— Говори со мной, Кейт.
— Чарльз прислал мне несколько пленок — интервью с Фрэнсис Мак-Алистер. И кто-то все звонит мне, десять или пятнадцать раз в день и не бросает, пока я не возьму трубку или не сойду с ума. Почему я никак не куплю автоответчик? Ненавижу машинки! Почему я просто не сниму трубку с рычага? Бывают и деловые звонки ко мне домой. Не знаю, почему, но уверена, тут есть какая-то связь. До того, как пришли пленки, никто не звонил. В посылке была только записка «Пожалуйста, передайте такой-то». Не пойму, почему Чарльз их прислал. Мне страшно, Дейв. Мой приятель уехал из города на сборище, я совсем одна.
— Штемпель разборчивый, Кейт?
— Пятница. Посылка — обувная коробка, запечатанная в оберточную бумагу, была отправлена в прошлую пятницу из Нью-Йорка. Пятница, суббота, воскресенье, понедельник, вторник — за пять дней до смерти Чарльза. Я предполагаю… Впрочем, не важно, что я думаю.
— Что предполагаешь, Кейт?
— Сначала решила, что это подарок на День святого Валентина — конфеты, например. Я не ем конфеты, но увидев обратный адрес Чарльза, подумала, что его мне не хватает.
— Ты сохранила, может быть, обертку от посылки, Кейт?
— К сожалению, не сохранила.
— Ну да. К чему бы тебе, а? Я подразумеваю, звонки там начнутся и всякое.
— Коробка была от кроссовок «Найк», — Кейт рассмеялась. — Помню, восемь лет назад ты сказал: «Любители всегда стараются показать, как они полезны, приводя на память массу не относящихся к делу деталей».
— Как сказать, — проговорил Милнер серьезно. — Если у Чарли не было кроссовок «Найк», значит, коробка показывает, что не он посылал пленки. С другой стороны, мог кто-то из его соседей выбросить ее, а Чарли она очень хорошо подошла для посылки, и он ее вынул из мусорного бака.
— Значит, ты мне веришь? Насчет звонков?
— Конечно, верю, Кейт. Сколько там всего пленок?
— Шесть. Шесть по девяносто минут.
— Все прокрутила?
— Я прокрутила начало помеченной первым номером. Датирована концом августа.
— Помню август. Смутно. Что-нибудь интересное?
— Нет. Да. Не знаю. Что случилось с Чарльзом? Точнее, я не знаю… Ты работаешь в отделе убийств? Его убили?
— Каждый раз, когда кто-то летит со здания, Кейт, не оставив ни записки, ничего, нам приходится все тщательно проверять.
— Чарльзу… очень нравилась Фрэнсис Мак-Алистер. Я могу сразу сказать, прослушав малую часть пленок. Между ними что-то происходило?
— Мы расспрашиваем людей вокруг, в здании, носильщиков, швейцаров, соседей, всех и вся. Чарли у нее, у Мак-Алистер, был несколько раз. Никто их не застукал за этим занятием в лифте, знаешь ли. Прокуроры Соединенных Штатов никогда не трахаются в лифтах.
— ППП, — сказала Кейт, — так мы обычно называли это: публичное проявление привязанности. Хорошие девочки так не поступают.
— Фрэнсис — хорошая девочка. Крутая, но хорошая.
— Что значат эти пленки, Дейв? Чарльз нашел что-то порочащее? Возможно, она убила его, чтобы он не довел информацию до общественности?
— Где ты находишься, Кейт? В Хобокене?
— Думаю, что есть такая вероятность, иначе ты бы сказал «нет». Да, я в Хобокене.
— Пленки сейчас у тебя?
— Да.
— Ты в порядке? Есть там кто-нибудь, чтобы мог посидеть с тобой?
— Ничего со мной не случится. Если бы я на самом деле чувствовала опасность, то вряд ли попросила бы кого-либо сидеть со мной. Думаю, настоящей опасности нет.
— Если вы не виделись с Чарли восемь лет, как он узнал твой адрес?
— В этом ему не было равных — в розыске людей. Он, бывало, говорил, что может найти любого человека в мире, если задумается хорошенько. Что-то вроде угрозы: мол, если задумаюсь хорошенько, то найду, ну, Анук Эме, и заставлю ее влюбиться в себя. В этом ему тоже нет, не было равных — в умении заставлять женщин влюбляться в себя.
— Говоришь, твой магазин в Три Бе Ка, Кейт? Почему бы тебе не захватить пленки туда, мы бы подъехали с напарником.
— Перекресток Западного Бродвея и Томас. Называется «Le Peau Douce».
— Э-э, в переводе «Мягкая кожа»? — сказал Милнер.
— Я не знала, что ты умеешь по-французски, Дейв.
— Mais oui.[5]
Кейт рассмеялась.
— Не помню, чтобы у тебя имелся партнер.
— Да так, есть теперь один. Разгильдяй. Слушай, Кейт. Ты можешь отмазаться от этих дел. Прямо по соседству с участком, где мы работаем, есть клуб здоровья, по случаю большого снегопада нам позволяют ночевать там. У них есть сауна, бассейн, гири, тренажеры и тому подобное. Нумз, мой напарник, тренируется на «Нордик-трэке» — имитатор лыжни…
— Нумз?
— Его зовут Ньюмен. Я его называю Нумз. Он утверждает, что врач посоветовал ему сбросить вес, но не при помощи бега, из-за большого веса это может плохо сказаться на позвоночнике. Еще он говорит, что если снег продержится, то можно купить пару гоночных лыж и стать единственным в городе полицейским, который умеет ими пользоваться. Он, наверное, собирается гоняться за плохими парнями на лыжах по улицам? Ты полюбишь Нумза, Кейт. Правда, я могу прийти без него, хрен его знает, где он сейчас, прости за мой плохой французкий. Он мало говорит, разве только все время обещает прострелить мне коленную чашечку, если я не исправлюсь и не двину нужным курсом. До потрохов меня ненавидит, вот так.
— Я сама завтра принесу пленки, Дейв, — решила Кейт.
— Хорошо. Раньше мы все равно не доберемся До тебя.
— Завтра День святого Валентина.
— Да? Эге.
— С Днем святого Валентина, Дейв.
— С Днем святого Валентина, Кейт.
12
Ньюмен мог бы немного потерпеть присутствие Милнза прямо сейчас, после часового разговора с Де Бри, который, кроме болтовни о всем известных вещах, оказался главным исполнителем по части баек.
Он сидел в вестибюле клуба здоровья, попивая морковный сок, почитывая приложение к «Таймс На Всю Жизнь». И выскочил из глубокого кресла намного энергичнее, чем Ньюмен от него мог ожидать. Де Бри протянул руку, но смотрел в это время на Гэри — инструктора по аэробике, который вызвал Ньюмена с «Нордик-трэка».
— Когда-то давно ходила шутка на этот счет, — сказал Де Бри. — Я в принципе не хотел принадлежать ни к одному клубу, который надеялся иметь меня, э-э, членом, но, как вижу, в случае с этим заведением могут быть определенные преимущества. Раз уж вы — лейтенант Джейкоб Ньюмен, а я — Де Бри, то мы должны поговорить.
— Да? — процедил Ньюмен.
— Да, — уверил Де Бри. — О Чарльзе Айвсе, да покоится он в мире.
— Мы допросили кое-кого в редакции. И еще придем, возможно, на следующей неделе, когда можно будет сберечь рабочую силу. С такой погодой наши ребята… а, ладно.
Де Бри немного надулся:
— Вам известно, кто я, лейтенант?
— Вы суете свой нос в дела и частную жизнь других людей, — отрезал Ньюмен, возвращаясь обратно и пятясь, как ему постоянно приходилось в последнее время. Он прошел всего два километра на «Нордик-трэке», и ему хотелось довести дистанцию до трех. Де Бри одобрительно рассмеялся.
— Хорошо сказано, Джейк. Можно называть тебя «Джейк»? Мы ровесники, ты и я, ветераны похожих войн, жертвы множества ударов из арсенала жизни, даже, можно сказать, товарищи.
— Пожалуй, я зайду к вам в редакцию. Возможно на следующей неделе. — Ньюмен окончательно повернулся к двери.
Он стоял на лыжах и работал, когда появился Де Бри, оставляя размазанные влажные следы мокрыми ботинками.
— Хорошо, говорите, — позволил Ньюмен.
— А ты собираешься продолжать это занятие? — удивился Де Бри.
Ньюмен в точности сам не знал, что делать. Никогда не катавшись на лыжах ни по лесу, ни по городу, он понятия не имел, насколько машина имитирует действительность. Однако точно знал, что здесь не так холодно, как на самом деле, и у него не было даже намерения сравнивать тренажер с настоящей лыжней. Но и так он время от времени фантазировал и воображал, как едет на настоящих лыжах. Представлял, что будет, наверное, не очень уж холодно, если привыкнуть. Иногда представлял себя парнем из рекламы, который говорит: «Вот это пиво для человека, который проехал на собачьей упряжке пятьсот миль через снега, льды, замерзшую тундру. Ради этого пива он гнал собак». Джейк воображал себя победителем даже без лаек, а просто на лыжах.
— Эге-гей!
Де Бри недовольно хмыкнул, но продолжал говорить:
— Дело было пятого числа прошлого сентября. Я помню, как если бы это случилось вчера. Заглянул в офис Чака — у него имелась небольшая клетушка в дальнем углу специальных подразделений, за так называемым отделом драмы. Хотел проинформировать его, как говорится, в смысле бумажного рэкета, о попытках разузнать, что делала Мак-Алистер в течение года, о котором, как выразился Чак, не было отчета. Достаточно большая дыра, чтобы проехал грузовик. Чак заметил ее, просто просматривая вырезки. Нестыковка во времени, сигнал помехи, из-за которого все остальное не складывается.
