В 1943 году отец погиб. Вскоре умерла и мать. Анна Казимировна перебралась в Варшаву, к друзьям отца по антифашистскому подполью. Это было в конце 1943 года. Там она активно включилась в борьбу против гитлеровцев. Была ранена, затем осенью 1944 года оказалась уже в советском госпитале.
Автобиография была написана подробно: указывались даты, конкретные факты, имена людей.
В госпитале, еще не успев как следует выздороветь, Войцеховская стала помогать сестрам ухаживать за ранеными. Среди раненых находился командир одного из танковых соединений Советской Армии, полковник Васюков. Он обратил внимание на Войцеховскую и все чаще и настойчивее стал требовать, чтобы именно она ухаживала за ним. В свою очередь, и Войцеховской, еще молодой и неопытной женщине, приглянулся боевой полковник, хотя и был он лет на двадцать с лишним старше ее. Кончилось тем, что, когда Васюков выписался из госпиталя, Анна Казимировна уехала вместе с ним в его часть. Она стала фактической женой полковника, хотя брак не был оформлен. Кончилась война. Летом 1946 года полковник Васюков, остававшийся до этого в Германии, получил назначение в Москву, и Войцеховская поехала с ним. Поселились они вместе, как муж и жена. В 1947 году Войцеховская поступила в институт иностранных языков. Все, казалось, шло хорошо, но выяснилось, что на Дальнем Востоке, где служил перед войной Васюков, у него была семья: жена и трое детей. Окончательно порвать с семьей он так и не порвал, всячески скрывая от жены свою связь с Войцеховской. В свою очередь, и Войцеховской он не говорил всей правды. Васюкова наказали, понизили в должности и откомандировали из Москвы. Еще до отъезда полковника, как только Анна Казимировна поняла, что Васюков ее обманывает, она ушла от него, переселилась в студенческое общежитие. Успешно закончив институт, она уехала работать в Харьков преподавателем. Проработав там лет пять-шесть, перебралась сюда, в Крайск.
— Пока вы занимались Черняевым, — сказал Кирилл Петрович, — я решил навести справки о Войцеховской.
Кирилл Петрович рассказал, что он связался с Московским управлением КГБ: с тем городом, где служит теперь Васюков: запросил архивы, обратился за помощью к товарищам из Польской Народной Республики. Не все ответы получены, но многое уже стало ясным.
Удалось разыскать кое-кого из тех людей, которых Войцеховская называла в качестве своих товарищей по участию в боевой деятельности варшавского подполья. Двое из них находились в Москве. Они подтвердили от слова до слова то, что писала Анна Казимировна о своей боевой деятельности.
Подтвердилось также, что после ранения Войцеховская была направлена в госпиталь и встретилась там с полковником Васюковым. Правильно она описывала историю своих дальнейших отношений с Васюковым и все последующее.
Просматривая сообщение Московского управления КГБ, слушая Скворецкого, Андрей вдруг насторожился. Внимание его привлекла одна фраза.
— Минутку, Кирилл Петрович, минутку. Обратите-ка внимание вот на это: «При поступлении в институт Войцеховская сообщила, что более или менее владеет английским языком, который изучала в семье и в школе на родине. Однако кое-кто из преподавателей высказывал мнение, что язык она знает почти в совершенстве, а ее произношение напоминает лондонское».
— Ну, — насупился Скворецкий, — над этим я и сам задумался. Тут не все гладко. Трудно предположить, что в семье провинциального польского учителя превосходно знали английский язык. Вот и познакомишься с ней и разберешься. Ты ведь, помнится, говорил, что последние годы занимался английским?
— Занимался, — уныло ответил Миронов. — Читаю довольно свободно, а вот говорю неважно. Не разберусь… И как к этой самой Войцеховской подступиться?
— Я лично не вижу другого пути, как пойти на прямое знакомство. Думаю, что наилучший вариант действовать тебе в роли, например, инспектора народного образования.
Итак, план действий был намечен: Луганов должен был выехать в Алма-Ату, а Миронов на следующий день отправиться в школу знакомиться с Войцеховской.
Дело шло к вечеру, а надо было еще допросить Черняева. Времени оставалось в обрез, и Кирилл Петрович вместе с Андреем решили приступить к допросу тотчас, не откладывая. Когда Черняева, доставленного по распоряжению Скворецкого, ввели в кабинет, он так же, как и в прошлый раз, волоча ноги, медленно потащился к указанному ему стулу и молча сел, уронив руки на колени.
Скворецкий приступил к допросу, но арестованный… молчал. Молчал тупо, упорно. Что ни говорил полковник, какие ни ставил вопросы Миронов, как ни пытались они расшевелить Черняева — все было напрасно! Прошло пятнадцать минут, двадцать, полчаса — Черняев был нем и, казалось, глух. Ничуть не меняя позы, все так же безучастно уставившись в пол, он совершенно не обращал внимания на следователей.
«Игра? — думал Миронов. — Очередной трюк? Или следствие тяжелого нервного шока?»
Скворецкий махнул рукой:
— Не желаете разговаривать, Черняев? Дело ваше. Только на что вы рассчитываете? Рано или поздно, а говорить придется. До конца. Терять же время на ваши капризы мы не будем, но и учесть ваше поведение — учтем. И суд учтет. Идите в камеру, подумайте…
Черняева увели. Он выходил из кабинета, все так же волоча ноги, потупясь, не глядя на окружающих, все такой же безучастный, ко всему равнодушный.
— Ладно, — сказал полковник, — денек-два подождем, а там опять вызовем, поглядим, как оно получится. Начальнику тюрьмы ты, однако, дай указание присматривать за ним получше. И врача пусть к нему пошлет. На всякий случай…
ГЛАВА 17
Никому из сотрудников отдела народного образования Крайского горисполкома, кроме заведующего, не была известна подлинная профессия Миронова. Впрочем, и заведующий мало что знал. Миронов выступал в роли инспектора, знакомящегося с постановкой преподавания английского языка. Сначала Андрей зашел в одну школу, познакомился с се директором, с преподавателями английского языка, посидел на уроке. Потом отправился в другую и лишь в первом часу дня добрался до той школы, где работала Войцеховская.
Директора школы Миронов на месте не застал. В учительской было почти пусто, шли уроки: только за одним из столов сидела седая женщина и просматривала лежавшую перед ней стопку ученических тетрадей. Это была заведующая учебной частью школы. Миронов представился: так, мол, и так, инспектор. Интересуюсь постановкой преподавания английского языка.
— Если вы не возражаете, — сказала завуч, — сделаем так: через пять минут перемена, преподаватели соберутся здесь, в учительской. Я познакомлю вас с Войцеховской, нашей преподавательницей английского языка, вы отправитесь к ней на урок.
