Никто уже не радуется находке. Ну, еще сотни и сотни метров бессмысленной ходьбы след в след за Гвиллионом. Во все туннели наш непрошибаемый каменный друг лезет первым и нередко возвращается весь утыканный арбалетными болтами и лезвиями топоров. Или, проломив перекрытия, выбирается с нижнего этажа. Стены, пол и потолок каменного термитника Тентакао — сплошная ловушка.
— Значит, судьба, — неожиданно роняет Фрель голосом Легбы. — Нет, это я сделал, — басит Каррефур, — не грызи себя. Я заставил ее споткнуться, я открыл дверь, о которой ты умолчал. Идите, ребята, спасайте своего провидца и весь наш мир заодно.
Хорошо бы успеть. В этой вселенной все решает не сила, а время…
Дверь распахивается. А за дверью — давно ожидаемое зрелище: Синьора Уия, застывшая в броске, точно баскетболист у сетки, Марк, спутанный золотистой паутиной, словно муха, его запрокинутое лицо с глазницами, пронизанными толстыми пульсирующими нитями — узами богини чувственных наслаждений…
* * *
— Не стоит кричать и пинаться! — мягко отстраняет меня сын Дану.
Моя бы воля, я бы этих недожаренных отморозков еще и не так оборала-напинала. Сказано в мифологии: ётуны, великаны Хаоса, глупы и безобразны. Но я так надеялась, что это божественная ксенофобия! Что на самом-то деле они окажутся вполне сообразительными и не лишенными шарма. Пусть даже о-очень своеобразного шарма… А это… это просто ожившие камни! Которым наплевать на близость Рагнарёка, на интриги Видара, на самих себя! Им, наверное, кажется, что Последняя битва состоится где-то там, вдали, за лесами-за долами, а они пересидят в своем тараканьем царстве и смерть людей, и смерть богов, и даже смерть вселенной. Простое желание узнать дорогу в Йернвид под действием раздражения переросло в желание доказать каменноголовым уродам, что и их не минует чаша сия.
— Вот посмотри, как надо, — все так же мягко предлагает Нудд. Прицеливается — и отрубает Клив-Солашем голову вождю. Беспомощному. Безоружному. Лежащему у ног сына Дану в истоптанной пыли. Из перерубленной шеи вытекает что-то черное, в радужной пленке… Нефть? У них в жилах нефть вместо крови? Ну да, это же дети камня.
— Кто следующий? — почти ласково спрашивает Нудд. — Если никто не ответит, где эта треклятая дорога, я буду каждые пять — нет, каждые три минуты отрубать по башке.
— Молодец против овец… — пыхтит тролль посмелее прочих. Негромко пыхтит, но если учесть его положение, то и бурчание себе под нос можно считать героизмом.
Нудд улыбается. Светло и безмятежно. Только глаза у него неживые. Вот теперь я понимаю разницу между человеческим и нечеловеческим подходом к решению проблем. Сильфу действительно наплевать на то, сколько человек… троллей придется убить. Ему нужно найти проводника и он его найдет, оставив позади гору трупов. Пока я мучаюсь вопросом «Достойно ли убивать лежачего?», Нудд опытным путем выберет самого знающего и выносливого и заставит его вывести нас к Йернвиду. А я и шагая в направлении Железного леса не перестану думать, правильно ли он поступил, этот многовековой жестокосердный фэйри.
Неподалеку, привалившись спиной к камню, сидит тролль — на вид такой же вялый, как и остальные его соплеменники. Кажется, в Большом доме он восседал по правую руку от вождя и жрал тараканов прямо из вождевой миски. Вот только поза мне его не нравится. Если бы у меня не осталось сил держать голову, я бы не сидела с прямой спиной, уронив мощные лапы в опасной близости от рукоятки меча. Очень странного, смутно знакомого меча…
— Его! — кричу я, указывая Нудду на странного доходягу. — Его!!!
И Нудд, не тратя времени на удивление, кидается на тролля.
— Хель заживо гниющая[60], откуда ты взялась на мою голову! — орет «друг вождя», одним прыжком вскакивая на ноги.
— Видар, папенькин сынок, — брезгливо говорю я. — Ну вот и встретились. Будешь нашим проводником. И консультантом.
— С чего бы это? — Видар храбрится, но Клив-Солаш, текущий в воздухе, как чистая стальная река, притягивает его взгляд, будто магнит.
И Нудд наносит первый засечный удар[61]. Ему будет трудно победить — без щита и без доспеха чем защитишься от меча? Только мечом. Если сильф пропустит хоть один удар, его тело, может быть, не сможет расступиться перед к заточенной кромкой, как воздух, и сомкнуться вновь. Но Клив-Солаш, кажется, самостоятельно ловит финты[62] могучего меча Видара. И все равно мне страшно. Я вижу, но не понимаю, что происходит. Не понимаю, чьи шансы на победу выше. Только одно я знаю наверняка: если поединок затянется, если подует ветер и ожившие ётуны придут на помощь своему союзнику, богу-предателю…
Видар заносит меч для вертикального удара — и тут вращающийся в воздухе Клив-Солаш отрубает кисть, сжимающую рукоять.
Бог Разочарования стискивает разрубленное запястье левой рукой, сквозь пальцы тонкими ручейками течет кровь — густая, цвета вишневого сока. На лице его, так и оставшемся лицом тролля, проступает растерянность.
Наверное, здесь затруднительно колдовать не только нам, но и высшим божествам этого мира, асам. Видар на враждебной территории, на земле своих извечных врагов. Тело его, как и тело Нудда, то обретает, то теряет волшебные свойства. Это тонкое равновесие, которое так легко нарушить, превратив бессмертного в смертного, а смертного — в мертвеца.
Нудд, не говоря ни слова, заносит меч и с усилием втыкает острие в бессильно раскрытую ладонь. Нанизав кисть на лезвие, словно бабочку на булавку, он подносит ее прямо к лицу Видара:
— Возьми.
Суетливым движением, точно боясь, что сильф вот-вот передумает, Видар хватает свою бесценную правую конечность и судорожно прижимает к запястью. Меня слегка подташнивает от этих манипуляций с кровавыми обрубками. И тут глаза Бога Разочарования вспыхивают яростью. А глаза Нудда ничем не вспыхивают. Даже торжеством. Он буднично произносит:
— Раны, нанесенные этим мечом, не исцеляются, враг мой. Может, если бы ты был на своей земле… Но ты на их земле, — и Нудд мечом указывает в сторону тролля, замершего от ужаса с выпученными глазами и разверстым ртом. — Теперь ты понимаешь: тебе придется идти с нами. Потому что если я убью тебя, ты останешься лежать в куче пепла. Лежать до скончания времен. И дух твой не придет в Вальгаллу, потому что валькирии никогда не найдут тебя в лесах Ётунхейма.
— А значит, придется исполнить обещание, данное твоей мачехе Фригг, — победить тебя, не убивая! — ни к селу ни к городу брякаю я.
— С-с-старая с-с-су-у-ука-а-а… — с чувством произносит Видар.
— Кабы не она, я бы тебя зарезала, — бесстрастно замечаю я.
— Можно подумать, клятвы для тебя что-то значат! — фыркает бог, предавший своих ради власти над миром.
— Ты по себе-то не суди, — роняет Нудд. — Хватит болтать, собирайся. Прихвати свою часть тела. Может, найдешь того, кто приклепает ее обратно.
Цени нашу доброту, поганец! — хочется сказать мне. Но я молчу и лишь презрительно наблюдаю, как Видар неловко засовывает отрубленную кисть в сумку на поясе, прилаживает левой рукой ножны, всовывает в них меч, заматывает запястье пыльной тряпкой, нехорошо поглядывая в сторону Нудда, стоящего у него над душой с Клив-Солашем наизготовку.
На наше счастье, ветра нет. Союзнички Видара не скоро поднимутся на ноги. Мы успеем уйти далеко в сторону Железного леса. И никто не кинется за нами в погоню. Постоят, почешут в затылках — да и забудут. Чай, не в первый раз пожар, разгоревшийся из случайной искры, поджигает Большой дом. Это земли Хаоса. Здесь нет ничего вечного и неизменного. Кроме тупости троллей.
Глава 7. Безжалостное милосердие
Время остановилось. В нем, точно в тяжелых водах бездны, Синьора плывет к нам, переливаясь синими и алыми огнями — глубоководная тварь, окутанная сиянием живого электричества. Фрель медленно-медленно поднимает руки — такие слабые, такие медленные человеческие руки. Сейчас они займутся сине-алым пламенем и сгорят. И ни Гвиллион, ни Морк не успеют спасти беднягу Фреля…
Не стоит во время поединка скидывать со счетов женщину. Особенно если эта женщина — морской змей. Истинное Тело Матери Мулиартех взвилось в воздух, разворачиваясь многометровой лоснящейся петлей, — и обрушилось на смертное тело дочери Орунга, бога-насильника. Волшебный огонь Синьоры Уия, ее оружие и щит, разорвало и разметало, будто облако планктона. На мгновение мне показалось, что поединок закончился, не начавшись. Смешно бороться с морским змеем, в воде или на суше. Смешно бороться с Мулиартех, исчадием Балора. Смертельно смешно.
Тело Синьоры после удара в грудь изогнулось буквой «С» и так, согнувшись, и отлетело к стене. Не думаю, что человеческая плоть выдержала бы удар о камни в конце многометрового полета. Синьора Уия еще летела, но уже была мертва. Если бы не Морк. На суше фоморы становятся медленными и неуклюжими, почти как люди. Но если потребуется вернуть себе всю свою фоморскую мощь — хотя бы на несколько секунд…
