Только отгремели салюты в честь новой императрицы, как в конце сентября к графу Григорию Орлову явился капитан московского драгунского полка Побединский с изветом о существовании «заговора» против Екатерины. Поручик Измайловского полка Петр Хрущев говорил собравшимся у него знакомым: «есть де фамилия царя Ивана Алексеевича, и мы добиваемся знать, где Иванушка». Хрущев убеждал присутствовавших, что в заговоре участвует Иван Шувалов, от которого он якобы и слыхал «вышеозначенные речи».
О серьезности «заговора» можно судить по некоторым любопытным деталям, обнаруженным во время следствия: оказалось, главное действующее лицо «заговора» Хрущев не знал подлинного имени человека, которого намеревался посадить на престол — Иоанна Антоновича он называл Иваном Алексеевичем. Зря он впутал в «заговор» Ивана Ивановича Шувалова, не имевшего к тому ни малейшего касательства. О безрассудности поведения Хрущева свидетельствует и его публичное заявление о нежелании выполнять служебные обязанности: «Он дотоль в караул (при дворце. — Н. П.) не пойдет, пока не совершит своего намерения, а у нас де в партии до тысячи человек есть».
Тысяча сообщников — тоже мистификация; в «заговоре», как выяснило следствие, участвовало несколько человек. Вторым лицом «заговора» значился поручик Ингерманландского пехотного полка Семен Гурьев. Он признал себя виноватым в попытке вовлечь в заговор солдат и сержантов. Как и Хрущев, Гурьев блефовал, заявляя собеседникам, «что послан Лихарев за принцем Иваном, чтоб привезти его к оному делу».
Вряд ли у следователей, а затем и у суда существовали серьезные основания квалифицировать досужие разговоры как заговор. Тем не менее суд вынес жестокий приговор: Петра Хрущева и Семена Гурьева, «яко главных в том деле зачинщиков — четвертовать», а затем отсечь головы; прочим привлеченным к следствию суд приговорил отсечь головы. Сенат смягчил наказание: двум главным зачинщикам отсечь головы, а остальных отправить на вечную каторгу. Получила возможность проявить милосердие и Екатерина — она не обнаружила в деле Хрущева — Гурьева серьезной опасности для трона и велела главных зачинщиков отправить в ссылку на Камчатку.
Не успели умолкнуть пересуды о деле Хрущева, как по столице разнеслись слухи о новом «заговоре», связанном с именем Федора Хитрово. Если Хрущев и его сообщники действовали против Екатерины, то усилия Хитрово были нацелены на ее защиту. Второе отличие — в составе заговорщиков: Хрущев вербовал сторонников среди военных, в то время как Хитрово ориентировался на придворных.
Суть дела состояла в том, что камер-юнкер Хитрово, проведавший о намерениях Екатерины оформить супружеские связи с Григорием Орловым законным браком, решил противодействовать этому плану. Хитрово поделился своими намерениями с камергерами Ласунским и Рославлевым. Камергеры сочли себя обойденными при раздаче пожалований за участие в перевороте 28 июня и считали, что императрица была излишне щедра по отношению к Орловым.
Согласно сведениям Хитрово, план обвенчать Екатерину с Г. Орловым якобы исходил от А. П. Бестужева, но его осуществлению противилось множество вельмож: Панин, Разумовский, Теплов, Дашкова и многие другие. Они должны были предостеречь императрицу от этого опрометчивого шага, а если та окажется глуха к их доводам о вредности для страны этой затеи, то надлежит истребить всех Орловых, и в первую очередь Алексея, ибо в представлении Хитрово «Григорий Орлов глуп; но больше всего делает брат его Алексей: он великий плут и всему делу причиной». Этими соображениями Хитрово поделился с камер-юнкером князем Несвижским, который тут же настрочил донос.
Весной 1763 года, когда велись эти разговоры, императрица путешествовала по городам Среднего Поволжья: Ярославлю, Костроме, Ростову. Тем не менее к делу Хитрово она проявила живейший интерес и взяла в свои руки все нити следствия: составляла вопросы взятым под стражу, вникала во все детали. Особенно ее интересовали планы Хитрово относительно ее самой: «чего они намерены были делать против мене, есть ли бы я не принимала их представлений».
Первое послание руководившему следствием сенатору В. И. Суворову Екатерина отправила 24 мая с пометкой «секретнейше». Она велела Суворову «поступать весьма осторожно, не тревожа ни город и сколь возможно никого». В другой записке Екатерина интересовалась: «арестование Хитрово тревожит ли любопытных, или еще не ведают в городе» и опять заклинала: «все сие дело секретное».
Следствие убедило императрицу, что Хитрово руководствовался благими намерениями и его разговоры являлись простой болтовней. Поэтому Екатерина предупреждала Суворова, чтобы тот не ставил знака равенства между умыслом и действием, как того требовало Уложение 1649 года: надлежало «весьма различать слова с предприятием». В результате Хитрово отделался легким испугом — ссылкой в принадлежавшее ему село Троицкое Орловской губернии[46].
И все же дело Хитрово оказало влияние на императрицу — она отказалась от плана обвенчаться с Григорием Орловым. Другое следствие того же дела — появление манифеста «О молчании». Как ни стремился Суворов держать дело в тайне, слухи о нем проникли в придворную среду, а через нее и к горожанам, обрастая при этом небылицами всякого рода. Манифест предостерегал против распространения ложных слухов: «Воля наша есть, чтоб все и каждый из наших верноподданных единственно прилежал своему званию и должности, удаляясь от всяких продерзких и непристойных разглашений». Их распространителям Манифест грозил суровыми карами: «Мы тогда уже поступим по всей строгости законов»[47].
Последний из заговоров в царствование Екатерины II связан с именами Мировича и Иоанна Антоновича. Он относится к 1764 году. Выше упоминалась, что Екатерина крайне интересовалась Иоанном Антоновичем и поспешила взглянуть на него сразу же после переворота. Убедившись, что претензий на престол с его стороны опасаться не следует, императрица решила внести в его судьбу некоторые изменения. Она хотела, чтобы он «всегда в охранении от зла остался», но допускала его пребывание не в Шлиссельбургской крепости, а в «не весьма близком и не весьма отдаленном» монастыре, таком, где нет богомолья и где, следовательно, не будет посторонних глаз. Режим содержания его должен быть таким же, как в Шлиссельбурге.
С Иоанном Антоновичем велись беседы, чтобы склонить его к принятию духовного чина, и он, кажется, был готов постричься в монахи под именем Гервасия, но тут вихрем ворвался Мирович и перечеркнул все планы императрицы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
