Чонгуком в таком месте: где белоснежные салфетки, официанты с галстуками-бабочками и сомелье откуда-то из Европы.
— Ты помнишь о чем мы договорились в первый раз? — неожиданно спросил Чонгук, и Чимину показалось, что сегодня у них всё наоборот. Он коротко кивнул ему, заглядывая за спину Чонгуку на соседний столик, лишь бы не в глаза бывшего лучшего друга. — Так может скажешь тогда, на кой черт ты позвал меня?
Все-таки что-то оставалось навсегда неизменным, например, Чонгук и его вопросы в лоб. Чимин находил это невероятно забавным и улыбнулся искренне, пожалуй впервые за время его нахождения в Сеуле.
— Не знаю, — он врал, не мигая и не краснея, опрокидывая стопку с джином в себя. Анис с елью резали горло, заставляя сморщить нос — кто вообще предложил к стейку заказать джин? — Мне просто захотелось тебя увидеть, — и вот тут он ни разу не сорвал. Наконец-то.
— То есть это никак не связано с тем, что старейшины назначили дату? — брови у Чонгука почти насмешливо выгнулись, но больше выжидающе.
Чимин в первый раз заметил, что в его бывшем лучшем друге что-то изменилось. Что-то совсем незаметно и едва уловимо поменялось в нем, будто он приобрел последний кусочек своего пазла и теперь мог видеть мир полноценно. Пак недовольно нахмурился, нанизывая на вилку спаржу.
— Может и связано, может и нет, а может связано, но только на половину.
Чонгук громко фыркнул и откинул приборы на стол, Чимина это забавляло и радовало одновременно. Значит, нетерпеливость в его друге всё ещё была на месте, оставалось проверить ещё с тысячу его привычек. Где-нибудь он обязательно себя выдаст, а Чимину только этого и надо было.
— Лучше скажи, как тебя твой фамильяр без сопровождения отпустил ко мне? — улыбка трансформировалась в смешливый оскал. — Я же злой и страшный Чимин.
Честное слово, Чимин думал, что говорить и шутить про Рен и их совместное с Чонгуком проживание будет проще простого, но внутри будто что-то начинало кровоточить. Он даже имени её произнести вслух не смог, обозначив сухим «твой фамильяр».
Между ними повисла густая неловкость. Чонгук молча разлил по стопкам джин, на лице отпечаталось напряжение. Чимин сгруппировался в ожидании ответа, чтобы в случае чего разбиться хотя бы на куски, которые можно собрать. Но бывший лучший друг продолжал молчать, очевидно вопрос был из тех, отвечать на которые Чонгук не считал нужным — в разговоре с Чимином. Ожидаемая обида или ревность так и не подобрались к Паку, а вот любопытство с силой впилось в хребет.
Чимину вдруг захотелось влезть в их мирок и узнать, что же там происходило: Рен ходила голая по дому, Чонгук варил ей кофе на завтрак, они нон-стопом трахались, вместо того, чтобы тренироваться? Вариантов было море и ни один из них не радовал его, становилось только хуже, больнее, но влезть туда от этого не расхотелось.
Интерес никуда не делся, даже когда они закончили с ужином и вывалились на улицу полупьяные. Пальцы мазали мимо зажигалки в попытке подкурить, что вызывало добродушные смешки. Несмотря на чонгуковское молчание и чиминовское любопытство, они все равно умудрились провести вечер хорошо: много смеялись, много пили и очень много вспоминали детство.
Чимин, наконец, смог подкурить и затянуться, в глотке оседала вишня с табаком. Память опять резануло, и он зашел с другого края, с совершенно несвойственного ему — с лобового.
— Чонгук, — голос стал серьезным, потеряв шутливый тон, он заставлял сползти улыбку с лица бывшего лучшего друга. — Защити Рен, не дай ей умереть двадцать четвертого числа.
— Ты охренел?!
— Даже если я брошу все силы на тебя, — Чимин тормознул гневную тираду Чонгука ещё на подступах, — то Каири не сможет этого сделать. Он мой фамильяр, он будет защищать меня.
— Она тоже не останется в стороне, — обреченно выдохнул младший. — Я могу сто раз приказать ей сидеть на месте, но она также мой фамильяр, и она будет защищать меня.
