Но завтра, хоть болезнь и отступила, а нос Джилл снова приобрел привычные изящные и задорные очертания, выйти на работу ей не удалось, хотя в город она приехала. Помещение, где располагалась редакция, пришлось буквально отскребать от пыли и паутины, чем занялась армия нанятых уборщиков; дядя взялся за отбор претендентов на должности штатных журналистов и корректоров, а Джилл… Она решила навестить Адама. И пусть в своей последней записке мистер Шварц все так же настойчиво предлагал ей «подождать более подходящего случая», девушка была настроена на встречу с предметом своих чувств. В конце концов, уж за три дня можно достаточно поправиться… а если Адаму стало хуже, ей тем более следует знать. Джилл направилась к дому изобретателя пешком, благо идти пришлось недалеко. Была середина дня, значит, даже больной, Адам уже должен был проснуться.
Ветер, дующий с моря, приносил запах соли и водорослей. Светило солнце, воздух вскипал прохладой. Джилл прижала к подбородку воротник пальто, защищая шею от холода. Николаевская была непривычно тиха и пустынна, только звенел где-то вдали колокол на башне с часами, да играла в одном из двориков дребезжащая шарманка.
Девушка дернула звонок и воинственно задрала подбородок, готовясь к встрече со Шварцем лицом к лицу. Но дверь открыл его помощник, сеньор Мозетти.
– Мисс Кромби…
– Я к Адаму, – решительно заявила Джилли.
– Он не принимает, – отрезал итальянец, с интересом ее разглядывая.
Джилл растерялась. Заготовленная пылкая речь испарилась из головы в один миг. Она почувствовала, как губы против воли начинают дрожать, а глаза наполняются слезами.
– Пожалуйста… мне очень надо его увидеть… – прошептала она.
Жак вздохнул. Поглядел вглубь дома, потом снова на нее.
– Хорошо, проходите. – Он открыл дверь пошире. – Не могу отказать, когда меня умоляет такое прелестное создание… Яков Гедеонович отсутствует, так что минут двадцать у вас, думаю, есть.
Он принял ее пальто и, блеснув улыбкой в полутьме прихожей, сказал:
– Следуйте за мной.
Жак повел ее по коридору, через гостиную и лабораторию. Она чувствовала себя, как во сне – все казалось знакомым и в то же время чужим. Она ведь здесь брала интервью у Шварца в прошлый раз? Или в другой комнате? Поднявшись на второй этаж за своим провожатым, девушка изумленно вздохнула, невольно замедлив шаг.
– Я не знала, что у вас тут оранжерея, – сказала она Жаку. – Как красиво…
Сквозь сочную, зеленую листву тут и там блестели зеркала. Солнечный свет, падая откуда-то сверху, разбивался в них на кусочки.
– Вы пришли посмотреть на оранжерею или поговорить с Адамом? – Жак нетерпеливо потянул девушку за рукав платья.
Перед тем, как постучать в дверь спальни секретаря, сеньор Мозетти еще раз окинул взглядом журналистку, словно проверял ее решимость.
– Адам. – Два коротких удара. – К тебе гостья.
– Проходите, – раздалось из-за двери.
Джилл ожидала, что ее встретит запах лекарств, так наскучивший ей дома, и лежащий на кровати изможденный молодой человек, но Адам поднялся ей навстречу из-за стола, заваленного бумагами. Одет он был вовсе не как больной – костюм, даже галстук, все в идеальном порядке, только пиджак расстегнут.
– Мисс Кром… Джилл. – Он кивнул и покосился на Жака.
Тот, с видом заправской дуэньи строго погрозил молодым людям пальцем и с ухмылкой скрылся в коридоре.
Джилл замешкалась, не представляя, с чего начать разговор. Адам стоял посреди комнаты, как истукан, и молчал. Тогда девушка осмелилась начать разговор первой.
– Ты уже выздоровел…
– Да.
– Я тоже простудилась… после того, как там, на холме, ждала тебя… О, я знаю, ты не виноват, ты попросил мистера Шварца предупредить меня, но он запоздал. – Не в силах остановиться, Джилл все говорила, говорила. – Ты не представляешь, удивительно, правда, мы оба простудились… Мне давали имбирь. О, и у меня новости. С завтрашнего дня я буду работать тут, в городе, и мы сможем чаще видеться. Здорово, правда?
– Наверное, – рассеянно отозвался Адам. Джилл хотелось подойти к нему, обнять, но отчего-то она словно вросла в пол.
– Ужасно… воспаление легких… Неудивительно, ведь поднялся такой мокрый туман. Я говорила, что ждала на холме в тот вечер? Я не знала, что ты заболел, и ждала… и там был туман, и мне показалось…
– Что показалось?
– Пустяки… я такая глупая. Мне показалось, что я видела тебя у обрыва… Но этого, конечно же, не может быть.
Адам кивнул, отводя глаза.
– Ты… тебя ведь не было там, да?
Джилл не могла бы объяснить, зачем ей понадобилось расспрашивать Адама именно об этом, ведь мистер Шварц все объяснил; но некое шестое чувство, а, может, женское чутье, подсказывали ей, что Адам что-то скрывает.
– Не было. – Тихо ответил молодой человек. – Я был дома. Заболел. Не смог прийти. Прошу прощения.
Тут Джилл со всей ясностью поняла – Адам лжет. Он никогда ей не врал, он вообще не говорил ни слова неправды, но сейчас его пустой взгляд, то, как он избегал смотреть на нее, неестественно опущенные плечи – все буквально кричало о лжи. Внутри Джилл поднялась волна возмущения.
– Это мистер Шварц велел тебе говорить это? Он, да? – Позади скрипнула дверь, но Джилл в волнении не заметила тихого звука. – Почему? Что произошло? И что за власть он имеет над тобой?
Кто-то ухватил девушку за плечо и довольно грубо развернул к себе. Она чуть не вскрикнула, но увидела, что это помощник Шварца. Жак, нахмурившись, потянул ее к выходу. Адам даже не шелохнулся, когда Мозетти уводил ее, и последнее, что она увидела, бросив взгляд в комнату – поникший силуэт юноши.
– Мисс, не стоило мне вас пускать… – Зашипел Жак, намертво вцепившись в локоть Джилл. – Я-то, идиот, решил, что вы его облобызаете да повздыхаете, а вы что устроили?
– Но я… – Девушка едва не спотыкалась, так быстро ее тащил за собой итальянец.
– Basta, – не слушая ее, продолжал шипеть Жак. – Ни слова больше. Мне следовало догадаться, что ваша журналистская натура возьмет верх… Вопросы, вопросы… О, женщины, имя вам – коварство!
Они пробежали мимо оранжереи и уже начали спускаться по лестнице, как вдруг внизу хлопнула дверь.
– Жак! – Раздался голос изобретателя.
Мозетти остановился так резко, что Джилл, совершив пируэт, как в танце, развернулась и, чтобы не упасть, уперлась руками Жаку в грудь. Он прижал девушку к себе, тонкими горячими пальцами прикрыл рот.
– Тш-ш-ш, colomba mia, слушайся меня и все будет хорошо, – прошептал он, наклонившись к самому ее уху.
– Жак! Спускайся, ты мне нужен. Нам надо ехать во Дворец. Заседание! Если ты до сих пор в объятиях Морфея, я устрою взбучку вам обоим! – Голос Шварца, казалось, проникал во все уголки дома, отражаясь от стен. У Джилл на краю сознания, ошарашенного равнодушием Адама, внезапным возвращением хозяина, и, более всего – реакцией Жака, который, похоже, был сильно напуган, промелькнула дикая мысль: что дом – это огромная труба, гигантская раковина, завитая по спирали, как рог морского бога.
Мозетти тем временем открыл небольшую дверцу в стене сбоку и втолкнул Джилл в какое-то небольшое помещение, вроде чулана.
– Сиди тихо, голубка, – сказал Жак. – Мы с патроном скоро уедем, и тогда выбирайся, и беги отсюда без оглядки, поняла? – Джилл лишь судорожно вдохнула, и Жак повторил с нажимом: – Поняла?
– Да.
– И не вздумай снова заявляться к Адаму. Просто выметайся из дома через десять минут.
Он прикрыл дверь, и Джилл оказалась в полной темноте. Она прикусила перчатку, чтобы совладать со рвущимся наружу криком. Детские страхи обступили ее – она боялась темноты, с тех пор как в пять лет случайно захлопнула за собой крышку погреба и не смогла ее поднять. Джилл прислушалась – голоса Шварца и Мозетти раздавались приглушенно, но разобрать, о чем они говорят, было возможно. Жак спросил, что Яков Гедеонович наденет, тот бросил вскользь: «Как всегда». Жак сказал: «Я отправлю Адама на почту, проверить, не привезли ли посылки». Изобретатель не ответил. На какое-то время воцарилась полная тишина, лишь дом скрипел устало и зловеще. Джилл протянула руку вбок – пальцы наткнулись на что-то шершавое. Длинная деревянная палка… Похоже, половая щетка. «И впрямь чулан, – подумала девушка. – Десять минут… надо считать, чтобы не пропустить время…».
Внизу, в прихожей, Яков оглядел женское пальто, висевшее на вешалке. Жак спустился сверху, улыбаясь до ушей. Яков уже было открыл рот, чтобы поддеть помощника фразой о неуместных свиданиях, как тот, округлив глаза, сначала прижал палец к губам, потом поднял его, указуя наверх.
– Кто? – прошептал Шварц.
– Маленькая голубка, журналистка, – так же тихо ответил Жак. – Выволок ее от Адама как раз в разгар истерики.
